Стало не по себе. Все сомнения, только что так горько терзавшие душу, вмиг показались надуманными и смешными. Нет, ну на самом-то деле они же будут меня искать? Ну хоть для галочки? Должен же кто-то вспомнить, что был у них директор!
«Да! — вдруг зазвенел внутри меня истеричный голосок. — Был директор и нет директора! Нет директора, нет проблемы!»
Прекратить! Подберите сопли, товарищ Кулагина! Вы ведь взрослый человек, в конце-то концов!
Взяв себя в руки, я выпрямилась, отрывая взгляд от хрупкой коричневой листвы под ногами, подняла голову и чуть не подпрыгнула. Прямо передо мной, неуместно реальный на фоне чахлых сосенок и осинок, стоял Снегов.
Стоял, не сводя с меня тяжелого взгляда, неотвратимый, как ангел смерти. И на лице его бушевала такая гамма чувств, что мне снова стало страшно.
Снегов шевельнулся. Опасаясь представить, что он сейчас способен наговорить, если успеет начать, я бросилась в бой.
— Что вы себе позволяете, Снегов?! Вы что, следите за мной, что ли? Или я уже не имею права шагу ступить, чтобы за мной кто-нибудь не крался? У вас, может, собственной жизни нет, что вы в чужую вмешиваетесь так беспардонно? Почему человек не может хоть недолго ото всех вас отдохнуть? В конце-то концов… Да я… Вы… Что вы себе позволяете?..
Тут я осознала, что повторяюсь, и замолчала. Снегов тоже безмолвствовал, видимо, ожидая продолжения. Подождав с минуту, устало спросил:
— Все?
Взгляд его был полон такой терпеливой укоризны, что вместо запланированной порции упреков я неожиданно для себя издала долгий нечленораздельный всхлип и сама не заметила, как оказалась уткнувшейся лицом в необъятный свитер своего заместителя — куда-то между плечом и подмышкой.
Говорят, что многие мужчины не знают, как вести себя с плачущей женщиной. Снегов, по-видимому, знал. Ни слова не говоря, он, чуть приобняв, погладил меня по голове, потом осторожно взял под локоть и повел к автобусу.
Когда он наконец заговорил, голос его был ровным и благожелательным. Этим-то голосом Снегов и сообщил мне, что сейчас все, за исключением Анны Федоровны и Ясенева (она при ребенке, он — при автобусе), плутают по болоту, разыскивая блудного директора. Почему? Потому что он, Снегов, пересчитав наличный состав по головам, обнаружил отсутствие одной из них, судя по дальнейшим событиям, самой хитроумной.
— Так что все ваши разоблачения разделите на семь. И подумайте о людях, которые еще не знают, что вы живы, целы и здоровы… — Тон моего собеседника становился все более резким. — Что вам просто захотелось пройтись… Невзирая на то, что вы — руководитель. Что вы, в конце концов, взрослый человек! К тому же при исполнении.
После всех глупостей, измышленных мной в течение последнего получаса, нарисованная Снеговым картина вызвала у меня резкую вспышку недовольства собой — настолько болезненного, что я автоматически огрызнулась:
— И вовсе не при исполнении! Во-первых, сейчас выходные. А во-вторых, это не я — это вы, между прочим, организовали нашу поездку, и вы же затеяли ту «зарницу» на болотах, которую пытаетесь поставить мне в упрек. И не я, а вы отвечаете за происходящее.
— Именно! Поэтому я и сам как лось носился по лесу, разыскивая вас, и людей гонял. К слову, думать об окружающих можно не только по долгу службы. Или как частное лицо вы о людях вообще не думаете?
— Отчего же, думаю!.. В том-то и дело… Но это едва ли вас касается.
Договорив, я почувствовала себя абсолютно выдохшейся. Поэтому не нашла в себе сил сопротивляться, когда Снегов вдруг с любопытством уточнил:
— Простите, я, кажется, недопонял. Что значит «в том-то и дело»?
Я вздохнула:
— Вы тут напомнили мне о возрасте… Так вот, на протяжении всей своей долгой жизни я ни разу не имела повода усомниться в следующем: нет в этом мире сволочи, которая бы обо мне испереживалась.
— Да?.. Хм… А о сволочах не от мира сего вы подумали?
Это было настолько неожиданно, что я не нашла что ответить. До автобуса мы дошли молча.
— Как успехи, Глеб Евсеич? — немного скованно обратилась я к ногам, торчащим из-под автобуса.
— Ничего! — бодро отозвались ноги. — Вот только починиться никак не могу!
Пока я в растерянности переваривала ответ, показались, обогнув кабину, Анна Федоровна с девочкой.
— Людмила Прокофьевна! Вы отыскались!
Тем временем выкарабкался Ясенев:
— А вы разве терялись?
Вместо ответа я начала багроветь, и слава богу, что вмешалась Анна Федоровна:
— Не важно, что терялась, важно, что нашлась. Хорошо бы теперь и поисковые группы собрать.
— Что ж вы мне сразу-то не сказали? Я бы посигналил, не было бы и нужды искать.
Мы со Снеговым оторопело переглянулись. Анна Федоровна, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица, начала давиться смехом.
— Посигнальте, Глеб Евсеевич, — суховато попросил Снегов, развернулся и отошел.
Я проводила его взглядом. Какой только ерунды не напридумаешь с перепугу! Откуда, скажите, взяла я этого «ангела смерти»?!
Еще раз этот вопрос я задала себе чуть позже, когда все наконец собрались, и я начала сбивчиво извиняться за невольно причиненное беспокойство — Снегов, не дав мне договорить, от лица коллектива ответил, что никто не держит на меня зла, обязал больше не пропадать и отправил всех разжигать костер.
Смеркалось. От автобуса то и дело доносились обрывки песен. Я отчетливо расслышала строчку «Лыжи у печки стоят». Очень своевременно, ничего не скажешь!
Костер разгорелся вовсю, но сидящие вокруг него выглядели довольно уныло. Только Марточка, несмотря на дождик, радостно носилась вокруг, напоминая в своем ярком плащике большую бабочку. Вот только бабочки, к счастью, не умеют летать с такой скоростью и, главное, издавать боевые кличи, на которые способен далеко не каждый индеец.
— А что это мы такие скучные? — Анатоль, похоже, вспомнил, что в детстве мечтал стать массовиком-затейником. — Раз уж мы все равно прочно засели на этой очаровательной… — Он демонстративно огляделся. — Комариной плеши, давайте возьмем от жизни все прямо здесь и сейчас.
— Начинайте! — хмыкнула Мари. — А мы подхватим… Может быть. Потом.
— Если я захочу? — радостно откликнулся Анатоль. — Заметано! Машенька…
— Можете называть меня просто Мари… Как все. — Тон ее, как ни странно, был одновременно угрожающим и медоточивым.
— Как прикажете, любезнейшая! — пропел Анатоль.
Козлов, до того достаточно индифферентно внимавший происходящему, вдруг просветлел лицом и с облегчением обернулся:
— Девочки, вы пришли спасти нас от голодной смерти?
По тропинке, напевая «У природы нет плохой погоды», гуськом шли «девочки». Возглавляла процессию Анна Федоровна в обнимку с накрытым вафельным полотенцем тазиком с пирожками. За ней семенила Анечка с большой плетеной корзинкой. Замыкала шествие Оленька, несущая четыре термоса.
— Блинчики, блинчики! — Марточка запрыгала вокруг тазика.
— Сейчас Евсеич с кружками подойдет, — весело пояснила Оленька, ставя термосы на траву. — Значитца, жить тут теперь останемся.
— С таким провиантом где угодно жить можно! — возликовал Родион Иванович, алчно поглядывая на корзинку. — А откуда это мяском тянет?
— Правильно смотрите на вещи! — рассмеялась Анна Федоровна. — В корзине шашлычки. И откуда только Глеб Евсеевич знал, что шашлык надо жарить заранее?
— Почто тут меня поминают незлым тихим словом? — беззвучно возникнув, откликнулся водитель.
— Да вот, народ хочет знать, откуда вам было известно, что не удастся поджарить шашлычки на природе? — голосом доброго самодержца спросила я. — Вы у нас часом не ясновидящий?
На миг разговоры прервались все разбирали пирожки с капустой, ватрушки и прочие слойки. Оленька разливала чай.
— Признайтесь, Ясенев, нарочно нас сюда заманили? — с набитым ртом продолжила Мари. — Отвинтили детальку и съели во благо родного коллектива?
— Это какого же такого блага? — нехорошим голосом спросил Козлов, отрываясь от пирожка.
— Ну как же? — удивился Мишенька. — Ничто не способно так сплотить, как смертельная опасность!
Козлов онемел.
— Не слушайте их, Родион Иванович, — вмешался Снегов. — Глеб Евсеич и не такое чинил. Возьмите лучше шашлычок — не пожалеете.
— Конечно! — бодро возгласил Евсеич. — Особенно если меня покормят немедленно. А что до детальки, так я ее не сам отвинтил, мне Снегов велел. А то чуть что — сразу Ясенев! Кто у нас, между прочим, организатор?
Слушая пикировку, я не сводила глаз с Козлова: тревога на его лице сменялась робкой надеждой на то, что все происходящее еще может оказаться шуткой. В конце концов я не выдержала:
— Прекрасная погода, товарищи!
За что люблю нашу контору — так это за понятливость и умение поддержать любую тему.
— Точно! — отсмеявшись, поддержал Мишенька. — Кстати о погоде. Идет как-то по телевизору передача с участием Вадима Егорова, ну, который бард. И вот он рассказывает, как пошел однажды в поход — то ли с альпинистами напросился куда-то, то ли еще что, точно не помню. Ситуация: им на вершину идти, а дожди льют два дня. Сидят они все в сырой палатке — бывают здоровые такие брезентухи, и вот инструктор берет гитару и с чувством поет «Я вас люблю, мои дожди». А дальше Егоров рассказывает: «Я радуюсь, думаю, вот он сейчас допоет, и я скажу, а это моя песня! И тут он допел, вдарил по струнам, прижал их ладонью и злобно сказал: “Эх, был бы здесь автор, поймал бы и в морду дал!” Ну, я почему-то и промолчал…»
— Вообще-то, когда эту историю рассказывал другой очевидец, — вмешался Снегов, — он уверял, что инструктор отлично знал, что автор песни сидит возле него.
Народ понимающе захихикал. Вечер переставал быть томным. Неожиданно Марточка, успевшая перепробовать все, что казалось ей достаточно вкусным, и заскучать, подергала Мари за куртку:
— Давай поиграем!
— И то правда! — Вытягивая салфетку из пачки, Мари обернулась к Лисянскому. — Тем более, что среди нас лучший пионервожатый всех времен и народов. Анатоль Эдуардович, вы, помнится, собирались взять все от жизни? Берите для начала бразды, организуйте нас и возглавьте.