– Лево руля, на курс предложенный штурманом – скомандовал командир, морщась от боли – Игорек осторожнее, больно же.
Старшина 2 статьи Петров стал уводить корабль с опасного курса.
– Сейчас, товарищ командир, еще чуть, чуть и забинтуем! Но после выхода в море, пожалуйста сразу в санчасть. Надо делать рентгеновский снимок. Мне не нравиться опухоль в районе плеча, да локоть просто разбит.
Начхим влетел в коридор флагмана, где находилась и командирская каюта. Вестовой командира подавал горячий чай заместителю командира эскадры, который сидел в салоне флагмана.
– Васильев быстро в ходовую рубку горячего чая я посмотрю пока сухое белье для командира – скомандовал начхим.
– Начхим, ты чего там ерепенишься? Вестовой может уйти только по моей команде. Мы вышли в море. Жженов на корабле?
– Да, так товарищ капитан 1 ранга, командир на корабле, ранен при пересадке с ПСК, и надо срочно его согреть, и переодеть в чистую и сухую одежду.
– А почему мне Муравьев ничего не докладывает.
– Так командир на корабле. И еще наверно, потому что вы по съемке корабля в аварийной ситуации, должны были быть в ходовой рубке, а не здесь распивать чаи. Извините, товарищ капитан 1 ранга, я спешу – и начхим с этими словами полетел в каюту командира, искать сухое белье.
– За что команда так любит вашего Жженова? – спросил Доскаль вестового, ничуть не возмутившись словами уже убежавшего начхима.
– Ну, наверно за то, что он – человек! Человек с большой буквы! Ну и конечно настоящий командир авианосца. Его весь экипаж любит и уважает. Разрешите, я срочно чай командиру приготовлю и отнесу – и не дождавшись разрешения, Васильев нырнул в помещение камбуза салона флагмана, и загремел посудой.
– Философы драные, ну я до них снова доберусь и все-таки проверю.
В ходовой рубке, начмед перевязал, командиру руку и тот одел желтую рубаху и принесенную начхимом темно-синюю куртку. Надев чистое и сухое белье, командир, прихлебывая принесенный чай, изредка отдавал команды рулевому и вахтенному офицеру. Корабль еле вписывался в просвет боновых ворот между сигнальными буями. Сильный ветер сносил корабль, и лишь мастерство рулевого удерживало его на фарватере. Командир, как мог помогал рулевому отработкой машин.
На связь вышел командир эскадры, с крейсера «Адмирал Грейг», стоявшего у причала:
– Командир доложите как дела. Мне оперативный дежурный доложил, что вас пересаживали уже при ветре 25 метров в секунду, когда уже порвало бридель и одну якорцепь. Это так? Почему Доскаль не вывел корабль при разрешенном ветре. Где он?
– Здравствуйте Станислав Станиславович! Все нормально выходим в Уссурийский залив штормовать. Я не хочу оценивать действия Доскаля, но прошу более его на борт авианосца не присылать.
– В эфире раздался смешок видимо оперативного дежурного или кого-то из командиров, слушавших в радиосети разговор.
– Ну, вы там Николай Афанасьев держитесь, если нужны буксиры и помощь – сообщите. Я на связи здесь.
– Понял товарищ вице-адмирал. Связи конец!
Командир улыбался во все лицо, и прихлебывал горячий чай.
– Это я весь удар, рукой принял, а если бы головой, то наверно не командовал бы уже сегодня кораблем. А локоть, на край борта попал, вот его и ….. – командир сконфужено покачал своей кудлатой головой, и по детски рассмеялся – Главное все живы и корабль цел.
Мимо бортов, пролетали сигнальные входные буи бонового заграждения. Корабль вышел в море и волны сразу стали класть его на борт. Началась бортовая качка. Корабль огибал скалы и поворачивал на курс в Уссурийский залив.
– Игорек, ты бы еще «Фулпрува» «Учителю» подсыпал, чтобы не портил настроение, ни нам, ни командиру – тихо попросил, подошедшего к визиру начмеда, начхим.
И тот пожал тихо ему руку.
По правому борту, пролетали острые как стилеты скалы «Кекуры» и волны бились с рычанием и громким шумом в их подножье.
Матросские ленточки
Раз в неделю на всех кораблях ВМФ, где бы они не находились и чем бы не занимались, обязательно проводятся политические занятия и еще два раза политическая информация об основных событиях в стране и в мире. Политические занятия и политическая информация – та священная корова, которую нельзя зарезать или отменить.
Командир БЧ-4 авианосца «Брест» капитан-лейтенант Асланбеков Мансур Умарханович не любил лично проводить политические занятия с матросами боевой части и вкладывать в матросские головы установки родной партии и правительства, но по должности командира боевой части приходилось этим заниматься обязательно. Хотя, конечно, основная нагрузка по проведению политических занятий и информаций ложилась на его заместителя по политической части старшего лейтенанта Игумнова и командиров дивизионов капитан-лейтенантов Гвезденко и Колбасного, но ,тем не менее, раз в месяц он лично проводил политические занятия со старшинами БЧ-4 Если на этих политических занятиях не было проверяющих, то Мансур Умарханович с огромным удовольствием рассказывал матросам об истории военно-морского флота, о морских сражениях, победах и поражениях, героических поступках офицеров и матросов. Как правило, его занятия, проводились в режиме дискуссии, и старшинам это очень нравилось. Они задавали командиру боевой части порой самые острые вопросы, как правило, касавшиеся службы и он с удовольствием отвечал на них.
Командир боевой части старался во время этих политзанятий, довести до матросов свою любовь к истории флота, истории своей страны, к флотским традициям.
И в этот раз на политическом занятии со старшинами БЧ-4, проводившиеся командиром боевой части в столовой БЧ-4, старшина 1 статьи Агеев, командир отделения передающего центра задал интересный вопрос, который наверно волновал всех старшин:
– Товарищ капитан-лейтенант – встал Агеев, расправив широкую грудь, – на кармане идеально белой робы, черными буквами выделялись цифры его боевого номера 4-6-11 – ранее на ленточках матросов было написано название своего корабля. Сразу было видно с какого корабля матрос, что он не просто три года кашу лопал на берегу, а действительно служил на настоящем корабле, ходил в море, выполнял боевые задачи. Мы видели фильмы, старые фотографии, на которых на ленточках матросов написаны названия своих кораблей. У нас в семье храниться фотография прадеда, который служил на крейсере «Аскольд», во время русско-японской войны. Очень красиво смотрится название его корабля. Теперь это наша семейная реликвия, передающаяся из поколения в поколение. Или у соседа Кольки прадед служил на подводной лодке «Кайман» и в семье хранится эта красивая ленточка с надписью «Кайман». А у нас что? Безликая надпись «Тихоокеанский флот». Где служил? На корабле, в стройбате или на береговом складе? Годки с подводных лодок с Павловского сделали себе ленточки с надписью «АТОМНЫЕ ПОДВОДНЫЕ СИЛЫ ТИХООКЕАНСКОГО ФЛОТА» в похоронном бюро. Мне земляк из БЧ-7 рассказал, что в похоронном бюро делают такие ленточки за деньги по заказу. Это для тех, кто гордится своим кораблем и его названием. Мы тоже хотим гордиться своим кораблем, чтобы все видели, что мы с «Бреста». Я тоже горжусь тем служу на Бресте, тем более я сам из Беларуси. У нас в республике почетно служить на «Бресте».
Мансур знал, что на «Бресте» служит много матросов призванных из Белоруссии, особенно много в БЧ-4. Значительная часть из них призывались с Минского производственного завода телевизоров, имея радиотехнические специальности и являющиеся действительно хорошим специалистами. Мансур в душе соглашался с доводами Агеевым.
Среди матросов раздался шум и поддерживающие Агеева голоса.
Мансур напрягся, но отвечать что-то надо и он начал осторожно:
– У нас для экипажа корабля имеется авианосный знак, отличающий нас всех от экипажей других кораблей – он показал рукой на авианосный знак, пришитый на кителе – это крылышки на нашей форме одежды. Их видно издалека видно. Сегодня они есть практически у всех матросов, мичманов, офицеров с нашего корабля. Хотя официально они не утверждены, как знак и не выдаются официально, и тем не менее, мы их носим, Это наш авианосный знак и его носят и на «Смоленске» и на гвардейском «Азове» будут носить и на следующих авианосцах «Дмитрии Донском» и «Александре Невском». Неофициальная матросская швальня пошива этих крылышек», как все мы их называем, работает, и они есть почти у всех вас. Но я надеюсь, что командование их со временем утвердит и они станут официальными знаками. Кстати наш адмирал Сатулайнен, командир бригады, тоже носит такой знак. Многие офицеры бригады штаба бригады и эскадры тоже носят эти знаки. Все вы это видите.
Агеев с слегка покрасневшим лицом встал, посмотрел на других матросов:
– Это так знак это хорошо и правильно. А вот кто у нас в Минске, в Бресте, в Москве, в Ленинграде, в Ростове, в Тбилиси или более мелких городах и поселках, откуда мы призывались, знает про эти крылышки? Что это такое, тем более, что надписи на них нет никакой. Надпись же на бескозырке сразу даст понять любому, откуда мы, где служили. Мы же с «Бреста» и нам есть чем гордиться после службы. А потом эту ленточку можно с гордостью оставить своим детям, внукам, как это сделал мой прадед. Я все прочитал про крейсер «Аскольд», то, что нашел в нашей библиотеке. Мне это интересно и я горжусь своим прадедом. А сейчас даже стройбаты надевают бески с надписью «Тихоокеанский флот».
Его с шумом поддержали другие матросы, начавшие обсуждать этот вопрос между собой.
В столовой было жарко, хотя работала вентиляция, и Мансур вынул из заднего кармана белоснежный носовой платок и вытер вспотевшую шею.
Мансур Умарханович был очень аккуратным офицером. Брюки его всегда были тщательно отглажены, на них был складка, о которую можно обрезаться, как говорили на флоте. Полуботинки были всегда начищены. Китель чистый, выглажен с пришитым чистым, белым подворотничком, аккуратно пришитым. Из под кителя, всегда выглядывали манжеты идеально белой рубашки с красивыми золотыми запонками. Он очень выгодно отличался своим внешним видом от многих офицеров, ходивших по кораблю в мятых кителях с грязными подворотничками. Матросы БЧ-4 гордились своим командиром. А офицеры и мичмана старались брать с него пример. Он немного помолчал, выждав пока не установиться тишина и потом начал: