– Ну, то ж в карцэр, так в карцер. Как прикажите. Будут сами ехо и рэмонтировать – он сердито посмотрел на притиших матросов.
– Белоглазовы в карцер бегом марш! Передадите своему командиру БЧ, что вас на пять суток арэстовал заместитель командира эскадры товарищ капитан першего рангу Доскаль! А я поставил вам и им задачу отрэмонтировать карцер, покрасить и затем отсидеть там пять суток. Бегом марш на крейсэр! – скомандовал он, стоявшим за спиной матросам.
И оба матроса, подстегнутые его криком, как ударом бича, понеслись к трапу корабля, так и не поняв, за что же их все-таки наказали.
– Ну, а вы товарищ капитан третьего ранга – обернулся Доскаль к Верстовскому – Что скажите?
– А что сказать товарищ капитан первого ранга? – жестким голосом произнес Верстовский – Никто кроме вас на торец причала после приборки не выходил, и мусорить здесь было некому. Я находился на ходовом, и сам видел, как вы здесь курили.
Доскаль, аж задохнулся от гнева. А тут еще подлил огня в масло, захотевший видимо ему помочь, командир «Адмирала Грейга»:
– Ну, ты шо Леонид Викторовыч тут говориш? Як у тэбэ тилько язык, и повэрнувся сказать таку гадость про нашего уважаемого замэститэля командира эскадры? Ну, бросил сихарету, не заметил как случилось, проверял вашу службу уберет вовремя али нэт? Или плюнул на причал – малэнько, так чуточек, так мичман должен был сразу с тряпочкой, тут как тут и подтэреть. А у тебэ ниякой службы не видно. Не оправдывайся. Никаких проблэм, повэрь мне. Начальство, они шо, они як дети – думают думы вэликие о службе, флоте, о кораблях, о войне, о нас с тобой, и не опускаются так низенько до плевков али сигарэт. А ты шо этого разгилядяя оправдывеш? Ну прямо, как непонятливый якой. Скажи виноват – исправлюсь, и усе – инцидэнт исчерпан. А мичман шо – ну строгий выховор разгилдяю.
Доскаль побледнел, ему показалось, что всегда исполнительный и услужливый командир «Адмирала Грейга» над ним издевается. Да и этот Верстовский заулыбался краешками губ. Вроде как на концерт пригласили. И тут, отбросив все приличия, и покраснев, как вареный рак Доскаль заревел, как раненый медведь:
– Вы, что тут надо мной издеваетесь, командиры? Я им тут заплевал весь причал, сигаретами забросал специально? Вы хоть понимаете, что вы тут говорите, вместо того что бы принять вину, они видишь ли, вступают с начальником в дискуссии, ищут себе оправдания? Я сразу заметил этот плевок и сигарету, как только подошел, и если здесь поискать, то она здесь валяется ни одна сигарета, а как минимум на целую пачку. Ваши матросы и мичманы ходят в растерзанном виде, как сельские партизаны времен войны восемьсот двенадцатого года, а вы этим упиваетесь вместо того, чтобы навести порядок. Значит так! Верстовский вам строгий выговор за содержание причала и подготовку мичмана к наряду. Мичмана на пять суток на гарнизонную гауптвахту! Вам уважаемый, Павло Дмитриевич на вид ставлю за поведение ваших матросов и ваше язвительные выпады в мой адрес. Катер эскадренный к катерному причалу – скомандовал он провинившемуся мичману, и с этими словами направился к катерному причалу, находившегося у штабного домика.
Офицеры проводили его взглядом. Верстовский попытался что-то сказать, но Доскаль отмахнулся от него как от назойливой мухи:
– Я все, сказал вам, и выслушивать ваши оправдания не намерен! Доложите об исполнении моих приказаний мне на «Брест». Я туда наводить порядок на неделю.
Командиры остались стоять на торце причала, мичман побежал сопровождать высокое начальство, до стоявшего у катерного причала эскадренного крейсерского катера:
– Ну, шо ты Леонид так кипятишся, як дырявый самовар? Видишь, у начальства критические дни начались? Вернее нэдэля. Его комэск отправил на нэдилю в ссылку на «Брест», мне писарчуки в штабе казалы, а Жженова комэск отпустил домой. жинку побачить да потоптать малэнько. Треба ему это. Вот Доскаль и сливает на всех свое несогласие с решэнием комэска. Прэдставляю що он Жженову там наговорит. И как он офицеров и экипаж «Бреста» задергает за эту недилю. И так у них там тюрьма народов, а так будет каторга по полной форме. Поверь старому хохлу, многие там захотят на гауптвахту сэсть сами, чем быть в цом дурдоме – успокаивал Верстовского, более опытный командир «Грейга».
– Да мне все понятно Павел Дмитриевич и сочувствую я своим друзьям с «Бреста», но за что он меня наказал. Ведь при подчиненном? А во вторых, он же сам плюнул и сигарету бросил с причала – я видел это точно – он показал Командиру «Грейга» на свой ходовой мостик – Или одним можно нарушать, а другие должны безропотно все это сносить. Нет, приедет Сатулайнен с отпуска, доложу обо всем рапортом.
– Ну, дывысь Леня, я не советую тэбе против вэтра делать свои малые дэла. Пересидеть надо по тихому в уголке, глядишь ехо и повысят куда на флот али вышэ – командир «Грейга» ласково взял Верстовского под локоть и повел в сторону трапов кораблей.
Издалека было видно, как с трапа «Свирепого» слетали матросы со швабрами, обрезами и ветошью в руках. Их возглавлял старший помощник командира капитан-лейтенант Мурзин.
Внезапно раздалась сирена, и повернувшись командиры увидели огибавший причал эскадренный катер, и стоявшего на его борту капитана 1 ранга Доскаля, что-то кричавшего и размахивающего обеими руками.
Яйца, свои уберите из-за борта товарищ капитан 2 ранга – донеслись сквозь ветер разгневанные слова Доскаля, показывающие на кранцы, вывешенные по правому борту крейсера.
– Так мы «Анду» ждем. Сегодня торпедный боезапас принимаем. Потому кранцы и за бортом. Вон она уже подходит – закричал Оноприенко, побежав к самому торцу причала и показывая рукой, на появившийся из бухты Опричник ракетовоз «Анда» – У нас погрузка боезапаса!
Видимо, так ничего и не услышав, Доскаль замахал ему в ответ обеими кулаками.
– Вот, скаженный, как без него хорошо жилось? Ну, теперь хоть неделю отдохнем, пока он всю желчь на «Брест» изливает – пробормотал Павел Дмитриевич и засеменил на корабль.
К Верстовскому подошел старший помощник командира капитан-лейтенант Мурзин, лихо козырнув, пообещал, что на причале будет наведен идеальный флотский порядок:
– Да что ты Леня расстраиваешься? Эти подводники, извини отправляют естественные надобности прямо в воду с торцов причалов и причалы у них там как помойные и выгребные ямы. Особенно зимой по льду хорошо видно. А у нас тут больничный порядок, и на тебе и кто нам замечание делает – подводник только, что со своей подводы слез.
– Да ладно Саша давай наводи порядок за этим. Чувствую, что сожрет, он меня. У нас с ним взаимная неприязнь – и безнадежно махнув рукой, Верстовский направился к трапу корабля.
У трапа его ждал, опустивший голову, мичман Огурцов.
– Ну что Володя, опять проштрафился?
Мичман стоял, понуро опустив голову, и придерживая кобуру с тяжелым пистолетом правой рукой. Его пальцы, выдавая сильное волнение, с силой мяли, выглядывавший из кобуры пистолет.
– Ладно, вахту сегодня достоишь до конца, пока Доскаль на «Бресте». А дальше посмотрим, что нам с тобой делать – то ли орденом награждать, то ли голову рубить – и с этими словами, улыбнувшись и отдавая правой рукой честь флагу, а левой даже не дотронувшись до поручней, Верстовский легко взлетел по почти вертикальному трапу на палубу своего корабля. Мичман с просветлевшим лицом, тоже отдал честь командиру и флагу.
– Смирно – раздалась команда вахтенного офицера, и по кораблю разнеслись три длинных звонка колоколами громкого боя, возвещая всех, что командир корабля вернулся на борт.
На «Бресте» ожидали прибытия заместителя командира эскадры капитана 1 ранга Доскаля. Весь экипаж авианосца знал, что на период недельного отпуска командира «Бреста» Жженова, он будет исполнять обязанности старшего на борту.
Заменить Жженова на корабле, было некем. Старший помощник командира «Бреста» Белорус Борис Александрович по корабельной кличке «Боря-Бурун» уже более двух месяцев лежал в госпитале, и судя по всему должен был быть списан с плавсостава. Нет, не то что бы он был чем-то сильно болен. Болезнь была в другом – он не воспринимал «Брест», а «Брест» не воспринимал его. Возможно, сказывалась обида, что после ухода Гиоева на повышении, его не назначили командиром, а нашли на Северном флоте Жженова, а может просто от тяжелой службы крыша поехала.
– Окопы есть, а защищать их некому – повторял он, собрав на вечерний доклад командиров боевых частей, и после этого со странной улыбкой, внезапно заявлял – Посылать вас подальше у меня не хватает сил и совести, поэтому я посылаю подальше только самого себя.
И с этими словами он уходил из каюты – Вы уж как-нибудь тут без меня, сами справляйтесь и готовьте бойцов – окопы уже готовы – говорил он уже в дверях и шел играть на биллиарде.
Обалделые, командиры боевых частей, удивлялись появившимся странностям старшего помощника, а потом привыкли, как бы обходится без него и даже не ходили к нему на вечерние доклады. Все документы и планы подписывал по общему договору, у себя в каюте с многозначительным видом начхим Серега Огнинский. За четыре своих подписи, брал с желающих, стакан спирта. И со смехом командиры боевых частей несли «стратегический запас» в каюту начхима.
Иногда старпом закрывался в своей каюте, и не выходил оттуда целую неделю. Начхим регулярно сдавал ему честно заработанный спирт, за что тот отдал ему корабельную печать. Сам же старпом пил в одиночку по ночам, а затем открыв все иллюминаторы, даже самой лютой и холодной зимой, спал на диване надев валенки, тулуп и ушанку. Вестовой, убиравший в каюте старпома, докладывал командиру и любопытствующим командирам боевых частей:
– Жив – все нормально. Из тулупа пар идет, и храп раздается.
Командир долго терпел выходки старшего помощника, не желавшего ни сдавать зачеты на управление кораблем, не нормально служить и проявлявшего подобные странности. В конце концов, после одного из запоев, командир направил Белоруса на обследование в психиатрическое отделение военно-морского госпиталя во Владивосток.