Ева вскинулась и пронзила меня яростным взглядом:
– Это ещё почему?
Я вздохнул и объяснил:
– Когда мы были в ресторане моего приятеля, она сунула мне записку с просьбой о помощи. Написала, что ей кажется, её хотят убить. – Посмотрел в расширившиеся глаза колючки и грустно улыбнулся: – Я не успел позвонить. Значит, это моя вина.
Ева прищурилась, а к нам уже вышел Комаров. В дорогом костюме, с чёрной повязкой на плече он смотрелся эффектно. Невзирая на свои сорок пять, выглядел Комар на тридцать с хвостиком, но взгляд был тяжелее, чем у столетнего старца.
– Выходим, – коротко приказал он.
Я махнул парням, и мы направились к фургону. Самая безопасная из наших машин, плюс сопровождение, я был уверен, что по дороге ничего не случится. А вот насчёт самих похорон уверенности, увы, не было.
Глава 40. Ева
Дэми сел впереди, со мной рядом ехал отец. Он будто хотел быть подальше, вжался плечом в окно и смотрел в одну точку перед собой. Мне было немного стыдно перед ним: за мои выходки, за мои несправедливые слова, за то, что...
– Пап, прости, – сказала я и мягко коснулась его руки. Какая у него кожа бархатная, шероховатая, но очень нежная. Он ведь никогда не позволял к себе приближаться, и мне всю жизнь не хватало объятий и родительского тепла. Папа вздрогнул и перевел на меня неизменно-грустный взгляд, в котором можно было утонуть, убрал руку и поджал губы. Да знаю я, почему он один, знаю! Потому что маму так никто и не смог заменить, но мне ведь тоже было плохо без нее. Как он может этого не видеть, не слышать, как я прошу сделать шаг навстречу?!
– За что? – сухо спросил папа и отвернулся, чтобы найти на обшивке переднего сидения любимую точку «в никуда».
Дэми обернулся и озадаченно свел брови, бросил взгляд на отца, а потом на меня. Я не привыкла так: признавать свои ошибки, да и еще когда столько чужих ушей, но сейчас видела, что папе нужны мои признания, мои откровенные слова, потому опустила голову и пробормотала:
– За то, что не была дочерью, которую ты хотел.
И он не ответил.
Было так дерьмово от этого, словами не передать, но я не посмела ерепениться, нападать привычными колкими обидами и банальным баловством, я просто обняла себя руками и молила тело не сдаваться, не падать в обмороки от слабости и желательно не мутить в такой ответственный момент. Я буду сильной ради ребенка, а колючесть отца – это его защита. Лучше думать так, чем осознавать, что я все испортила выходками и отдалила единственного близкого человека.
Но он жизнь за меня отдаст, в этом я не сомневалась, а зыркнув на Дэми, у которого гематомы от папиных ударов стали более явственней, захотелось бросится к отцу и заобнимать, пока он не прекратит отдаляться и делать вид, что ему никто не нужен. Врёт же. Все мы врём, когда нам больно, все мы притворяемся живыми, когда сил дальше идти нет, все мы впахиваем и издеваемся над собой, только чтобы кому-то что-то доказать.
А всего-то стоит поговорить и признаться важному человеку, что он нужен. Что тебе нужна его помощь и поддержка. Что ты без него не можешь.
Как нужен мне Дэми, но я не признаюсь, потому что… ха… да потому что я дочь своего отца: упертая и глухая к эмоциям других. Эгоистка. Буду тянуть до последнего, сомневаться и крутить себя нелепыми мыслями, пока не сдамся.
Я разучилась верить в сказки, и Дэми с багажом опыта за спиной не выглядел принцем на белом коне. У него есть взрослый сын, не факт, что примет меня. Леонов – серьезный и деловой мужчина, а я девчонка без башки, помешанная на музыке. Зачем ему такая? Это сейчас он наслаждается моим телом, а полюбит ли? Нужна ли ему я, как личность? Женить его на себе ради малыша я не стану. Еще чего! Я не настолько наивна.
Оставшуюся дорогу мы молчали, и вокруг нас создавалось такое напряжение, что можно было зажигать фейерверки.
У дома Дрэйков мое сердце заколотилось сильнее. Все будто повторялось: солнечный день, машины на обочине, светлые и душистые цветы у порога, кучки людей в черном, распахнутые двери, приглашающие войти в наполненный скорбью дом. Будто я сейчас попаду внутрь и увижу фото Оливии в рамке с черной полоской, отсекающей один угол. Будто я пройду по коридору и, вдыхая запах воска и сладостей, навечно запомню бледное лицо ее матери, острый взгляд Вилли и застывшую в одной позе Шелли, старшую дочь Хиллов.
В дверях мне чуть не стало плохо. Передо мной стояла та самая Шелли. Ровная спина, черная блуза, черная юбка, черные перчатки, оттеняющие смуглую кожу, и темные волосы, подобранные вверх в аккуратную прическу, отчего женщина казалась моложе своих тридцати с хвостиком. Будто юная модель с обложки. Мисс Хилл стояла возле гроба, склонив голову. Точно как три года назад над своей сестренкой и моей подругой – Оливией. Сдержанная, холодная и мрачная. Она даже чем-то напоминала мне отца – такая же колючая и скрытая.
Я вцепилась в руку Дэми так сильно, что ткань его пиджака захрустела, но Леонов не шелохнулся и не возмутился даже. Шел рядом и сканировал каждое лицо, заглядывал в каждый угол, оценивал и вел себя, как настоящий телохранитель. Хранитель моего тела.
Но нужна ли ему моя душа? Ох, мысли мои совсем стали вязкими, а под горло подобралась знакомая тошнота. Только не сейчас, пожалуйста.
Шелли неожиданно повернулась. Бросила мутный взгляд на меня, чиркнула равнодушно по лицу Дэми и замерла, когда скрестилась глазами с отцом.
В его серых радужках появился мерцающий глянец, а губы свело, будто он хотел пренебрежительно скривиться.
– Шелли? – он протянул руку. – И ты здесь?
– А не должна была, господин Комаров? – она подала руку и слабо улыбнулась. – Мы с Эвелиной дружили, – женщина обернулась через плечо и бросила на застывшее навечно лицо последний взгляд. – Но мне пора.
Проходя мимо меня, она тихо сказала:
– Будто дежавю, правда, Ева?
И когда ее спина потерялась в толпе темных нарядов, а отец так и не отмер – продолжал смотреть ей вслед, я заметила в стороне миссис Дрэйк и Прэскота. Он сидел рядом с матерью, держал ее за руку и таращился в пол. Мне не хотелось с ними говорить, но я понимала, что это необходимо.
– Наши соболезнования, – шагнув к измученной женщине, первым произнёс Дэми.
Она лишь слабо качнула головой, даже не посмотрела на нас. Зато Прэскот вскинул голову, и мы скрестили взгляды. передо мной словно был другой человек. Всё высокомерие, заносчивость и льстивость с него будто ветром сдуло. Тёмным ветром с кладбища. Это был не светский лев и не особо удачный актёр, а простой человек, который потерял близкого. Столько боли в его светлых глазах, что перехватило дыхание. Дежавю… То же я видела во взгляде Вилли на похоронах Оливии. Прошептала едва слышно:
– Сожалею.
Миссис Дрейк вздрогнула, покачнулась и мягко завалилась на сына, Дэми бросился на помощь, но наткнулся на острый взгляд Прэскота, который обнял мать и рыкнул:
– Имейте терпение. Мама отдохнёт минутку и будет дальше принимать ваши соболезнования.
Дэми поджал губы, но отступил и увлёк меня за собой. Церемония проходила до мрачного привычно, и от этой мысли выть хотелось. Вереница людей в тёмном текла мимо гроба и безутешной матери к длинным скамейкам. Дэми усадил меня на одну из них, а сам встал рядом.
Он не секунду не ослаблял внимания, следил, казалось, за всеми. Я же держалась за его тёплую руку и мелко дрожала. Слова священника, который произносил речь, были для меня лишь фоном странных слов Шелли: “Будто дежавю, правда, Ева?”, которые снова и снова крутились у меня в голове, не давая сосредоточиться.
Дэми потянул меня, и я поняла, что официальная часть завершена, гости уже направлялись в зал, где высокие столы были уставлены бутылками с угощением. Я искренне не понимала, как можно есть в такую минуту, но мой желудок с этим не согласился. Очень громко. Дэми подвёл меня к одному из столов и закрыл ото всех собой.
Сам он не отрывал взгляда от моего отца. Тот разговаривал с мужчиной, который стоял к нам спиной, и голос папы становился всё громче, а тон жёстче. Я заволновалась и, обогнув Дэми, направилась к ним.
– Как ты можешь думать об этом в такую минуту, Дональд? – рычал мой отец. – Твоя дочь лежит в гробу! Разве нельзя отложить это хотя бы для приличия?
– Нельзя, – голос мистера Дрейка звенел металлом. – Хилл этого и добивается. Я не позволю этой мрази победить, Серж! И тебе не дам отступить, ты меня понял?
– Папа, – я подошла к отцу и посмотрела с тревогой: – Что-то случилось? Мистер Дрэйк, мои…
– Это вам придётся принять мои соболезнования, мисс Комарова, если вы попытаетесь отказаться от брака с моим сыном!
Глава 41. Дима
Я двинулся к этому нахалу напролом, игнорируя взгляды Комара и Евы. Словно запахло кровью, будто потянуло войной. Этот Дрэйк посмел угрожать моей женщине?! Я бы вмял его нос в ухоженную морду, если бы не тонкие пальчики Евы на моём предплечье.
– А это что ещё за индивидуум? – зыркнул на меня Дональд Дрэйк. – Я же запретил пропускать охрану гостей!
– Я жених мисс Евы Комаровой, – отчеканил я ледяным тоном и, поймав пальчики колючки, обвил её руку вокруг своего локтя. – Всё, что хотели сказать ей, можете поведать мне. На правах её мужчины я запрещаю вам обращаться к моей невесте напрямую.
– Жених? – он громогласно расхохотался, привлекая всеобщее внимание. Гул голосов стих, гости оборачивались в нашу сторону и с интересом прислушивались. – Официальный жених мисс Комаровой – Прэскот Дрэйк! Мой сын! На церемонии помолвки мы подписали добрачный договор, и я требую его исполнения!
– Дональд, – прорычал Сергей, – в твоей семье горе! Неужели нельзя перенести этот разговор?
– Нельзя! – процедил Дрэйк. – Я требую исполнения ваших обязательств. И ты знаешь, почему.