Не-е-е, сначала лакомство повкуснее.
Я нырнула под одеяло и, как лиана по сильному дереву, сползла по... жениху? О… Я, правда, сказала «да»?
Ой, сколько той жизни. Правильно Потапыч сказал: «Нужно наслаждаться тем, что есть сейчас», а сейчас я хочу, чтобы он был только моим. И это желание такое сильное, что немного страшно от распирающих новых чувств, а от мысли, что буду просыпаться с моим страстным мишкой каждое утро, пока мы не состаримся, приятно ныло в животе. Только бы вся эта сказка не превратилась в кошмар. Или драму.
Я нежно лизнула Дэми живот, проводя языком по краю упругого пресса, очерчивая угол с одной стороны, вплетая пальчики в блестящие русые волосики, втянула терпкий и такой охренительный запах кожи, а затем нагло нырнула ниже.
Мой мужчина, что хочу то и делаю. А хочу я его всегда, тем более, забеременеть повторно я точно не смогу. Чего бояться своих желаний?
Мой мишка застонал, заурчал и, стоило мне накрыть губами его восставший член, как в комнату постучали, а из-за двери послышался голос экономки:
– Завтрак уже остыл, Ева. У тебя все хорошо?
– Да, – отозвалась я, откинув одеяло и посматривая сквозь рухнувшие на глаза волосы на проснувшегося мужчину. Дэми приоткрыл глаза и хитро улыбнулся, а я показала ему «тихо», приложив палец к губам, и снова спряталась под одеялом, но Варя не унималась:
– У господина Дэми телефон уже два часа звонит без умолку. Мобильный на кухне лежал, я решила принести. Я могу войти?
– Нет! – закричали мы с Дэми вместе и едва не стукнулись лбами, когда я подалась вверх, а он привстал.
Я потянулась выше, обвила его плечи, и мы с хохотом перевернулись на кровати.
– Наверное, очередная «красавица» тебя желает, а я вот возьму и не пущу. Ты теперь мой, – побежала пальчиками по стволу и завернула ладонью член. – И мне, кроме черного хлебушка, конечно, хочется только тебя. В себе-е-е…
– В этом мире только одна красавица, – жарко прошептал Дэми и легонько сжал мою грудь. Терзая набухший сосок, вздохнул: – И она сейчас в моих объятиях. Больше всего на свете мне хочется вернуться на пару минут назад, когда ты хулиганила под одеялом, но… – Он посмотрел виновато. – Я очень жду звонка друга, который… должен кое-что мне прислать. Кое-что очень важное. – Приподнял мой подбородок и с улыбкой посмотрел в глаза. – И связано с тобой. Ты же любишь сюрпризы? Я очень хочу порадовать тебя, Ева.
– Заинтриговал. Лишь бы эти сюрпризы не выходили боком, а то как-то Оливия устроила мне неожиданный кастинг. Я ее чуть не прибила. Я была охрипшая после ночного концерта в каком-то захолустном клубе, ненакрашенная, уставшая, злая на весь мир из-за отца, который отказался давать мне миллион на раскрутку альбома, а подружка притащила клипмейкера, Сидни Брауни – очень известный и крутой, способный поставить песню и с лету сделать ее хитом. Очень талантливый и симпатичный, жаль, что гей, – я чуть не прыснула, когда Дэми свел брови и застыл руками на планке, застегивая рубашку. – Я отработала песню, но потом подружку чуть не прибила, прямо там – в пустом зале без зрителей. Конечно же, когда Сидни уехал. И, знаешь, – я спрыгнула с кровати, обняла Дэми со спины, ласково поцеловала между лопатками и вернулась в кровать, – мне ее сюрпризов не хватало всегда. Беги, Винни, а я еще посплю, – растянулась, потянулась, а потом коварно показала зубки. – Не будить до весны, а еще лучше… разбудить поласковей. – Я подмигнула Дэми, перевернулась, встала на четвереньки и выгнула спину, как кошка, хотя оставалась под одеялом, но почему-то я знала, что он не сможет просто так уйти. Я знала толк в искушениях, не просто так все охранники от меня убегали, как мухи от пижмы. Только не мой мишка.
Он придавил меня к кровати и, прикусив нежно шею, до сладкой истомы, будто месту ставил, хрипло пообещал:
– Когда я тебя разбужу, то спать не дам минимум сутки, моя сладкая колючка! Отсыпайся и набирайся сил… Продолжим с того места, где остановились. Мне понравилось чувствовать твои шаловливые губки на моём члене.
И поцеловав меня в ушко, вскочил и вылетел из комнаты. Да так быстро, словно боялся передумать.
Я откинулась на подушку и подумала вслух:
– Поспать? Не-е-ет, есть идейка получше, – подорвавшись и чуть не улетев в стену от головокружения, я подобралась к шкафу и распахнула дверцу.
Не то, не то… Шмотки выпадали на пол, а меня все больше раздражала «капризная Ева», какой я была до встречи с Защитником. Как давно я его так не называла, а ведь Дэми, правда, спину подставлял, жизнь готов был отдать.
Как он мог меня вообще заметить в том безобразии, что я напялила в клуб? А ведь я так ходила все время, сводила с ума и папу, и его подчиненных, а сейчас… мне стыдно. Открывать ягодицы перед охраной и светить перед другими мужчинами глубоким декольте, искушая и провоцируя, совсем уже не хотелось. Я хочу быть только для Дэми сладенькой и желанной, а для остальных – табу.
Вытряхнула все содержимое с полок, разбросала тряпки по комнате и, накинув шелковый халат, что подчеркивал мою фигуру и выделял грудь, очерчивал узкую (пока еще) талию и мягко облегал бедра, я вышла из комнаты, как разъяренная львица. Тряхнула гривой нерасчесанных волос и направилась туда, где припрятаны капельки вдохновения. Там мне всегда спокойно.
В небольшой полутёмной комнате не было рояля, не было вычурных модных гаджетов, мониторов, усилков и даже микрофона не было. Мягкий диван у стены, несколько столов, потёртый комод, что уже не хранил запах любимого человека, занавешенное белой тканью зеркало (зачем так делали, никогда не понимала) и ряды картин на стене.
Мама любила рисовать пейзажи. Особенно классно и красочно у нее получались деревенские, где высокие мальвы алели на фоне беленой стены и синего высокого неба. Такое в Нью-Йорке не найдешь. Наверное, этот маленький кусочек уюта возле крошечного, будто игрушечного, домика был для нее важен.
Там живет бабушка. До сих пор ждет, что сын простит её и вернется, скажет с порога: «Мама, я приехал». Но это не о моем отце – он не умеет прощать, не умеет забывать обиды и будет нести их до конца жизни. Обязательно пожалеет, что не был рядом с мамой столько лет, но будет поздно. А я бы все отдала, чтобы моя кровиночка, родная мама, была сейчас рядом. Пусть строгая, как бабуля, что не простила сыну женитьбу на американке, пусть жестокая, как отец, который ради спасения бизнеса пытался выдать меня за нелюбимого. Пусть. Любая мама – это мама. Хуже, когда её вовсе нет.
Я провела ладонью по одной из картин, тронула кончиками пальцев пышные рисованные цветы, сглотнула подступившие слезы, прогнала тоску, которая со временем ушла вглубь и перестала так сильно тревожить. Я приеду к тебе, бабушка. Я не отец, я умею отпускать обиды.
За спиной послышались шаги, но я не вздрогнула, а осталась стоять на месте и ждать, когда теплые ладони опустятся на мои плечи, чтобы почувствовать лопатками надежный тыл.
Глава 51. Дима
– Тебе нечего надеть? – усмехнулся я и, вспоминая жуткий кавардак в комнате Евы, тихо рассмеялся: – Ты настоящая женщина. Если хочешь, мы пройдёмся по магазинам.
Я не стал говорить колючке, как похолодела спина, когда увидел разгром в комнате, как заметался раненым зверем в поисках своей бабочки, как переживал, что не защитил, не справился, не успел… И как едва не свихнулся от облегчения, узнав о комнате её ушедшей в мир иной матери, где Ева часто бывала.
Комар остался за порогом, он лишь довёл меня до двери и застыл столбом. На лице Сергея я заметил и желание, и сомнение. Возможно, Комаров давным давно не входил в эту комнату – спрашивать об этом я не стал. Знал, как сильно страдал мой друг по своей умершей жене. Страдал? Он и сейчас медленно гаснет от тоски по ней. А ведь прошло невероятно много времени.
Когда я узнал об изменах жены, решил, что любви и вовсе нет. Тем более такой верной даже за гранью жизни. Но сейчас, глядя на подрагивающий подбородок Евы, которая и не шевельнулась при моём появлении, засомневался. Может, всё-таки существует верность одному единственному человеку – тому самому, предначертанному судьбой и подаренному небом? Но если так, то участь Комара ещё незавиднее. Неужели он, как лебедь, оставшийся без пары, будет страдать до самой гибели?
Я обнял Еву со спины и прижался к ней, вдохнул аромат мягких волос, прикрыл глаза, наслаждаясь теплом женского тела. Ответа не ждал, она сама поделилась:
– Папа мало рассказывал мне о маме, – девушка смотрела на стену, где пышно цвели мальвы на картине. – Я всегда думала, что он нарочно. Мне казалось, ему все равно, что я чувствую, что он не интересуется моими проблемами, не видит, что я требую банального внимания, а теперь, – Ева немного повернула голову и заглянула мне в глаза. – Теперь я понимаю, что потерять – это почти вырвать из груди сердце без анестезии. Какое потом внимание? Да, какая нахрен тогда жизнь? Бля… я не представляю, как он это пережил, Дэми! И я была такой дурой, что вытворяла это все, подстрекала, делала его минуты невыносимыми… но он же молчал! Никогда и слова не сказал о том, что все еще тоскует, что ему тяжело идти дальше... без нее. – Ева тряхнула волосами, будто прогоняя дрожь, а меня сковало от ее слов. – Пообещай, что будешь всегда рядом, Дэми. Пожалуйста, пообещай. Или я тебя на куски порву. Вот так и знай: в гневе я невыносима и свирепа. Если посмеешь лечь от пули, сама выну ее из твоей груди и плеткой по попе надаю за непослушание. Чтобы больше не повадно было.
Я вдохнул, чтобы ответить, но бабочка юрко повернулась и впилась поцелуем в мои губы. Глубоко так, яростно, до сжавшегося в груди комка, что собирался взорваться, как граната. Сладость смешалась с солью, радость с болью: именно так Ева целовала меня. Отважно бросаясь в пламя, будто ее крылья не умеют гореть.
Когда она отстранилась, тяжело дыша, проговорила: