– Рубка дежурного!
– Есть дежурный по кораблю старший лейтенант Огнинский.
– Начхим вызови ко мне в каюту командира БЧ-7.
– Есть товарищ командир, но он сошел на берег. Вызывать с берега?
– С берега? Ты что с печки упал начхим или перегрелся у обогревателя? Ладно, не надо никого. Пусть отдыхает с женой.
Командир выключил пульт громкоговорящей связи.
Через некоторое время по всем линиям корабельной трансляции прошла команда начхима, стоявшего дежурным по кораблю:
– Заместителям командиров боевых частей по политической части, заместителям командиров дивизионов по политической части, секретарю комсомольской организации корабля, секретарю партийной организации корабля, начальнику клуба, редактору корабельной газеты «Боевой путь Бреста!» прибыть в кают-компанию офицеров штаба.
Командир представил себе, сияющее лицо начхима, четко выговаривающего по слогам, каждую должность из списка собираемых замом лиц, и заулыбался.
– Да черт с ним – завтра доложу комбригу, комэску, может помогут убрать эту мразь с корабля.
Командир пошел в спальный отсек, разделся, помылся, тщательно почистил зубы. Посмотрел в зеркало и подмигнул самому себе. Прилег в трусах и майке на не разобранную койку. Глаза сами закрылись, и весь мир и корабль с его проблемами отошли куда-то далеко. Сны последнее время командиру не снились, и он просто проваливался в черные небытие.
– Старею наверно – подумал он и уснул.
Из состояния сна его вывел стук в дверь спального помещения. Командир недовольно посмотрел на часы – час ночи. Что-то случилось наверно?
Он вскочил, как в молодости, натянул брюки, схватил рубашку, и выскочил в кабинет. В кабинете с красными глазами стоял лейтенант Литовченко в своей голубоватой куртке.
– Литовченко вы что, совсем до ручки дошли? Час ночи, что случилось?
– Товарищ командир я больше так не могу. Они со мной не разговаривают, они меня презирают. Даже лейтенант Петров переехал в соседнюю каюту спать к ним на диван. Поют песню Высоцкого: «А он стахановец, закладовец и надо же, что завалило именно его».
– Не закладовец, а загладовец – машинально поправил командир – но это не меняет дело – неприятно, согласен!
– Я так больше не могу и не хочу жить. Вы отказали мне перевести меня в Москву. Я поступал как настоящий коммунист и поэтому я хочу вас попросить рассмотреть сегодня мой последний рапорт.
Он дрожащими руками протянул командиру листок белой бумаги.
– Прошу выдать мне пистолет и один патрон – прочитал суть рапорта командир.
Задумался ненадолго. Лейтенант стоял с просительной и горестной физиономией.
– Стреляться надумал? Думаешь я тебя отговаривать буду? Нет дорогой – не буду. Ты меня за эти два дня достал, как и всех офицеров на корабле. А чего же ты кстати не повесился или за борт не выбросился в море? Стреляться хочешь? Или ты ждешь, что я тебя сейчас отговаривать начну? Нет – не стану. Просишь пистолет и патрон – я дам сейчас команду выдать их тебе.
– Командиру БЧ-2 выдать лейтенанту Литовченко один патрон и пистолет из корабельного арсенала – вывел командир резолюцию на рапорте, и протянул рапорт Литовченко.
– Подожди еще немного. Не спешишь? Туда всегда успеешь, если стремишься.
Он включил громкоговорящую связь с рубкой дежурного, и вызвал дежурного:
– Начхим, Огнинский – ты меня слышишь? Не спишь?
– Так точно товарищ командир слышу и не сплю – четко доложил дежурный по кораблю.
– Значит так, сейчас лейтенант Литовченко пойдет стреляться из пистолета Макарова на ют.
– Литовченко, ты понял на ют, у нас здесь каюты потом убирать некому от крови, а там кровь брандспойтом смоют за борт. Удобно!
Затем обращаясь снова к дежурному:
– Дежурный подними начмеда, и вместе сопроводите его на ют. Будете свидетелями, что сам. Все запиши в вахтенный журнал. Если не застрелиться до конца, ну не смерть, добьешь что бы не мучился. А начмед пусть осмотрит труп и зафиксирует факт смерти в своих документах. Я отправляю сейчас Литовченко к командиру БЧ-2 за пистолетом. Понятно?
– Так точно товарищ командир понятно. Есть дострелить лейтенанта Литовченко, если он сам не застрелиться до конца. А начмеду все зафиксировать в своих документах. У многих здесь есть желание его застрелить. Ну да ладно пусть сам! – с какой-то тихой радостью произнес начхим. Я побежал за начмедом и потом мы вместе к командиру БЧ-2.
– Понял лейтенант – повернулся командир к Литовченко – Иди к командиру БЧ-2, можешь в арсенале получить пистолет с патроном.
У того застучали зубы и лицо было какое-то перекошенное.
– Вы, что правда хотите что бы я застрелился?
– Ну, во первых ты сам пришел ко мне ночью с таким рапортом и я не вижу оснований тебе отказывать в твоем последнем желании. Ты за этот месяц сумел противопоставить себе весь офицерский состав корабля, так что твой поступок вполне офицерский, и я бы на твоем месте сам застрелился, если бы попал в такую же ситуацию. Хотя не стал бы, подставлять такими рапортами командира, но это уже проблемы воспитания.
– Вы еще пожалеете о своем решении – прокричал Литовченко, и выскочив из каюты командира, громко стукнув дверью.
Командир присел за свой стол, достал откуда-то из глубины открытого под столом сейфа бутылку армянского коньяка, налил в стакан, и быстро выпил его:
– Ладно, пожалею и черт с ним. Ну что прощай адмирал, а как близко было – командир заулыбался сам себе.
Раздался звонок телефона. Звонил командир БЧ-2:
– Капитан 2 ранга Бондаренко. Тут мне пришли дежурный капитан-лейтенант Огнинский и начмед Муратов говорят, что есть ваше приказание выдать лейтенанту Литовченко пистолет и один патрон. Это правда, товарищ командир?
– Ну, резолюция будет на рапорте – прочитаешь. Выдашь ему, если придет, конечно – тот пистолет, что мы списали со сломанным бойком и патрон тоже дашь уже стрелянный, но с нормальной головкой, что бы комар носа нет подточил. Повторяю, если конечно он к тебе придет, в чем я сомневаюсь сильно. Все понял командир БЧ-2?
– Все сделаю, как вы сказали товарищ командир – он уже всех достал, товарищ командир, а больше всех Мурзика, то есть капитан-лейтенанта Муравьева прошу прощения.
– Ладно, смотрите мне там. Что бы все было тип-топ, если он придет. Взять его потом под жесткий контроль, а завтра отправим в политотдел эскадры – пусть с ним там мучатся или выдают сами ему пистолеты. Я его отучу такие рапорта командиру писать, и по ночам всех терроризировать!
Командир положил трубку и стал ждать развития событий.
Минут через пять в дверь командира раздался стук:
– Товарищ командир к вам можно?
В каюту протиснулись из темного коридора замполит и особист, за их спиной маячил лейтенант Литовченко. В руке особиста, был злополучный рапорт, подписанный командиром.
– Товарищ командир – это ваша резолюция – спросил особист оставшийся стоять в дверях.
Замполит прошел в каюту и сел в кресло напротив командира, Литовченко остался стоять в темном коридоре и оттуда наблюдал за развитием событий.
– Моя резолюции, я а что вам в ней не нравиться? Или его рапорт понравился?
– Ну, нравиться или не нравиться это сложно сказать – продолжал особист – Вы хоть понимаете, что вы подписали? Он-то понятно дурак – лейтенант чего с него взять? А вы ответственный офицер – командир авианосца. Вы понимаете что делаете? Вы подписали себе приговор.
– Да командир ты не подумавши это сделал наверно. Шутка такая у тебя – постарался сгладить ситуацию Замполит.
– Это не моя шутка. Так, Литовченко со мной шутит. Собрался шантажировать меня своим поступком. Чуть что будет не по его – пистолет подавай ему с одним патроном. А может лучше всем кораблем прыгать вокруг него, да пыль стряхивать всю оставшуюся службу. Хотел бы повеситься – давно повесился бы. Нет – это настоящая политика шантажа и если мы ей поддадимся сегодня, то завтра все закрывай лавку. Корабля боевого не будет! Уступим все – конец! Появятся последователи, можете мне поверить. Служба-то у нас не сахар.
И далее уже обратился по направлению Литовченко в коридор:
– Ну что же ты жаловаться на меня побежал. Не нравиться жить – вешайся, за борт прыгай – множество способов! А ты командира пришел шантажировать. Думал, я дрогну, буду уговаривать тебя, встану на колени? Не дождешься! Я командир авианосца, а не девица из института благородных девиц! Сволочь ты Литовченко. Не офицер, а размазня и не достоин даже лейтенантских погон!
Тот хотел что-то ответить, но слезы душили его, и он громко разрыдался на весь коридор.
Командир стукнул кулаком по столу.
– Так вот хватит, начальнички добрые! Принимаю решение, пока я командир авианосца. Замполит берешь этого Литовченко к себе, и всю ночь утираешь ему слезы платочком, меняешь подгузники, водишь лично на горшок, и отвечаешь за его жизнь головой. Вот сейчас он уже способен и повеситься и за борт выпрыгнуть в состоянии аффекта! Я же за свои поступки отвечу, в полной степени – это я обещаю. Я офицер и командир авианосца и честь корабля для меня не пустой звук и позорить флаг никому здесь не позволю! Ты представитель особого отдела можешь все докладывать вышестоящему руководству, и приложить этот рапорт. Я ни от одного слова не откажусь. А сейчас всем спать! Представление закончено, цирк уехал, клоунов больше здесь нет!
Что-то сильно кольнуло командира прямо в сердце, что он невольно взялся за левую часть груди левой рукой.
Особист не заметив, махнул рукой и вышел из каюты. Замполит покачал головой вышел в коридор за особистом, и взяв рукой за плечо рыдающего Литовченко повел вверх по трапу к себе в каюту.
Командир встал из-за стола, закрыл за ними дверь, подошел к столу, нагнулся достал из сейфа еще коньяку налил полный граненый стакан и залпом выпил его.
– Ты смотри у него-то патрон холостой, а попал мне вроде мне в сердце. Болит – он потер рукой сердце – может начмеда вызвать с его пилюлями. Да ладно не первый раз – прорвемся. Но ….. болит! Вот зараза!