ревернул весь Ваш уклад жизни, что якобы прибыл он откуда-то сверху – командующий флотилией показал указательным пальцем на потолок – и вы старые зубры испугались. Так ли это? – командующий дружественно усмехнулся.
Бурков покраснел и подумал:
– Дошли уже слухи об этом Шипенке до флотилии уже. А я думал, может сбежать от этого «пожара» сюда до пенсии. Теперь точно не возьмет к себе. Может это даже лучше, что все знает, а вдруг поможет чем? А то совсем жизни не стало.
Его и без того красная физиономия от постоянного нахождения на ветру и выпитого спирта еще больше покраснела:
– Понимаешь Юр, ты меня знаешь, что я не боюсь ни штормов, ни бурь, ни тем более никакого начальства. Могу любого проверяющего из Владика или Москвы отправить туда, откуда он прибыл, без вопросов в течение минуты, в таких выражениях, что они дорогу ко мне навсегда забудут. И ты знаешь, у меня это не заржавеет.
Несловин кивнул головой и Бурков продолжил:
– Помнишь, как я на американский крейсер, эту мать ее так «Королину» на «Сыче» ходил. Таранили, когда он в наши воды попытался влезть, пол бака снесли и их пресловутые «Гарпуны», как щепки переломали. Или еще когда этого рыбака на траулере «Звезда» в шторм снимали с камней у бухты Русалки, когда нас самих чуть на эти же камни не выкинуло. Но спасли всех и даже спасибо не получили. Да Бог с ним с этим спасибом. Не за спасибо служим.
Несловин опять кивнул головой, и опустил ее немного вниз, и покрасневший, как рак Бурков продолжил:
– Ты же знаешь, что я не трус. Есть у меня другие пороки. А у кого их нет? Тридцать лет почти на палубах кораблей. Это не фунт изюму. Но здесь, я не понимаю, а я чего не понимаю, очень боюсь. Лейтенант, ты говоришь – сатана он! Во он где мне!
Бурков провел по горлу рукой. Несловин громко вздохнул, уж ежели такого человека достали, то значит действительно беда. Он покачал головой, как бы поддакивая Буркову и тихо сказал:
– И что ты хочешь сказать, что у тебя власти не хватает привести в меридиан одного лейтенанта? Бурков схватился за голову:
– Блин, да при чем здесь, лейтенант? Я не об этом говорю. Я всех лейтенантов Тихоокеанского флота мог бы без вопросов и претензий раком от Русалки до Владика поставить и иметь их всех, как захотел бы и когда захотел бы. Но это не просто лейтенант, это фигура сложнее. Я тебе объясняю это – Бурков опять хотел закурить «беломорину», достал из кармана мятого кителя пачку, но его «Беломор» кончился и пальцы скользнули по пустому дну пачки. Он смял пачку и запустил ей в урну, стоявшую у двери, но не попал, и смятая пачка упала рядом.
Несловин поморщился и протянул Буркову свою пачку. Тот выловил «беломорину», но не прикурил, а смял и продолжил. А пачку Несловина, как бы не замечая того, засунул в карман своего кителя. Несловин из ящика стола достал новую пачку «Беломорканала» и надорвал уголок.
– Переживает старый черт, раньше он такого не позволил бы – подумал Несловин и кивнул Буркову, что бы тот продолжал.
– И самое главное Юра, что ни я, никто другой у нас не знает, кто за ним стоит. А это страшно. Он, прет на рожон. Натравил комиссию «народного контроля» со своих кораблей на мой свинарник. Они там всех свиней переписали и поросят и распределили, какой, когда на какой корабль пойдет. Ну, разве было у нас такое раньше? А комиссии, как? Как я объясню адмиралу Ясакяну, что лейтенант у нас всех свиней отобрал и скормил матросам? Чем я буду его встречать?
Бурков потряс рукой перед носом Несловина и на его глазах выступили слезы – дальше, чем я служу в зоне одного рубля, никто не служит и дальше никого просто не зашлют. Есть на нашем побережье дыры, называемые просто задницей. Но мои Русалка и Чародейка и есть главная дырка в этой заднице. Ты знаешь, что за погоны я не держусь, но обидно полгода осталось. Хочу в пятьдесят уйти и уехать спокойно в свою Воронежскую губернию, в село Гарусное и спокойно со своей Петровной пожить всласть на 250 пенсии. А вот здесь я не понимаю, что будет дальше. Ну не понимаю, за что? – Бурков стукнул кулаком по столу – вроде лейтенант, как лейтенант и вроде нет. Нельзя себя так вести, не имея поддержки наверху.
– А ты его вызывал к себе? Говорил начистоту кто, что, откуда?
– Вызывал, говорил. А он как юродивый твердит, Родине служим и должны служить, так чтобы не стыдно было в глаза родителям матросов посмотреть и родной партии Ленина.
– И что с того? Взял бы припугнул и из него вся труха посыпалась, кто бы он не был и кто бы за ним не стояли – нахмурился командующий флотилией.
– В том-то и дело, что не я его, а он меня так пугнул, что я зарекся его вызывать. Ну ладно, раз про свиней ты не понял, то слушай еще. Снабженцы у нас выписали финскую сантехнику, якобы для штабного дома. А начальник тыла мне ее домой нарисовал. Стыдно жить хуже простого мичмана комбригу. И потом, где здесь у нас купишь нормальную сантехнику? У вас может и есть, а у нас? Краны текут, жена ругается, ну хоть на берег не ходи. Ну и еще на стенки положил польскую кафельную плитку. И что ты думаешь?
Несловин откинулся в кресле и закурил папиросу «Беломорканал» и приготовился слушать дальше. Бурков не спрашивая разрешения, взял папиросу из пачки Несловина и закурил тоже, а вторую пачку засунул в другой карман своего кителя. Несловин хотел возмутиться, но промолчал и без слов положил из ящика стола третью пачку на стол. Бурков глубоко затянулся, выпустил дым и вдруг со злостью вогнал папиросу в хрустальную пепельницу:
– Понимаешь этот лейтенант, когда я его вызвал. Все нормально зашел, представился. Не придраться, все по форме, пострижен, не пьян – Бурков развел руки в стороны, а на левом глазе мелькнула слеза – я его попросил, вежливо рассказать о себе. Он рассказал, а потом вдруг спрашивает: – товарищ капитан 1 ранга при проверке склада стало известно, что финская сантехника и польская кафельная плитка, вместо умывальника штаба, установлена у Вас дома. И говорит, представляешь – Бурков снова в третьей пачке Беломора, лежавшей на столе командующего, выловил последнюю папиросу, и хотел ее убрать себе в карман, но Несловин перехватил его руку и вынул из нее пачку. Бурков с удивлением посмотрел на него. Несловин отодвинул пачку в дальний угол стола, а потом подумав, посмотрел еще раз на Буркова и убрал пачку в стол.
Бурков с удивлением посмотрел на него, и снова закурил:
– Я опешил от такой наглости, у меня слов не было. А этот мне говорит дальше, – дайте команду поставить вернуть все в штабной домик или заплатите все по счету, а то некрасиво получается. Это он мне говорит, комбригу представляешь. Мне Кольке-бульдогу, который и не таких за раз по пять человек перекусывал. Я только хотел начать его ломать, воздух набрал, а он меня опередил, говорит спокойно так, как будто здесь не при чем, а я слышал, что вы еще офицеров бригады матом ругаете и кричите на них, а мичмана Груздева, даже ударили по лицу. Этого пьяницу Груздева не только по морде ударил, но и пристрелить хотел, если бы конечно власть у меня такая была – Бурков глубоко затянулся и закашлялся.
Несловин ожидал продолжения, барабанил пальцами по столу.
Наконец Бурков откашлялся и продолжил:
– А этот хитро так улыбается, смотрит веселым, наглым взглядом в глаза и продолжает гнуть свою линию – А я не верю, чтобы советский комбриг, капитан 1 ранга, коммунист был способен на это и так хитро улыбается. Тут я и сдулся, как проколотый в самый неподходящий момент гондон. У меня слов не было, тут впервые еще и сердце прихватило. Сижу, хватаю воздух ртом, как рыба на берегу, а сказать ничего не могу. А он представляешь гад, воды вроде, чтобы успокоить мне наливает из моего графина, а у меня там всегда для подъема предобеденного настроения спирт налит. Знал гад наверное, кто-то ему сказал. И как, не в чем не бывало, говорит: – выпейте товарищ капитан 1 ранга и успокойтесь немного я еще не все вам сказал, что хотел.
Несловин стукнул ладонь по столу:
– Коля и ты что?
– А я что? Ну не буду же я при нем пить. Заложит гад – внезапно перешел на шепот Бурков и оглянулся назад, как будто лейтенант за плечами стоял – не просто заложит, а без пенсии выгонит со службы. А он продолжает, так же участливо, глядя мне в глаза: – Вам лечиться надо бы товарищ капитан 1 ранга и на пенсию. Сердечко у вас, похоже слабое. Это у меня сердечко слабое – он постучал по груди и опять закашлялся.
Несловин закрыл глаза и опять открыл:
– Да случай неординарный у тебя Коля и я сегодня же подниму всех политбойцов, своего «члена», особистов и будем думать, что делать дальше.
– Вот и тебе говорю, случай неординарный. Понимаешь, не могли отличника с красным дипломом сразу после училища просто так ко мне направить. Ну, пьяницу, ворюгу, проштрафишегося я еще понимаю. Вот и пытаюсь объяснить тебе, что случай неординарный и мне совсем непонятный. Мой дурак замполит Мореньков пытался ему квартиру дать. Ну, мы подумали, что, если он жену вызовет, то ему будет не до службы. Так он отказался, говорит, что начальник РТС с их «Попугая» ждет квартиры уже второй год, а потом есть офицеры и мичмана с «Вороны» и с «Сыча». Говорит еще, что командиру Гусеву надо дать сначала, он хоть и одинокий, но не все же ему на корабле сидеть, может с кем и познакомиться и пить бросит, а заодно и курить. А я говорит, послужу, пока есть задор и силы. А семья она мне мешать будет служить на корабле. Младшие офицеры за ним, как рабы за Спартаком ходят, в рот смотрят, все, что было и есть плохого на бригаде, сразу ему рассказывают теперь. Он обстановку на бригаде знает уже лучше меня. Командир его «Попугая» Гусев Сан Саныч, железный человек, и тот чуть не повесился, когда этот Шипенок сказал, что спирт теперь выдавать на регламентные работы будет сам лично и что, так как у командира нет заведований, где необходимо по графикам технической эксплуатации применять спирт, то ему спирт, по нашему шило, не положено выдавать. То есть а это сам понимаешь целая цепочка разорвалась – Гусев не принес ежемесячный оброк мне и флагманам. И с других кораблей перестали тоже шило в штаб носить. Командиры и замполиты шепотом говорят, что если Шипенок узнает, то им головы не сносить. Матросов не знаю уж, чем привлекает к себе, но на кораблях такой порядок каждый день, как при встрече флотской комиссии, нет бери выше лично Генерального секретаря. Уволил тех, кто хорошо служит в день приказа, так они для него теперь землю роют. А как служить нам теперь? Вот объясни – при этих словах Бурков посмотрел на портрет Генерального секретаря, висевший за спиной Несловина, встал и от души размашисто перекрестился: