[140]. В дальнейших разрядах также всего о двух лицах, одновременно являвшихся постельничими. Очевидно, что обилие «постельников» в документах 1495 г. имело эпизодический характер. Это были, скорее всего, дети боярские Государева двора, приписанные в помощь дворцовым чинам во время поездки великого князя и его окружения. Соответственно, лица княжеского происхождения рассматривались как часть этой группы, что отражалось на их обозначении.
Пропуск княжеского титула для некоторых фамилий не был случайностью. В списке детей боярских в свите великой княжны Елены без титула были названы А. Ю. Шеле шпальский, Фуник Кемский, Христианин Андомский. Можно заметить, что все они были выходцами из князей Белозерских, как и названные в разряде 1495 г. Михаил Погожий, Иван Лыско и Ахметек (Иоаким) Согорские, Иван (Брат, в тексте разряда) Голова Шелешпанский. Стоит добавить, что еще двое представителей этого рода – Цигор и Володя Согорские были среди детей боярских в походе «на вогуличи». В разрядной записи они также не были обозначены как князья. Без титула был отмечен в писцовой книге Водской пятины Гаврила Белосельский, хотя это обстоятельство и можно было списать на его недавнюю службу в качестве холопа[141].
Представители Белозерских котировались в конце XV в. в делопроизводственной среде не слишком высоко. В Шелонской пятине представители Белосельских, уже с княжеским титулом, получили незначительные по своим размерам поместья, характерные для городовых детей боярских (менее 20 обеж). Косвенно низкий статус Белозерских среди других «князей» подтверждается крайней немногочисленностью их имен в «княжеской» части разряда 1495 г. Здесь было отмечено всего два имени – князья Иван Карголомский и Андрей Шелешпальский[142].
Несколько раз без титула упоминались некоторые представители князей Стародубских. Примечательно, что названные в разряде 1495 г. Иван Небогатый Голицын и Иван Гагарин были двоюродными братьями. И. М. Гагарин фигурировал также в тексте писцовой книги Водской пятины, причем один раз также с усечением титула[143].
В. Д. Назаров высказал предположение, что особенности записи И. М. Гагарина, а возможно, и И. В. Небогатого были вызваны спецификой их служебно-поземельного отношения, утратой «прародительских вотчин» и потерей связей с корпорацией князей Стародубских[144]. Отмеченный фактор не имел в глазах московских делопроизводителей решающего значения. Представители нескольких различных ветвей князей Белозерских в конце XV столетия были полноценно представлены в качестве вотчинников на территории Белоозера и, как показывает список погибших в казанском походе 1506 г., принимали участие в походах большими родственными группами. Позднее без княжеского титула в разрядах регулярно упоминались князья Волконские (Митя и Потул), которые также продолжали владеть своими родовыми вотчинами. О. И. Хоруженко обратил внимание на то, что даже в завещании близкого к этой фамилии Г. М. Валуева Волконские титуловались князьями непоследовательно: Нечай, Иван и Дмитрий Потуловы именовались без титула, хотя Тимофей Волконский был назван князем[145].
Причина заключалась, скорее всего, в не слишком высоком служебном статусе названных лиц. У И. В. Небогатого был брат Семен Голица. Его поместье в Шелонской пятине отличалось весьма скромными наделами. Всего ему досталось 15 обеж, уровень рядового сына боярского очень невысокого ранга. Несмотря на знатное происхождение, ему не было выделено дополнительных «придач». В конце 1530-х гг. он продолжал довольствоваться прежним поместьем, что, видимо, объяснялось его невысокими служебными качествами. Сам Иван Небогатый по родословной был ловчим, должность слабо совместимая с его княжеским происхождением.
А. В. Кузьмин показал различия, существовавшие в документах официального и частного происхождения применительно к князьям Порховским[146]. В противоположность приниженному статусу князей Белозерских в источниках центральной канцелярии в синодике 1506 г., не говоря уже о комплексе поземельных актов, все представители этого рода (11 человек) значились с княжеским титулом.
Уже говорилось о том, что усечение княжеского титула фиксируется в записи некоторых лиц в писцовой книге Водской пятины. Такие примеры были характерны для представителей захудавших фамилий, обладавших низким статусом. Помимо И. М. Гагарина и некоторых Мещерских без титула была записаны братья Путятины Елецкого. Приведенные факты «очищения» указывают на внимание, которое продолжало уделяться носителям княжеского титула. Позднее, когда княжеский титул перестал иметь то же значение, превратившись в формальность, сыновья и родственники названных лиц упоминались уже исключительно вместе с ним. С княжеским титулом в писцовой книге Водской пятины конца 1530-х гг. и в более поздних источниках назывались Путятины и Мещерские (потомки и родственники Григория и Василия Ивановых Мещерских). Титул вернулся даже к потомкам Г. Ф. Белосельского, получившего поместья вместе с другими бывшими холопами И. И. Салтыка Травина[147].
Очевидно, что сохранение княжеского титула предполагало наличие определенного положения. На положении «князей» находились лица разного уровня. За пределами круга владетельных князей и примыкающих к ним членов родовых княжеских групп существовала большая разница между, например, могущественными князьями Патрикеевыми и куда менее примечательными князьями с московсколитовского пограничья, ищущими счастья при московском дворе. В первом случае существовали значимые предпосылки для передачи высокого положения и набора сопутствующих княжеских прав по наследству. Помимо кровного родства с правящей династией Великого княжества Литовского Патрикеевы породнились также с семьей московских князей. В своем завещании Михаил Верейский упоминал «брата» своего князя Ивана Юрьевича – И. Ю. Патрикеева. Родством с семьей великого князя могли похвастаться и другие виднейшие княжеские фамилии. В 1500 г. состоялась свадьба князя Василия Дмитриевича Холмского с дочерью Ивана III Феодосией. На дочери Романа Мезецкого Елене был женат Андрей Углицкий, что, вероятно, стало в будущем одной из причин московской ориентации его сына Михаила. В свою очередь Борис Волоцкий состоял в браке с Юлианией, дочерью князя Михаила Холмского[148]. В родстве с великокняжеской семьей находились также князья Бабичевы. Аграфена, дочь Василия Бабича, в 1485 г. вышла замуж за Ивана Рязанского, племянника «государя всея Руси»[149]. Ее дочь позднее стала женой Ф. И. Бельского.
Ряд княжеских фамилий получил представителей в Боярской думе. Со временем они обросли брачными связями со старомосковскими боярскими семьями, что также обеспечивало им необходимые предпосылки высокого статуса в ближайшем будущем.
Абстрагируясь от вопроса о суверенных правах на территории прежде независимых княжеств, для владетельных князей невысокого ранга гарантией сохранения их статуса было сохранение родовых земель, кровная связь и поддержка со стороны родственников. М. И. Давыдов отмечал у князей Стародубских развитую систему семейно-клановых и правовых отношений, проявлявшуюся в том числе в наследовании выморочных «отчин»[150]. Не меньшее значение имели их военный потенциал, а также наличие вотчин на стратегически важных направлениях военных действий.
Представители родов владетельных князей, со временем объединенные в особые княжеские корпорации, «локальные корпорации служебных князей», по определению В. Д. Назарова, или «территориально-генеалогические корпорации» у В. Б. Кобрина, заняли свое место в составе великокняжеского двора, а также в составе дворов удельных князей московского дома. Сохранение поземельных связей способствовало поддержанию внутреннего единства. Членство в составе таких корпораций сохранялось за счет этого и при выполнении ими «боярских» обязанностей, а также при последующем проникновении некоторых их представителей в Боярскую думу[151].
Для массы потомков княжеских фамилий, оторванных от родовых земель, решающее значение для сохранения статуса имело создание новых поместных корпораций на окраинах страны. В этих корпорациях воссоздавалась привычная для Государева двора тройственная структура, в которой князьям отводилась роль военачальников, лидеров по своему происхождению, для местных служилых людей. «Князьями» в составе поместных корпораций на равных становились представители старых владельческих родов Северо-Восточной Руси и пришлые литовские и татарские (в меньшей степени) выходцы. Переселяясь из родовых центров землевладения (зачастую принудительно), они тем не менее сохраняли свой прежний статус на новых местах службы. Вопрос о наличии или отсутствии у них родовых вотчин не имел в этом случае принципиального значения.
К сожалению, судить о масштабах и значении этого процесса можно только на основании ретроспективного изучения более поздних источников. В Дворовой тетради в нескольких территориальных рубриках фиксируется последовательная запись носителей княжеского титула. Они, как правило, занимали место на ступень ниже «бояр», то есть представителей фамилий, претендовавших в силу своего происхождения (прецедентов получения аналогичных должностей их предками) и служебных назначений их близких родственников на членство в Боярской думе. Среди подобных рубрик «Тула» (Волконские), «Боровск» (Мещерские и Елецкие), «Можайск» (Мещерские и Кропоткины), «Вязьма» (братья Гундоровы, В. И. Тулупов, С. Ю. Деев и Гагарины), «Дорогобуж» (Звенигородские и Н. И. Мезецкий), «Белая» (Хворостинины и Елецкие), возможно, также «Тверь» (Елецкие) и «помещики тверские» (Гагарины). За исключением Волконских все они представляли пришлые фамилии. Среди вяземских помещиков, учитывая расхождение родственных линий, Гагарины должны были обосноваться на новом месте службы не позднее первого-второго десятилетия XVI в. Примерно в это же время здесь мог получить поместье князь Василий Гундоров