Когда дверь в комнату открылась, и прохладный воздух скользнул по лодыжкам, я свернула галерею. Какое-то время не могла пошевелиться, потому что не знала, что делать дальше. Думать и решать сейчас было тяжело, собраться еще тяжелее. Заметила в отражении экрана высокую фигуру Дэми и сказала спокойно:
– Песикам место снаружи, – я встала и, на ходу сбрасывая шмотки, голышом пошла в ванную.
– Ева, нам нужно поговорить, – бесцветным голосом произнёс Дэми.
Я непринужденно повернулась, плечом прижалась к косяку и окинула мужчину презренным взглядом.
– А мне кажется, что мы уже поговорили. Хочешь охранять? Да пожалуйста. Но снаружи, – я мотнула головой в сторону выхода и ушла. Меня колотило от его присутствия. Не хочу, чтобы он уходил, но и не хочу его видеть. Медведь облезлый!
Уйдя в ванную, я распахнула душ и встала на поддон, пустила холодную воду. Услышала, как открылась дверь, упрямый телохранитель бесстыдно вошёл следом. Но, натолкнувшись на меня обнажённую потемневшим взглядом, резко отвернулся. Стоя ко мне спиной, громко, стараясь перекричать шум воды, сказал:
– Ева, я не знаю, как мне поступить. С одной стороны, есть то, что ты всё равно узнаешь, и что тебя сильно расстроит. Даже скорее напугает. Но… я не хочу, чтобы ты волновалась.
Он дёрнул воротник, ослабляя галстук и продолжил чуть тише:
– Скорее всего свадьбы не будет. В семье Дрэйков горе.
– Разве есть что-то, что остановит моего отца разрушить мою жизнь? – я закусила губу, потому что болтнула лишнее, и отвернулась. Прилепила лоб к пластику и съежилась. Ну, что еще могло случиться? Даже всемирный потоп не отменит свадьбу, и я это прекрасно понимала. Прэскот признает ребенка своим, и я буду всю жизнь с удушающим ярмом обмана на шее. Дэми ведь не нужен малыш, да и я нахрен не сдалась. Работа у него, объект, заказ…
– Эвелина… – голос его прервался, дрогнул. – Младшая госпожа Дрэйк, сестра твоего жениха, она… – Дэми намеренно растягивал слова, а голос становился всё глуше: – Её мы встретили вчера в ресторане…
– Только не говори, что и она от тебя залетела, – я фыркнула и резко повернулась, расплескивая ледяную воду вокруг себя. Пусть смотрит! Пусть сгорит, захлебнется слюной, лопнет от стояка. Мне плевать. Мне плевать на холод, что сковал плечи, и посрать на все, что Дэми скажет дальше. Я так устала… – Пожалуйста, уйди. Не хочу тебя видеть.
Капли попали на него, и Дэми нахмурился.
– Вода же ледяная! Ты с ума сошла? Простудишься!
И, не обращая внимания на моё сопротивление и льющуюся на повязку воду, схватил меня в охапку и вынул из кабины. С каменным выражением лица вытащил из ванной комнаты и, водрузив на кровать, быстро завернул в одеяло. Словно этого было мало, обнял и, словно стараясь согреть, крепко прижал к себе.
– Можешь не смотреть на меня, – сухо проговорил он. – Так даже проще. Достаточно того, что я на тебя смотрю. Ева, мне жаль, но… Эвелина Дрэйк сегодня погибла. Постарайся не волноваться, пожалуйста… тебе вредно. Но ты всё равно бы узнала. Водитель не справился с управлением. Поэтому думаю, что свадьба откладывается.
Я дернулась, пытаясь вырваться из его сильных рук.
– Вот увидишь, ничего не отложится! – прокричала отчаянно остатками голоса. – Папе выгодна эта свадьба, я только пешка. Мне жаль Эвелину, но не думаю, что это что-то поменяет, – и голос просто исчез. Связки отказались дальше смыкаться, я шевелила губами, а звук не появлялся, получалось только слабо сипеть. Я обмякла в объятиях Дэми и, уткнувшись в его рубашку, тихо заплакала.
Глава 25. Дима
Я прижал Еву, казалось, ещё сильнее, практически вмял в своё тело. Комаров выдаёт её замуж без согласия? Сжал челюсти так, что заныли зубы, и медленно выдохнул.
– Хочешь сказать, что ты не желаешь этого брака? – голос подрагивал от гнева, потому как я не мог себе представить Комарова в роли тирана. Он столько сделал для меня, да и для многих. Зачем он заставляет собственную дочь идти под венец, словно мир шагнул на сто лет назад? Злость кипела и выливалась колючими словами: – Какого хера ты согласилась?!
Она посмотрела на меня красными от слёз глазами и попыталась ответить, но раздался только хрип. Я заволновался:
– Что такое? Ева, скажи, что случилось? – колючка закрыла глаза и показала рукой на шею, покачала головой. Я рыкнул: – Голоса нет? Простыла? Тебе нельзя болеть. Ты же беременна…
Она открыла глаза и посмотрела с такой яростью, что укоризненные слова у меня застряли в горле. Да что же я делаю? Только что беспокоился за неё, а сейчас сам добавляю. Медленно выдохнул и, осторожно вытерев дорожки слёз с её щёк, тихо проговорил:
– Поверить не могу, что моя бойкая колючая, дерзкая бабочка, которая противостояла трём уродам, сдалась и согласилась на договорной брак. Ты продолжаешь удивлять меня…
Я осёкся и посмотрел на её губы. Держать в объятиях Еву, слышать её дыхание, ощущать учащённое сердцебиение и знать, что там, под одеялом, она абсолютно обнажена, было мучительно приятно. А ещё в этом юном прекрасном теле развивается маленький комочек меня, и от одной мысли об этом замирало сердце, а по спине ползли мурашки.
Катя отказалась рожать второй раз, заявила, что беременность испортила её фигуру, и она не желает дурнеть ещё больше. Я обожал Максимку всем сердцем… да и эту сучку тоже. Сдался, отступил… Как вот Ева перед отцом.
– Мы часто делаем глупости ради любимых, – проговорил с улыбкой. – Но счастья жертва не принесёт никому. Тебе не стоит этого делать, Ева… Нет, – я посмотрел в огромные синие глаза и решительно проговорил: – Я не позволю тебе это сделать. Даже не думай о свадьбе с Дрэйком.
И, сдаваясь, обрушился на её губы. Боже, как сладко! Как мучительно притягательно посасывать её нежную губу, вторгаться в ротик, исследовать её нёбо, сплетая языки в дикой пляске страсти. Сунул руку под одеяло и, обхватив грудь, слегка выкрутил сосок. Ого! А грудь-то подросла… Я не замечал этого, потому что старался не смотреть на колючку, не видеть в ней женщину. Слепец!
Выпутавшись из одеяла, Ева потянула меня за волосы до сильной боли. Она отвечала на мои движения языком так отчаянно, будто это последний поцелуй в ее жизни. Заколотила меня по груди, показывая, что ей тяжело от моего веса. Я немного отстранился, с неохотой отрываясь от сладкого рта. Ева толкнула меня от себя, ударив кулачком в плечо, отчего я рухнул на спину, но тут же был прижат сильными ножками к постели, а член, сквозь мокрую ткань брюк уперся в горячую промежность.
Колючка приоткрыла губы, и я прочитал по губам:
– Хочу тебя, защитник… – она приподнялась, сдвинулась ниже, расстегнула ширинку, вытащила ствол на волю, направила в себя и замерла.
Всего на миг, который растянулся в бесконечность.
Мне казалось, что в глазах, наполненных синевой, плясали чертята. Они обещали мне наказание за то, что не поверил, унизил, не признавал очевидного. По венам скакали разряды тока от ее близости, от желания толкнуться и погрузиться в сладкий жар, и, когда Ева опустилась на меня, впуская в тугую, горячую негу, я зарычал и смял ее упругую попку ладонями.
У меня перед глазами потемнело на миг. Как же хо-ро-шо! Сжимая бёдра колючки, я вонзался в неё снова и снова, с небольшим трудом, с натягом проникая глубже. Нанизывал Еву, не понимая, кто кого имеет, да и какая разница? Я так долго мечтал повторить подвиг той страстной ночи, так часто представлял, как делаю это, что сейчас лишь рухнул в наслаждение.
Ева хрипела, сжимала мои соски сквозь ткань рубашки, скакала на мне так, словно это был последний секс в жизни, будто хотела вытряхнуть из меня, да и из себя максимум удовольствия. Я лишь коснулся её влажного бугорка между складочек, а она содрогнулась и сжала мышцами влагалища мой член так, что я едва тоже не кончил. Чтобы продолжить удовольствие, я вжался в неё и замер, ощущая, как затухают спазмы пика, а затем перевернулся и, нависая над Евой, прошептал ей в губы:
– У нас будет малыш, – она всхлипнула и выгнулась подо мной, а я медленно вошёл в неё, продолжая ласкать её губы своими: – Такой же колючий и непослушный, как моя бабочка. – Резкий толчок, и Ева застонала, но я замер, оттягивая и её и мой пик. Одна мысль, что кончу в её лоно, сводила с ума, хотелось растянуть это безумие, довести и себя, и её до последней грани наслаждения, до трясучки, до сумасшедшей жажды. – Представляю тебя с животиком, – счастливо смеялся я ей в губы, трогая кончиком языка, и по щекам Ева потекли дорожки слёз. – Такая неуклюжая и милая, как арбузик на ножках…
Кажется я перестарался, сам себя довёл до безумия, одними мечтами сорвало крышу, все намерения доставить нам обоим как можно больше кайфа, полетели к чертям. Рыча, я вбивался в женское податливое тело всё быстрее, всё жёстче, пока мир не взорвался на тысячи осколковы, миллион сладких капель удовольствия, рассыпался песком наслаждения. А я всё ещё врезался в лоно, горячо изливаясь в свою женщину.
Да, я решил, что не отпущу Еву. Не отдам никому. Да что там! Давно это решил, ещё в тот миг, когда она удирала, а я бросился за ней… и сейчас, как тогда, прорычал:
– Моя! – едва дыша, упал рядом с подрагивающей колючкой и прошептал: – Никакой свадьбы, поняла? Ты моя. И ребёнок мой. Я поговорю с Комаром… То есть с твоим отцом, когда…
И прикусил язык. Блядство. Едва не проговорился. Виновато покосился на Еву. Не хочу лгать ей, но и сказать правду не могу. Ей нельзя волноваться.
Посмотрел в огромные, ещё затуманенные страстью, синие глаза, и тут меня будто ледяной водой окатило при мысли, что она же… Джонси! Звезда, которой на хрен не нужен ни муж, ни ребёнок. Сама мне об этом сказала, а я не понял, не придал значения её словам. Она же петь хотела, а тут я с испорченными презервативами.