…Все происходило так. Мартынов, Володин, Любимов и я отправились на прикрытие группы Ил-2, которую возглавлял штурман полка А. Заболотнов. Вскоре после взлета на самолете младшего лейтенанта О. Любимова забарахлил мотор, он вернулся. Мы остались втроем. Начало малоутешительное. Пересекли линию фронта, подошли к цели. И тут как снег на голову целая свора «мессеров». Со многими из них сразу схватились Мартынов и Володин. Я, покинув эту стаю, приблизился ближе к штурмовикам, то есть прикрываю их непосредственно один. Об этой схватке трудно связно рассказать. В ней ничего нельзя было предвидеть, невозможно было вести ее по какому-то плану. Была одна цель: прикрыть «горбатых». Нас трое, их 18. Естественно, Мартынов и Володин не смогли связать боем всех 18. Некоторые из них прорывались, а затем число этих прорвавшихся увеличилось до десятка. Однако первый заход штурмовикам удался, а я удачно во взаимодействии со стрелками прикрыл «горбатых». Штурмовики нанесли прицельный бомбовый и штурмовой удар. Собрались было уходить, но вдруг слышим голос командира дивизии:
— «Горбатые», повторите заход.
Заболотнов обращается ко мне:
— Скоморох, как ты, где твои? Обеспечите наш второй заход.
— Ведомых не вижу, они ведут бой с «мессерами», ваш удар пришелся по цели, нет смысла его повторять, ибо мне очень трудно одному прикрыть вас от атак «мессеров».
Сказав эти слова, я в какой раз удачным маневром вышел из-под удара очередной пары «мессершмиттов» и бросился на помощь второй группе «горбатых». Заболотнов доложил комдиву, тот ответил:
— Ребята, нужен еще один заход, пехота очень просит.
Если нужно, так нужно. Пошли «илы» на второй заход. «Мессеры» еще больше остервенели, набросились на нас, как осы. Появились Мартынов и Володин в окружении стаи «мессершмиттов».
— Уходите в сторону, оттягивайте их от «горбатых», — успел сказать я и увидел, что мне в хвост заходит очередная пара «мессеров». Ныряю под «горбатых», те открывают огонь — и фашистские летчики в разные стороны. Начинаю косой петлей выходить к «илам» и вижу, как к одному из них пристраивается стервятник и вот-вот откроет огонь. Упреждаю, даю очередь, она проходит чуть выше «мессера». Фашист отжал ручку, я снова посылаю такую же очередь. Он еще ниже опускает нос, я стреляю, он отжимает, увеличивая угол пикирования. Чем это кончится?
Не даю противнику выйти из пикирования, держу перед его носом пушечную трассу до самой земли. Он врезается в гребень бугра, не решившись прорвать мою огневую завесу, или, может быть, какая-то одиночка пуля поразила его сверху? Но радоваться победе не пришлось. Дело в том, что к месту боя подошла девятка «фоккеров». Общими усилиями фашисты сбили двух «горбатых», двух подбили.
Сколько было еще за этот заход выполнено невероятных маневров штурмовиками, истребителями с целью выполнения задачи и огневого взаимодействия! Приказ командира дивизии был выполнен, но мы возвращались на аэродром в омраченном настроении. Злость, недовольство собой терзали каждого. Сердца переполняла ненависть к врагу.
Заболотнов переживал то же самое, что и мы. В наушниках вдруг раздался его густой баритон:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная,
Священная война.
Каждый подхватил нашу любимую песню, ей аккомпанировали моторы пяти штурмовиков и одного истребителя.
«Пусть ярость благородная вскипает, как волна», — звучало как клятва, как призыв к мщению за наших боевых друзей.
Экипажи с подбитых штурмовиков возвратились в тот же день. А из двух экипажей, которые сели на территорию противника, один вернулся через месяц, а другой экипаж, стрелок которого был убит, так и не возвратился.
На аэродроме меня встретили Мартынов и Володин. Их машины были сильно побиты огнем противника.
…Осень 1943 года была периодом замечательных побед Красной Армии. Особенно большие операции развернулись на Правобережной Украине. Был успешно форсирован Днепр, освобождены Запорожье, Днепропетровск, Днепродзержинск, Киев. Все это радовало, вселяло в нас уверенность в завтрашнем дне, вызывало прилив бодрости и энергии.
В крестьянской хате, где разместились Устинов, Мартынов, Шевырин и я, возбужденно обсуждали последние события. К нам присоединились и хозяин с хозяйкой.
— Скорее, сыночки, кончайте с Гитлером, может быть, нашу дочку вернете, — вздыхали они. Их семнадцатилетняя дочь была угнана в рабство в Германию. XX век — и рабство. Казалось бы, несовместимые понятия, но факт оставался фактом. Мы, как могли, утешали хозяев, обещали поскорей добраться до фашистского логова и освободить из неволи их дочь. Никто из нас не сомневался, что именно так и будет: мы уничтожим фашистского изверга там, откуда он выполз. Но все это еще впереди.
В декабре наша дивизия расположилась на полевых аэродромах вокруг Днепропетровска: два полка — на правом берегу Днепра, один, наш, — на левом. Погода не баловала нас. Боевая активность авиации снизилась. Однако бои продолжались с новой силой, как только улучшилась погода.
Как-то вернулся назад наш дивизионный По-2, летчику было поручено доставить секретные пакеты в штабы полков. «Сплошной туман, не мог пробиться», — доложил он.
Пакеты были из штаба 3-го Украинского фронта и нашей армии. Не доставить их к месту назначения — значит сорвать какую-то операцию, а это грозило неприятными последствиями. Времени оставалось мало. Повторный полет на По-2 уже не мог по времени успешно завершиться. Тогда начальник штаба дивизии полковник Д. Русанов велел выполнить приказ любой ценой, отправив летчика на боевом самолете. Выбор пал на меня. «Вот так логика: на По-2 летчик не прошел, так посылают боевой самолет, — подумал я. — Ну что ж, раз так надо, значит, дерзай!»
Сунув пакеты за пазуху, я взлетел. Взял курс к Днепру. На левом берегу видимость была еще сносная, около километра. Над Днепром и того меньше. Правый берег Днепра в верхней части закрыт туманом. Знакомые места, мы здесь не так давно с Васей Овчинниковым промышляли. Знаю, что полевой аэродром находится всего в полутора-двух километрах от берега Днепра, но там сплошной туман. Развернулся вверх по течению. Заметил знакомый глубокий овраг, решил по нему пойти. В овраге выпустил шасси, рассчитывая, что как только окончится овраг, то поверну влево градусов на 60, там должен начаться аэродром. Главное — не потерять землю. Иду. Края оврага все ближе и ближе. Уменьшаю скорость. Смотрю, впереди они уже совсем сходятся. Подбираю чуть ручку на себя, выхожу на уровне оврагов, еще метра на два повыше — теперь пора. Накреняю самолет и, почти плоскостью прочерчивая по земле, разворачиваюсь на нужный мне курс, но в кабину не смотрю: боюсь оторваться от земли. Выровнял самолет. В горизонтальном полете натренированным движением выпускаю щитки, самолет немного вспух, и я потерял связь с землей. Что делать? Вверх идти нельзя — только к земле. Как она меня примет? Аккуратно отдаю ручку чуть-чуть от себя. Земля…
Привычным движением ручки на себя выравниваю самолет, и… в это время колеса касаются грунта. «Лавочкин» несколько раз подпрыгнул, затем нажимаю на тормоза, и вот он уже повинуется моей воле.
Остановил машину, такая слабость наступила. Да, выкрутился в очередной раз. Стал рулить по аэродрому, искать. Видимость действительно была очень плохая, не более 200 метров.
Вскоре подрулил к какому-то холму, это оказался командный пункт. Вышли офицеры, и среди них командир полка С. Шатилин.
— Ты откуда? С неба свалился?
— Да нет, пакет вам доставил.
— Как же ты смог?
— Надо, товарищ подполковник, начальство приказало, а приказ нужно выполнять точно в срок, — отшутился я.
Не знаю, какое было выражение лица у меня, видимо, оно вряд ли соответствовало шутке.
Через пару часов появился «газик» командира дивизии полковника А. Селеверстова. Узнав о решении начальника штаба, он не надеялся, что я пробьюсь сквозь туман, и решил лично отправиться, так как через переправы могли бы посыльного и не пропустить.
— Ехать тяжело, а как же вы летели? — удивился комдив.
— Ползком по оврагам, товарищ полковник, — ответил я. И все рассмеялись, приняв мои слова за шутку.
— Разрешите следовать дальше? — обратился я к комдиву.
— Надо еще один пакет доставить. Подождем немного, может, распогодится.
— Но тогда наступит темнота, — настаивал я. Селеверстов посмотрел на часы.
— Да, но сейчас вылетать нельзя.
И верно: часа через полтора, когда снегопад прекратился и видимость чуть улучшилась, я направился на другой аэродром.
Провожая меня, Селеверстов сказал:
— Даже сейчас рискованно посылать тебя, а нужно.
— Пробьюсь как-нибудь.
— Ну что же, давай, только будь осторожен… в оврагах.
Прежде чем взлететь, уточнил направление взлета, прохождение линии электропередач на Запорожье, ибо сейчас, при выпавшем снеге, ни о каких других ориентирах не могло быть и речи, кроме шоссейной дороги и высоковольтной линии. Надо их после взлета найти и, не отрываясь от них, следовать до той лощины, которая вы ведет к полевому аэродрому.
С трудом оторвался от земли. И тут же снова пошел снег, облепил машину. Набрал высоту метров 25, боялся как бы не зацепиться за провода и не потерять их из виду.
Иду рядом с высоковольтной линией почти на одной высоте, благо дело местность равнинная. Впереди ничего не видно: стекло залеплено снегом. Смотрю только влево. На карту отвлекаться нельзя, иначе врежусь в землю или попаду в облака, а оттуда…
Выход один: искать лощину. По расчету времени она должна быть вот-вот. Не очень широкая, метров 200, следовательно, войти в нее надо только по касательной, а не перпендикулярно, иначе я проскочу ее, и потом трудно будет найти. А где свернуть, где срезать этот угол? Где она, спасительная лощина? Но вот что-то впереди затемнело. Лощина?! Да, это она. Еще более круто поворачиваю вправо уже от линии электропередачи и снова, почти касаясь крылом земли, ныряю в лощину.