Открой, наконец, дверь!
Мы поклонились, приняли шквал аплодисментов и обменялись улыбками. Максим, воодушевлённый успехом, побежал в зал – наверное, к отцу, а я метнулась за кулисы, оставляя с носом фанатов, что уже готовились поймать меня на выходе. Спасибо Коулу – вовремя оттеснил людей от коридора и пропустил меня к гримерке.
Мне нужно было пару минут, чтобы вдохнуть одиночества.
Я ворвалась в комнатку, что пропахла пудрой и старой обувью, и заперлась изнутри. Вжалась в угол и долго вдыхала горячий воздух, но не могла надышаться. Мне надоело быть сильной, притворяться, что все прекрасно. И я честно не знала, что делать дальше.
Не понимала, как идти дальше. Одной.
Почему мне не плевать, что Дэми я не нужна? Это, бля, больно.
Я его злила, намеренно подстегивала, а он, как всегда – выполнял работу. Даже в машину со мной не сел. Даже не подошел до концерта. Да и после...
Всю уверенность, что я весь день накапливала, заставляя себя делать глупости, смело одной песней и осознанием, что я остаюсь у разбитого корыта, вернее, сердца. Хорошо, что дальше выступали другие звезды, потому что я бы не смогла больше петь.
Наверное, чтобы сохранить хоть какие-то остатки моего имени мне придется согласиться на брак с Прэскотом. Ну что мне еще сделать, если мы с папой остались без гроша? Я должна помочь семье, а от Леонова ничего не хочу брать. Даже корочку хлеба не возьму. Чёрного, из России...
Кто-то грохнул в дверь. Я вздрогнула и помотала головой. Слезы душили, горло сковало спазмом, и я не могла даже сказать, чтобы меня не беспокоили. Куол видел, он должен доложить, что я переодеваюсь.
Отчаянно справляясь с дрожью, я подошла к диванчику и, скрутившись в калачик, подтянула к груди ноги. Мне нужна всего лишь минутка, и потом я буду снова сиять, вредничать и строить из себя стерву. Так надежнее не обжигаться.
Дверь затрещала от удара. Кто-то провернул ключ, скрипнул замок, но я не хотела никого видеть.
Кто бы там ни вламывался – мне все равно. Я хочу чтобы меня не трогали сейчас, потому накрылась руками и глухо, с надрывом, закричала:
– Оставьте меня! Я хочу побыть одна...
Глава 63. Дима
Сын набросился на меня с разбега, обнял так, как никогда прежде, и я грудью ощутил, как сильно бьётся его сердце. Даже слёзы на глазах выступили, и я их сморгнул: на работе же!
– Не смей жениться на Джонси! – неожиданно воскликнул Максимка.
Я отстранил сына и нахмурился:
– Что?
– Я сам на ней женюсь! – заявил он.
Я расхохотался от неожиданности и, покачав головой, напомнил:
– У нас с Евой будет малыш, парень. Твой братик или сестрёнка. Так что, хочешь или нет – тебе придётся искать себе другую колючку, эта уже моя!
– Она так не считает, – проворчал Макс и посмотрел на меня с неожиданной злостью. – Ей даже смотреть на тебя больно.
– С чего вдруг? – опешил я.
– Да всё то же, – передёрнул плечами сын. – Что с мамой, что с Джонси… Да и со мной! Ты ведёшь себя так, будто тебе никто не нужен. Дядя Макс больше любви проявляет ко мне, чем ты! Хоть и с матом…
– За это я его ещё не отругал, – вспомнил я.
– Вот опять! – Сын пихнул меня кулаком в живот. Не больно, конечно, но я озадачился резкой агрессии. – Я тебе о любви, а ты про воспитание. Сына, друга… невесты! Ты просто каменный! Из-за тебя Джонси постоянно плачет. Когда ты не видишь, у неё глаза на мокром месте. Ненавижу!
И, насупившись, уселся за столик звукорежисёра. Алекс, делая вид, что ничего не слышит из-за музыки, не обратила внимания на маленького наглеца, который занял её место. Я благодарно улыбнулся девушке и, попросив извинения, махнул Рону. Попросил присмотреть за Максимкой, а сам направился за кулисы.
Плачет? Это моя-то бесцеремонная колючка? И тут в груди кольнуло: да, она может быть нахальной и высокомерной, но порой такая нежная и трогательная, моя милая бабочка… И она беременна, значит, перепады настроения. У Кати, помню, часто истерики были, когда Максима носила. Раз даже с моста сброситься угрожала…
Волнение усиливалось, я побежал.
Но дверь в гримёрку Евы оказалась заперта. Накрученный воспоминаниями и словами сына, я едва не взломал её, как появился Коул с ключом. Я взглядом пообещал натянуть ему пятку на нос, если с объектом что-то случилось, и ворвался внутрь комнаты.
Ева, сжавшись на диванчике, посмотрела на меня загнанным волчонком, и её глаза действительно были красными и опухшими. Я выставил Коула и, прикрыв дверь, приблизился к своей колючке. Интуиция мне подсказывала, что сейчас Ева будет особо стервозной, об этом говорили и её плотно сжатые губы, и сверкающие яростью заплаканные глаза, но я не дал вымолвить и слова.
Подхватив хрупкое тело на руки, вжал в себя так, что Ева зашипела рассерженной кошкой и, заколотив по моей груди кулачками, принялась отчаянно вырываться. И да, всё же слова полились, преимущественно исконно-русские ругательные, а более приличные посылали меня в неприличные места.
Я молча держал Еву на руках и ждал, когда буря минет. Через несколько секунд сопротивления девушка, утихнув, расплакалась на моём плече. Я вздохнул и, опустившись на диван, усадил Еву себе на колени и, погладив волосы, прошептал:
– Я действительно всё это заслужил, Ева. Признаю, что не был самым примерным женихом в этом мире. И я искренне извиняюсь за это.
Она подняла голову, и наши взгляды пересеклись. Ева всё ещё злилась, и я это видел. Вздохнул и добавил:
– Не знаю, что я сделал не так. Скажи мне. Ты говоришь много, но всё не то… Я хочу знать, что могу сделать для того, чтобы тебе было легко и комфортно. Как мне поступить, чтобы ты не плакала? Что сказать? Научи меня, Ева. Я хочу видеть улыбку на твоём лице, я хочу знать, что ты счастлива рядом со мной. Потому что я рядом с тобой уже счастлив.
Она всхлипнула и снова ударила меня кулачком по груди.
– Да, счастлив! – продолжал я поглаживать её волосы. – Если хочешь, бей меня, ругай, гони. Я всё равно не уйду, потому что когда вижу тебя, слышу, чувствую, ощущаю, что живу. Ты мой воздух, моё тепло и мой свет, Ева. Не знаю, чем я заслужил такую нежную колючку, но… Мне достаточно быть рядом с тобой. Я хочу видеть тебя, я хочу защищать тебя! – Склонился к её щеке и провёл губами по нежной коже, шепнул: – Я просто тебя хочу.
– Ненавижу, – прошипела она, скомкав рубашку на моей груди. Пуговицы заскрипели в петлицах. – Чурбан неотесанный! Сложно было сказать, что я тебе нужна? Сказать сразу, а не ждать, пока я накручу себя и вычеркну тебя из всех уголков своего сердца? Так сложно признаться во всем? Ты решил отложить на несколько часов самое важное?! Помучил, а теперь, говоришь, счастлив?! Нужна?! Да иди ты! Желай кого-нибудь еще! А меня отпусти, мне не это нужно, Дэми! Совсем не это. Я не текучая самка, которую можно потрахать, а потом отмахнуться от свадьбы и легко бросить в споре «не будет свадьбы? Как хочешь».
Ева яростно сжала зубы и сильно замотала головой.
– Я папе никогда не была нужна, – она сильно отпихнула меня, вырвалась из рук и, вжавшись спиной в диван, подогнула под себя ноги.
Призналась:
– Нужна… Знаю, что ошибалась. Но он никогда не проявлял свою любовь. Недостаточно проявлял, понимаешь?! Не берёг меня от тоски по маме, потому что ему было плохо. Не спасал от самой себя, а занимался бизнесом и пытался ее забыть. А я? Да плевать всем на меня! И вот скажи, зачем мне еще один холодный мужик на мою истерзанную душу?
Она распахнула глаза, стерла потеки туши со щеки и обреченно сказала:
– Не любишь, так и скажи, что зовешь замуж, потому что НАДО. Из-за ребенка. Из-за страха перед грозным Комаром. Правду скажи, а не «защищать хочу», «видеть хочу», «трахнуть хочу»! От тебя, Леонов, кто меня защищать будет? Отец, который помнит о мести, но не о собственной дочери? Или Максим, который нуждается в твоем надежном плече больше, чем я?!
Она замолчала и отвернулась. Я вздохнул:
– Всё сказала?
Посмотрел на её неподвижную фигурку и рывком поднялся. Заложив руки за спину, процедил:
– Если бы я боялся твоего отца, Ева, я бы слился в тот момент, когда увидел тебя в его кабинете. – Усмехнулся жёстко: – Похоже, ты и сама его не знаешь. Оно и к лучшему.
Прикусил язык: ну что я говорю? Зачем Еве знать, что вытворял её папаша? Это сделает её счастливой? Нет, конечно. А что сделает? Я и сам не знаю. Думал утешить, а она прогоняет. Первое желание было уйти, замкнуться, сдержать эмоции в узде, но я не смог. Сердцем чуял, что Ева на грани. Но что ещё сказать? Я и так выложил всё, как на духу. Никому и никогда такого не говорил!
От безысходности я схватил стул и бросил его в зеркало, раздался звон стекла, искрящиеся осколки посыпались на пол. Ева вздрогнула и посмотрела на меня без тени страха, с удивлением.
– Рад, что привлёк твоё внимание, Джонси, – резко сказал я. – Хочу открыть тебе одну тайну. Невозможно женить мужчину, манипулируя ребёнком. Да, ты наверняка слышала подобные истории, но это лишь видимость. Беременность недостаточная причина. Кто-то боится осуждения – мне на это плевать. Кто-то позволяет принять за себя решения из трусости перед жизнью и ответственностью. Как ты понимаешь, это тоже не про меня. Я достаточно самостоятельный человек, чтобы выбирать жизнь, Ева. И я выбрал тебя. – Я ухмыльнулся: – Думаешь, я дам тебе вильнуть хвостом? И не мечтай!
И, развернувшись, быстро покинул гримёрку. Широкими шагами, расталкивая людей, направился к сцене. Там пел какой-то тощий сладкоголосый юнец в серебристом костюме. Я отодвинул эту новогоднюю сосульку и, выхватив микрофон, посмотрел так, что парня сдуло серебристым ветерком.
Я же перевёл взгляд в притихший зал и, улыбнувшись Алексе, рядом с которой сидел мой сын, произнёс в микрофон: