И все равно не говорила «да».
Будто это слово обожжет меня, разорвет на части. Будто после этого наша жизнь изменится, а влюбленность Потапыча испарится.
А я? Хочу ли я замуж? Вот здесь и сейчас. Не ради ребенка, не ради защиты Дэми, а просто потому что согласна быть с этим мужчиной всегда. А если он… как и Ричард, вдруг переменится, вдруг решит, что я нужна для галочки, а коль долго думаю, можно оттрахать мою экономку или подружку? Ну, мужчине ведь так просто: снял штаны и вперед.
Я ведь Потапыча совсем не знаю, а бездумно связывать свою жизнь с человеком, которому нужна только поиграть, не хочу.
Но мишка кажется другим, и я себя, наверняка, накручиваю, но эта встреча с ублюдком Риччи выбила почву из-под ног. А еще похороны… Принуждения выйти за Прэскота. Мир будто сошел с ума и решил меня уничтожить сумасшедшими гонками, которым я не нахожу объяснения.
Глава 47. Ева
Дэми оторвался от меня и, обняв большими ладонями щеки, вытерев нежно слезы, что все еще скользили по моим щекам, прошептал:
– Я проиграл, да? Никудышный из меня романтик. Увы… Знаешь, я когда увидел колечко на твоей руке, так обрадовался. Даже запел. – Он тихо рассмеялся и медленно расстегнул молнию на моём маленьком чёрном платье. – Похоже, мне придётся смириться с тем, что тебя устраивает Дэми-версия, и не желать большего. Я понимаю тебя, Ева. Поверь, понимаю. Катя часто попрекала, что из меня никудышный муж. И дома практически нет, и сыном не занимаюсь. Глупо было надеяться, что я стану для тебя кем-то большим. Я не буду давить и донимать тебя, моя колючая бабочка. Скажи, что ты хочешь, постараюсь сделать так, чтобы ты улыбалась, а не плакала. Поверь, каждая твоя слезинка прожигает мне грудь сильнее соляной кислоты.
Он мягко поцеловал мои веки и опустился к губам.
– К черту романтику, Дим, – проговорила я, глотая горечь. Отодвинулась, не позволив поцеловать. Как ему объяснить, что просто боюсь? – Ты прыгал когда-нибудь с большой высоты в никуда? Вот у меня сейчас такое же ощущение: будто лечу на большой скорости головой в пустоту. У тебя была семья? Мама, папа, бабушка? А у меня есть только отец, которому я никогда не была нужна, и бабуля, которую видела вживую несколько раз еще в дошкольном возрасте. Да, признаю, была слепа, многие вещи оказались не такими, как я всегда считала, но это не отменяет того, что я выросла в четырех стенах в обнимку с тетрадями и книгами. Я донимала отца нарочно, мне хотелось, чтобы он меня заметил! И, – я сползла по плечам Дэми ладонями, свела наши руки вместе, залюбовалась блеском камушка на колечке. – Я теряла близких людей слишком часто. Мама, Оливия… Это было тяжело пережить, никто не понимал, что я чувствовала, никто не спасал, не поддерживал, не давал советы, как идти дальше. Вдруг ты передумаешь, вдруг я стану скучной, несносной? Вот такой вот капризной и не способной увидеть твои переживания? Вдруг я буду плохой мамой? А вдруг, – у меня сорвался голос, пришлось вдохнуть и взять себя в руки. – Вдруг ты поймаешь шальную пулю на работе? Что я буду делать? Как буду жить? Без тебя, как? Я? Буду? Жить?! Да что ты смотришь?! Нихрена ты не понимаешь, Дэми! Я хочу сказать «да», но мне до чертиков страшно! И поешь так нежно, так трепетно, что у меня сердце лопается от чувств. И надежный, и властный, и самый лучший... Что ты молчишь? Ну, почему ты молчишь?! – я стукнула его по груди кулачками, сжала рубашку и прорычала: – Дэмо-версия, говоришь? А кто для тебя я?
Дэми расхохотался. Я зажмурилась от страха и необъяснимого смущения, отчего по щеке поползла слезинка. Меня накрыло злостью. Он смеется надо мной?! Попыталась освободиться, Дэми не отпускал. Я дернулась несколько раз и повисла на его руках.
– Станешь скучной? – всё ещё посмеиваясь, спросил он. – Ты?! Да скорее небо на землю рухнет! Станешь несносной? – Он прижал меня ещё сильнее, почти вжимая в себя: – А когда ты была другой, Ева? Ты такая, какая есть. Настоящая! Моя колючая бабочка. – Каждый эпитет он сопровождал крепким поцелуем. – Уникальная! Чистая. Честная.Очень-очень красивая.
Он накрыл мои губы своими и, терзая их, зажмурился на пару мгновений. Затем распахнул глаза и посмотрел так серьёзно, что мурашки по шее побежали:
– Ты права во многом. Особенно в том, что меня могут убить. Как и любой в этом мире, я смертен, но близкая опасность заставляет меня не откладывать жизнь на потом. Это «потом» может и не наступить. Не только для меня, для любого. На кого-то упадёт кирпич, кто-то погибнет в автокатастрофе, кого-то придавит неизлечимая болезнь. Жизнь – она не в будущем, Ева, она здесь и сейчас. И я счастлив, что с тобой в это мгновение. Спрашиваешь, кто ты для меня? Ты и есть этот миг моей жизни, Ева. И я хочу его продлить настолько, насколько только возможно.
Он помолчал немного и тихо добавил:
– Я не могу гарантировать тебе будущее, но я обещаю приложить все усилия для того, чтобы создать то будущее, которое ты хочешь.
Дэми поднялся и, повернув меня, осторожно застегнул молнию на платье. Поднял с пола свой пиджак и, встряхнув его, накинул мне на плечи.
– Похолодало, – пояснил он и указал рукой на стол. – Ты всё ещё хочешь есть или поедем домой?
– Хочу хлеба, – смущенно сказала я, вдохнув аромат его тела, что впитал пиджак. Легкий мускусный парфюм и приятную терпкость. Мой ласковый мишка так приятно пах, что можно было укутаться только в его амбре и наслаждаться, и, кажется, я без него разучилась дышать. Хотелось больше, глубже. И я договорила мысль: – Когда я была маленькой, папа возил меня к бабушке, в Россию. Но мы там были недолго, потому что... – Я пожала плечами и прижалась щекой к протянутой ладони Дэми. – Я не помню почему, мне лет восемь стукнуло, что я могла помнить, но вот тогда бабуля кормила меня черным хлебушком с ежевичным вареньем. И это было та-а-ак вкусно. Безумно. Жаль, что в Америке такого нет.
– Чёрного хлеба? – опешил Дэми. Помялся, осмотрелся так, будто черепахи могли ему подсказать, где достать это чудо, да нервно усмехнулся. – Будет хлеб! Что-нибудь придумаем.
Мы направились к выходу, но я все-таки остановила мишку, потому что поцелуи, ласки, его слова – все это горело нерастраченным жаром где-то внизу живота.
– А как же крабовые котлетки и вино? – И мило, как могла, улыбнулась, а потом добавила: – А если я буду грязно приставать, ты ругаться не станешь, Ди-и-има? На нас же все равно не смотрят, вон квадратные головы поотворачивали, а я все еще зла на тебя за выходку в машине. – Покачала головой, коварно ухмыльнулась и оглянулась в поисках уютного укромного уголка. Здесь были колонны, столы, декоративные кусты, заборчик. О, заборчик… И даже зеленая стена: ни один папарацци не додумается тут снимать.
Я потянула Потапыча ближе к заборчику и прошептала на ушко:
– Хочешь услышать ответ, сделай меня счастливой сейчас. Хочу тебя. До стрясучки хочу. И черного хлеба хочу. Агрр… беременность – оказывается – это так круто! – я хрипло засмеялась в небо и, сев на мишку сверху, задрала платье почти до талии и потерлась немного промежностью о его восставшую плоть, что натянула брюки. – Я будто мир чувствую иначе, сильнее, ярче. Трахни меня, Дэми. Или тебе спеть, чтобы выпросить сладость? – Я подцепила пальчиком воротник рубашки, провела по краю, обрисовывая угол, процарапала вверх по сильной шее мужчины и с наслаждением запустила пальцы в его коротюсенькие волосы. Настоящий ежик. А еще говорит, что я колючка. – А то я могу спеть и даже на флейте сыграть.
Глава 48. Дима
Честно говоря, она по-настоящему несносная! Вытрясла мне душу разговорами, ошарашила страхами, насмешила предположениями, разозлила словами, которые я слышал и от Кати, озадачила практически невыполнимой задачей. А стоило мне задуматься о том, где в Нью-Йорке можно достать чёрных хлеб, который тут днём с огнём не сыщешь, заявила, что хочет секса.
Думал, что мне вот сейчас вообще не до него, но стоило бабочке заикнуться, как она счастлива, что беременна, как по мышцам разбежались острые импульсы, и в штанах стало тесно. Даже в глазах на миг потемнело от вожделения. Будто мне хотелось закрепить результат, добавить сперматозоидов, заклеймить, овладеть… Да я просто хотел её до трясучки, как пацан!
В кустах? У забора? Да хоть на столе в ресторане! Сейчас мне было всё равно, даже если бы нас снимали. Её слова о беременности, и у меня снесло крышу. Лишь пульсировали слова «моя, моя», растекались огненной рекой по груди, жгли вены, рвали сомнения. Я даже почти простил то, что не сказала «да», что шантажирует меня, манит возможным согласием, заставляет делать то, что хочет. Но я и так буду делать всё, что она скажет, потому что…
Вошёл в неё сразу, резко и застыл, закрыв глаза. Приподнял мою колючку за попу, закинул её длинные стройные ножки, чтобы обвила ими меня за талию.
– Да, вот так, – выдохнул хрипло и, приподнявшись, повернул ее к забору. Страховал спину, тянул Еву на себя и всаживался с приятными хлопками, чувствуя накатившую распирающую волну.
Мне нравилось ощущать себя в ней. Так узко, так жарко, так хочется двигаться, вонзаясь в сумасшедшем темпе, стремясь к сладостному финалу, но… Невероятным усилием я заставил себя остаться неподвижным, замереть в ней.
– Как ты хочешь? – терзая губы Евы, шепнул я. – Что тебе не понравилось в машине?
– Быстро, – сладостно вытянула она. – Было слишком быстро. И ма-а-ало. Ну, же! – царапаясь и изгибаясь, подавалась навстречу, тянула меня к себе, заставляя погружаться максимально. – Глубже, хочу еще! О… да… да… да! – от моих толчков она вся сжалась внутри, запрокинула голову, крепко вцепилась в мои руки и закричала, не стыдясь, что кто-то услышит. Ее болтало в моих ладонях, словно колючка испытала апокалипсис. И на пике дрожи она выкрикнула: – Я согласна, твою ж мать! – последнее пропела на высокой ноте и вжалась в меня, практически вросла, заставляя скрипеть зубами от напряжения. Ева сдула волосы, что упали на лицо, и прорычала: – Но, – яростно обняла меня ногами и позволила высвободить свою мощь – толкалась ко мне и впускала на возможную глубину. Когда я стал пульсировать, прошептала: – Увижу с бабой, хрен оторву, а