— Да, наш полк.
— Часто вам приходится дежурить?
Я ответил.
— Как часто взлетаете по сигналу?
— Приходится, товарищ маршал.
— Вы получили сигнал от командира дивизии, действуйте. — И хитро улыбается. Я спрашиваю:
— Какой?
— Поднять пару в воздух.
— Есть пару в воздух! — Вынимаю из правого кармана ракетницу, из левого — ракету, вставляю, и зеленая ракета пошла в воздух. Он спрашивает:
— Что будет?
— Сейчас пара взлетит. — А сам смотрю и думаю, как будут действовать летчики, принял ли сигнал начальник штаба. Это он, мудрый человек, дал мне совет захватить ракеты, а сам ожидал на значительном расстоянии с радиостанцией. Время идет медленно, вырулили самолеты из дежурного звена, и вот пара в воздухе.
— Поднимайте звено.
Даю две зеленые ракеты — поднимается звено.
— Поднимите эскадрилью.
Три зеленые ракеты — эскадрилья в воздухе. Как только взлетела эскадрилья, подъехала машина. Я обратился к Коневу:
— Товарищ маршал, разрешите получить задачу?
— Задачу вы сами поставьте, какую вы считаете нужной.
Я поставил задачу действовать согласно плановой таблице и подошел к Коневу. Он спросил:
— Сколько вам лет?
— Тридцать, — ответил я.
— Кто вас этому учил?
— Непосредственные начальники, — ответил я.
Конев задал мне еще несколько вопросов, сел в машину и поехал в город. Инспекция нас больше не трогала. Тем временем шла проверка других полков. Наши разведывательные посты немедленно докладывали о важнейших событиях. К исходу дня начальник штаба обобщал данные и докладывал мне. Затем мы принимали соответствующие меры, чтобы инспекция не застала нас врасплох. Правда, мы многое сделать не смогли, это нужно делать заранее. Но что можно было сделать — делали.
Через несколько дней мы уже знали результаты: один из полков «тянул» на «двойку». Еще инспекция не подготовила доклад маршалу Коневу, но мы уже знали, что если будет «двойка» одному полку, значит, может получить «двойку» дивизия, следовательно, «двойка» и нашему полку. Что делать? Инспекция уедет, нас будут склонять все кому не лень, и попробуй докажи, что у нас дела лучше. Как быть тогда командованию полка? С чем мы пойдем к подчиненным? С критикой? Кого и за что критиковать, у нас был хорошо подготовленный коллектив, который верил в свои силы. Вдруг раздался голос: «…попросить инспекцию, чтобы наш полк проверили».
— Рискнем? — обратился я к товарищам.
Молчание. Кто-то сказал:
— Зачем самим напрашиваться на неприятности.
— Инспекция и так строга, вкатит нам «двойку», — поддержал его другой, — вот тогда и расхлебывайся. Сейчас-то мы можем сказать, нас не проверяли, мы не повинны в этом, а тогда?
Подобные доводы значительно уменьшили мой порыв.
Однако говорю:
— Обидно вот так ни с того ни с сего и получить «двойку». Работали, старались, достигли результатов, и тут… как дамоклов меч эта проклятая «двойка».
Я еще никогда не был в такой ситуации, обычно быстро находил выход и принимал решение, а тут никак не решусь. И снова спросил:
— Рискнем?
— А что мы теряем? — говорит Тотров.
Тогда я спрашиваю командиров эскадрилий:
— Полк готов выполнить задачи, которые ставит инспекция?
Ответили хором:
— Да!
— Тогда слушайте задачу и готовьтесь, а я решу, о чем просить маршала.
Ставлю задачу на вылет полка: первая эскадрилья стреляет по щитам, вторая — по конусу, третья ведет воздушный бой: звено на звено, пара на пару и пилотирует. Кроме того, летчики управления полка пара на пару дерутся, а потом командир полка и его ведомый, один восточнее, другой западнее аэродрома, пилотируют. Взлет парами, сбор на петле, вначале атакует вторая эскадрилья, потом третья, звено управления находится выше и атакует последним. Затем каждый расходится для выполнения своего задания. Подобные вылеты мы делали раньше, для летного состава это было обычным заданием. Когда закончил, как будто груз с плеч снял, вот, оказывается, какая мучительная штука — неуверенность. Когда я вышел из штаба, ко мне подошел начальник штаба:
— Товарищ командир, вы все-таки решили идти?
— Да! И поэтому готовьтесь к выполнению задания и к тому, что полк поднимут по тревоге.
И напомнил:
— В шестнадцать часов доклад командиров эскадрилий о готовности к выполнению задания. Готовность летного состава полка проверю в семнадцать часов. Инженеру полка передайте, чтобы все до единого самолета были готовы к вылету.
Я знал Эдельштейна, он выйдет из затруднительного положения.
Иду в штаб дивизии и с каждым шагом обретаю уверенность в правильности принятого решения.
Когда маршал узнал о цели моего прибытия, то несколько удивился и спросил, что заставило меня так поступить. Я ему доложил, что личный состав полка готов к выполнению любой задачи, и если комиссия не проверит в действии полк, то оценка, которую поставят дивизии, распространится и на наш полк, а он этого не заслуживает.
— Товарищ маршал, прошу вас, проверьте наш полк!
Это понравилось Коневу. Он пригласил генерала В. Климова и говорит:
— Скоморохов настойчиво требует, чтобы мы дополнительно проверили их полк. Как вы думаете?
— Успеем ли мы? — засомневался Климов.
Но Конев ответил:
— Не ходите по казармам, не увлекайтесь проверкой документов, а проверьте их в деле.
Решение было принято. Я на радостях выскочил из кабинета, но был остановлен и возвращен обратно. Конев заметил:
— Не мешало бы у старших разрешение спрашивать, когда хотите выйти.
Я покраснел, извинился и снова побежал. За считанные секунды спустился со второго этажа, прыгнул в машину и вперед. Около 11 часов летному составу была подтверждена задача. Затем поехал к техническому составу, настроил всех. В 16 часов заслушал командиров эскадрилий, в 17 часов проверил весь летный состав. Мне надо было уяснить, все ли поняли задачу, обстановку. Я хотел знать, как был настроен летный и технический состав. И к своей радости, убедился, что весь личный состав настроен по-боевому и готов выполнить поставленную задачу.
В последующем, когда я прослужу более двух десятков лет, то не раз еще буду иметь возможность убедиться в том, какое большое значение имеет хороший настрой на выполнение задания.
В девятом часу вечера личный состав пошел на отдых, а командование еще раз проверило, все ли готово к действию по тревоге. Что она будет у нас, сомнений не было, но мы ошиблись…
Утром раньше обычного времени я прибыл на аэродром, все осмотрел, слетал на разведку погоды, доложил командованию о готовности. Ждем инспекцию. Вскоре прибыл генерал Климов, я ему доложил. «Действуй по плану», — был ответ.
В назначенное время полк взлетел, выполнил задачу. Ждем результатов. Первый доклад о воздушных стрельбах — «пятерка». Мы смотрим друг на друга, а улыбнуться боимся. Второй — о наземных стрельбах — «отлично». Сердце от радости готово выскочить, губы вот-вот растянутся в улыбке. Чтобы не улыбнуться, я сую в рот папироску за папироской. Климов взял меня под руку и говорит:
— Радуйся, улыбайся, такие результаты не часто бывают.
Я с благодарностью посмотрел на него, а сам боялся: вот-вот сорвется с ресниц непрошеная слеза. И тут подходит офицер и докладывает Климову:
— Групповые воздушные бои — «отлично», одиночные воздушные бои — «хорошо», общая — «отлично».
Климов поздравляет, а я ничего не могу сказать, только в знак благодарности крепко жму руку.
Через несколько дней мы провожали маршала Конева. На прощание он сказал:
— Хороший полк, отличные люди у вас, любите их, боритесь и дальше за доброе имя части.
Не успели еще утихнуть разговоры об инспекции, как приходит известие: маршал Конев назначен командующим войсками нашего округа. В полку эту весть приняли с радостью. Конев своим поведением в сложившейся обстановке вызывал к себе уважение, хотя внешне он не обладал притягательной силой. Наоборот, суровый, строгий, он скорее не давал повода к близкому общению с ним.
Однако радость наша была преждевременной. Прекрасный город, в котором стоял наш полк, нам вскоре пришлось покинуть, и причиной этому оказался Конев: через месяц после его прибытия в округ мы оказались у него под крылышком.
Я вступил в обязанности старшего авиационного начальника на аэродроме, часто встречал и провожал маршала Конева. Он, выполняя указания Сталина об укреплении приграничной противовоздушной обороны страны, много уделял внимания авиации, частенько летал по аэродромам.
Как-то Конев пригласил меня полететь с ним на один из аэродромов. В полете задал ряд вопросов, я на них ответил, старался выложить начальству все, что знал. Потом у Конева вошло в привычку в неделю раз, а то и два брать меня с собой в полеты. Долетался до того, что командующий авиацией округа узнал об этом. А получилось так: Конев частенько после возвращения на аэродром и получения от меня информации задавал вопрос командующему авиацией округа, а тот мучился в догадках, откуда Конев знает. После того как он разобрался, кто является источником информации, то, несмотря на большое уважение ко мне, Василий Васильевич Степичев растолковал мне что к чему. Смысл сводился к следующему: «Не говори, что знаешь, но знай, что говоришь».
Последующие приглашения Конева сопровождать его у меня восторга уже не вызвали, и в полете на его вопросы я односложно отвечал: «Так точно», «Никак нет».
Конев понял, в чем дело, и реже стал приглашать меня для сопровождения.
Энергичный, деятельный человек, он многое сделал для округа, особенно для авиации.
Жизнь шла своим чередом, одно событие следовало за другим. Неожиданно вызвал меня командир дивизии, доверительно и торжественно сообщил: в ближайшее время мы будем переходить на реактивные самолеты.
— Да? Это серьезно? — вырвалось у меня. Нелепость такого вопроса была очевидна, но сдержать удивление и чувство радости я не мог. Командир дивизии снисходительно улыбнулся и еще раз повторил: