С. И. Туренин, в свою очередь, мог претендовать только на получение более низкого звания окольничего. Именно в этом качестве выступал когда-то его предок Борис Михайлович Туреня. Он был записан на последнем месте первой части рубрики Оболенских и завершал собой список претендентов на места в Боярской думе. Впоследствии Туренины прогнозируемо служили в окольничих[224].
Выявленная последовательность не была особенностью одной только Дворовой тетради. Расположение имен князей Оболенских в списке князей и детей боярских, «которые в думе не живут», 1542 г. показывает, что отмеченные тенденции проявлялись уже в предшествующее десятилетие. В этом списке «дядья» Иван Большой и Иван Меньшой Лыковы были записаны ниже «племянников», Дмитрия Курлятева и Василия Лопатина. Соответственно, дядя Д. И. Курлятева Никита Хромой в начале 1540-х гг. был боярином, а В. Ф. Лопатин приходился двоюродным племянником Ивану Овчине Телепневу, известному фавориту Елены Глинской[225].
Можно предположить, что служебный принцип старшинства, связанный с представительством в Боярской думе, оформился у Оболенских еще ранее. В уже отмеченной записи свадебного разряда 1526 г. первые места среди них занимали князья Борис Щепин и Петр Репнин. Оба они занимали высокие места благодаря своему близкому родству с членами Боярской думы. В том же 1526 г. боярином был Семен Серебряный Щепин, брат упомянутого Бориса Щепина. Уже говорилось, что боярином был и Иван Репня, отец П. И. Репнина. Куда более родовитые И. Ф. Овчина Телепнев и тем более К.И. и Д. И. Курлятевы к тому времени не имели подобных прецедентов. Курлятевы к тому же долгое время служили в углицком уделе, выпав, таким образом, из придворной лестницы чинов[226].
Подобные закономерности выявляются при анализе других княжеских рубрик Дворовой тетради.
Порядок расположения имен в списке князей Ростовских строился на тех же принципах, что и в разряде новгородского похода 1495 г. И в том и в другом случаях представители этого рода были расписаны в прямой зависимости от их происхождения. Младшая ветвь, породнившаяся в свое время с московской правящей династией, заметно превосходила старшую по своему положению[227]. В некоторых случаях установившееся правило вступало в противоречие с реальными служебными заслугами. В служебном отношении Бахтеяровы и Гвоздевы-Приимковы, из старшей ветви князей Ростовских, преуспели гораздо больше Яновых, выходцев из младшей ветви. Тем не менее все они уступали им в тексте Дворовой тетради. Следует заметить, что в Боярскую думу Ростовские также в основном продвигались по родословному принципу[228].
Традиционное расположение их имен, таким образом, соответствовало порядку выдвижения в Боярскую думу. Иван Юрьев Хохолков приходился родным племянником боярам Александру и Ивану Катырю Андреевичам Хохолковым. Последний был отцом фигурировавшего здесь же Андрея Катырева. Не менее реальными были шансы Григория Темкина, родной брат которого Юрий находился в это время в Боярской думе. Двоюродными братьями этого боярина были князья Яновы. Более скромным был статус Бахтеяровых и Гвоздевых-Приимковых, фамилии которых не имели прецедентов попадания в Боярскую думу[229].
По родословному принципу Ростовские располагались и в посольской записи 1542 г. Семен Звяга Ростовский был на одно поколение младше записанного первым в этой группе Юрия Темкина.
Достаточно традиционной выглядит также рубрика князей Суздальских в Дворовой тетради, содержащая всего три имени. Первое место в ней занимал Иван Андреев Шуйский, вторым был записан Андрей Иванов Ногтев, третьим – Василий Иванов Барбашин. В том же порядке представители этих фамилий фигурировали в разрядной записи 1495 г. о поездке Ивана III в Новгород «миром»[230]. В 1542 г. Петр Шуйский также был записан перед Дмитрием Горбатым.
Порядок упоминания этих имен не совпадал с их служебными достижениями. Если попытаться сравнить послужной список И. А. Шуйского со службами А. И. Ногтева, то сравнение будет не в пользу первого. Представитель Шуйских еще в 1559 г. был стольником, что подчеркивало его молодость и не слишком высокий служебный ранг. А. И. Ногтев, в свою очередь, был воеводой уже в 1548 г. Не случайно в Тысячной книге они принадлежали к разным статьям: А. И. Ногтев ко 2-й, а И. А. Шуйский – к 3-й. Общее превосходство И. А. Шуйского над его однородцами было предопределено его происхождением. Достаточно полно его предки были представлены в Боярской думе. Боярами были его отец Андрей Михайлович Честокол, известный политический деятель времени боярского правления, и дядя, Иван Плетень. В середине XVI в. из этой фамилии боярского чина достигли также Федор Скопин и Петр Шуйские, его троюродные братья[231]. Несомненно, среди своих однородцев именно он был наиболее реальным претендентом на попадание в Боярскую думу.
Рубрика Ярославских в Дворовой тетради является самой обширной. По своей структуре эта рубрика, как и рубрика Оболенских, делится на две части. В первой части, как и в аналогичном списке из посольской записи 1542 г., взаимно чередовались имена двух различных ветвей этого рода: старшей ветви и ветви князей Моложских, в каждой из которых существовала собственная система старшинства[232]. В реконструируемом виде, без учета позднейших приписок и добавлений, порядок перечисления имен здесь можно представить следующим образом. Первые места занимали Иван Васильев Пенков и братья Троекуровы. После них следовали представители Моложских – Прозоровские. Затем вновь шло возвращение к старшей ветви – Андрею Курбскому и Андрею Жере Аленкину, вслед за которыми перечислялись Сицкие, из ветви Моложских. Уже после них очередь переходила к старшей ветви, представителями которой на этот раз выступали Сисеевы и Василий Большой Великого. Замыкали первую часть рубрики Чулковы и братья Юрьевы Ушатые, выходцы из моложского княжеского дома[233].
Вторая часть рубрики князей Ярославских имеет более традиционный вид. В ней пофамильно были расписаны Засекины, к которым примыкал их близкий родственник Александр Щетинин, и Шехонские. Все эти фамилии занимали достаточно скромные позиции внутри своего рода и явно не рассчитывали на карьерный рост.
Учитывая наличие двух систем старшинства, анализ расположения отдельных имен и фамилий необходимо производить отдельно для каждой из них. В старшей ветви произошла существенная трансформация принципов определения родового старшинства. В сравнении с порядком расположения имен в новгородском походе 1495 г. низкие места занимали Сисеевы. В середине XVI в. эта фамилия значительно утратила прежние позиции. В Тысячной книге по низшей 3-й статье был отмечен только Федор Сисеев, самый молодой представитель своей фамилии. Среди перечисленных в Дворовой тетради лиц Иван Петров и Иван Константинов Сисеевы по поколенному счету превосходили А. М. Курбского, применительно к которым он должен был рассматриваться как «племянник», хотя и были записаны ниже его[234].
Определенное нарушение родословного принципа наблюдается и среди князей Моложских. Из Ушатых первым был записан Данила Васильев Чулков. Его старший двоюродный брат Данила Юрьев Чулков занимал лишь второе место[235].
Отмеченные примеры находят объяснение при признании существования «очереди» на получение мест в Боярской думе. Отец А. М. Курбского в своей служебной карьере достиг звания боярина. На окольничество в соответствии с рангом своего отца претендовал Д. В. Чулков[236].
Ко времени составления Дворовой тетради среди князей Ярославских, сохранивших связь со своей родовой корпорацией, лишь несколько человек входили в состав Боярской думы. Больше всего бояр дала фамилия Пенковых. «Боярской» была также фамилия Курбских. Окольничими были представители Великих и Ушатых. В начале 1550-х гг. в Боярской думе не было ни одного представителя Ярославских, что, несомненно, уменьшало их шансы на карьерный рост.
Признанным лидером среди князей Ярославских по своему происхождению был И. В. Пенков, потомок последних правителей ярославского княжества, находившийся в родстве с самим Иваном IV. Не менее важным обстоятельством было его родство с боярином Иваном Даниловичем Пенковым. Именно И. В. Пенков и был записан на первом месте. Упомянутые сразу после него братья Иван и Михаил Троекуровы по служебному положению значительно превосходили всех своих родственников. И. М. Троекуров начал свою службу еще в 1520 г. В 1550 г. он стал тысячником 1-й статьи[237].
А. М. Курбский, следующий по значению в старшей ветви князей Ярославских, в своем продвижении опирался на прецедент боярской службы своего отца. Значительно меньшие шансы на получение боярства имели А. Ф. Жеря Аленкин и Сисеевы. Предок последних, князь Семен Романович, был боярином Ивана III[238].
Только на получение окольничества претендовал князь В. А. Гага Великого, внук окольничего Петра Великого Шестунова. Именно он занимал последнее место среди представителей старшей ветви[239].
Более архаично выглядит система родового старшинства среди князей Моложских. Скорее всего, это было связано с отсутствием собственно «боярских» фамилий среди них. Только князья Ушатые реально могли претендовать на звание окольничих. Представители этой фамилии, как и в случае с В. А. Гагой Великим, были записаны на последнем месте среди Моложских, претендовавших на думские звания