Признаком быстрой интеграции бывших удельных выходцев в придворное окружение стало их участие в торжествах по случаю свадьбы великого князя и Елены Глинской в 1526 г. В свадебном разряде отметились князь Александр Кашин, Константин и Дмитрий Курлятевы, Федор Кокошкин, Василий Усов Волынский[408].
В целом можно отметить быстрое исчезновение следов обособленности служилых людей из калужско-бежецкого и углицкого княжеств, хотя, по крайней мере, последние из них долгое время продолжали служить по отдельному списку. В 1547 г. был создан удел для брата Ивана IV Юрия. Этот номинальный удел имел собственный, укомплектованный боярами, дворянами и дьяками двор. В разрядной записи упоминались, в частности, представители углицкого двора: боярин князь Ф. А. Булгаков, конюший И. И. Умной Колычов, дворецкий С. И. Жулебин, дьяки Постник Путятин, Шестак Воронин, Г. Северицын. Поручения от имени Юрия Углицкого выполняли также Д. Козлов Милославский и Шемет Шелепин[409]. Все это лица, известные по службе в составе Государева двора.
В состав удела вошли Углицкий и Бежецкий уезды. Вероятно, именно это обстоятельство привело к вычленению соответствующих рубрик в Дворовой тетради (наряду с «Малым Ярославцем» и «Медынью», также отданными Юрию). В тексте этого источника они были помещены в самом конце общего списка. Очевидно, дворовые дети боярские из этих уездов, среди которых были потомки детей боярских Семена Калужского и Дмитрия Углицкого, должны были перейти в ведение нового удельного князя. Известны были и жалованные (подтвердительные) грамоты, выдаваемые от имени Юрия Углицкого в Бежецком и Углицком уездах. Это начинание не было реализовано на практике. Сам Юрий постоянно находился в Москве, под присмотром своего старшего брата. Уже в 1549 г. грамоты на Углич адресовывались от имени царя и великого князя[410].
Позднее, в 1553 г., во время часто упоминаемого в исторической литературе эпизода с крестоцелованием малолетнему царевичу Дмитрию тесть Юрия Углицкого князь Д. Ф. Щереда Палецкий ссылался со старицким двором с просьбой предоставить своему зятю и его жене удел «по великого князя Васильеве духовной грамоте»[411].
В 1534 г. настала очередь дмитровского удела. Согласно летописным сообщениям, вместе с Юрием Дмитровским заточению подверглись несколько его бояр, которые позднее были выпущены из «нятства» после смерти Елены Глинской (апрель 1538 г.). К сожалению, невозможно выяснить имена пострадавших. В заточении оказался, видимо, дворецкий Василий Константинович Вельяминов, который появился в разрядах только в 1543 г. Неизвестны на государевой службе также Семен Вельяминов и Василий Помяс Заболоцкий. Вероятно, опала затронула дьяков Юрия Дмитровского. Из них только Иван Боров Шелепин выполнял в дальнейшем поручения великокняжеского правительства. В 1545 г. он известен в качестве судьи[412].
Эта опала, если она действительно имела место, носила кратковременный характер. Сыновья всех перечисленных дьяков, кроме Андрея Огарева, который, видимо, умер бездетным, присутствуют в Дворовой тетради. Надо отметить, что, по крайней мере, в случае с Иваном Третьяком Тишковым, который вел переговоры с князьями Шуйскими об их переходе на удельную службу, у московского правительства имелись основания для значительно более серьезных санкций.
При оценке дальнейших судеб служилых людей Юрия Дмитровского необходимо учитывать не только их прежнее положение при дмитровском дворе, но и наличие влиятельных родственников в окружении великого князя. Родственные связи Борисовых и Карповых помогли им занять прочные места в верхушке Государева двора. Представители этих фамилий входили в состав Боярской думы (окольничие Василий Борисов-Бороздин, Федор Карпов и его сыновья Иван и Долмат) и выступали в качестве «локомотивов» для однородцев[413].
Еще до смерти Елены Глинской встречались в разрядах Андрей Карпов, Никита Борисов и Василий Машуткин, которые, очевидно, не пострадали после «поимания» Юрия Дмитровского, а затем с помощью влиятельной родни не затерялись и на государевой службе.
Среди пострадавших не было и князя Василия Охлябинина, который уже в 1535 г. был одним из воевод в литовском походе. Наибольшее значение в этом случае имела репутация его брата Петра, который регулярно встречался в разрядах первой трети XVI в. В дальнейшем он также неоднократно занимал «стратилатские» должности[414].
Интересно отметить, что бывшие дмитровские вассалы князь В. Ф. Охлябинин и В. М. Машуткин не чувствовали ущербности своего статуса и не стеснялись вступать в местнические споры с представителями других фамилий, служивших в первой трети XVI в. Василию III. В частности, князь В. Ф. Охлябинин спорил о местах с Ф. С. Воронцовым, а В. М. Машуткин – с князем И. В. Горенским[415].
Несколько позднее, в 1540-х гг. в разрядных книгах встречаются также имена Александра Григорьева Белого, Ивана Петрова Заболоцкого, Василия Рычко Плещеева, Ивана Васильева Жулебина, Андрея Васильева Елизарова (Гусева, с отчеством на «вич»), Андрея Иванова Меньшого Товаркова. В 1539–1540 гг. должность новгородского конюшего исполнял Василий Шадрин[416]. Видно, что для них служба в дмитровском уделе не оказала решающего негативного значения.
Выходцы из дмитровского удела участвовали и в писцовых описаниях. В 1539–1541 гг. Александр Давыдов (Ульянин) описывал в Торопецкий и Холмский уезды, а в 1541 г. среди писцов Новоторжского уезда упоминается Иван Чиркин Сурмин. В 1536–1537 гг. Василий Рычко Плещеев участвовал в описании Бежецкого Верха. В конце 1540-х гг. Тверской уезд описывал Иван Петров Заболоцкий[417].
Жалованные грамоты Юрия Дмитровского частным лицам подтверждались московским правительством. В 1546 г. взамен утерянной была выдана жалованная грамота на земли в Звенигородском уезде Власу и Михаилу Слизневым[418]. Анализ рузской и звенигородской писцовых книг, показывает, что местные помещики сохранили свои земли, перейдя на великокняжескую службу.
Стоит отметить, что поместное верстание конца 1530-х гг. затронуло сравнительно небольшое число служилых людей «княж Юрьевских Ивановича». В этой связи характерен пример Тверского уезда, примыкавшего к удельным границам. Несмотря на сделанные В. Б. Кобриным выводы, среди «новых» тверских помещиков практически не удается найти ни одного лица, чья принадлежность к числу удельных служилых людей была бы безусловно доказана. Курчевы в дмитровской рубрике Дворовой тетради фигурировали в части, относящейся к великокняжеским детям боярским. Единственное исключение – Василий Никитин Козловский, отец которого в 1507 г. был одним из послухов в меновной Юрия Дмитровского и Иосифо-Волоколамского монастыря. Однако с того времени сам Никита Козловский или сам Василий вполне могли перебраться на службу к Василию III[419]. Ретроспективный анализ писцовой книги Можайского уезда также дает всего несколько подобных примеров. Со службой Юрию Дмитровскому в 1550-х гг. здесь были связаны, пожалуй, только князь Афанасий Рюмин Звенигородский, Дмитрий Шестаков и, возможно, Федор Синцов[420].
Более многочисленной была группа выходцев из дмитровского удела в Вяземском уезде. Вяземскими поместьями в конце 1550-х гг. владели князь Иван Рюмин Звенигородский, Федор Судимантов, Федор и Андрей Ульянин Давыдовы, Андрей Третьяков и Немытой Тишковы, Иван Рожнов, Василий Кувшинов, принадлежавшие к категории служилых людей «князь Юрьевских Ивановича». Скорее всего, в составе дмитровского двора служил прежде также князь Иван Иванов Лыков-Оболенский. Ближайшие родственники других служилых людей из уездов бывшего дмитровского удела, владевших здесь поместьями в 1550-х гг.: Михаил Ширяев и Григорий Иванов Пушкины, Никита Иванов Тургенев, Борис Федоров и Иван Петров Невежины, Яков Васильев Щепа Волынский были связаны с великокняжеской службой[421].
Интересно отметить, что в рузской рубрике Дворовой тетради лица, получившие вяземские поместья, последовательно располагались друг за другом. Вслед за князем И. А. Рюминым-Звенигородским были записаны князь И. И. Лыков Оболенский, Невежины, Я. В. Щепа Волынский. Вероятнее всего, именно этот документ использовался для передачи служилым людям поместий по списку. Учитывая более раннее деление всех выходцев с территории Дмитровского княжества на две группы: дети боярские великого князя и «князь Юрьевские Ивановича», можно предположить достаточно позднее появление этих ружан в Вяземском уезде. Подобные совпадения обнаруживаются также и в дмитровской рубрике, хотя и в менее очевидной форме[422].
Перемещения бывших вассалов Юрия Дмитровского, таким образом, носили единичный характер[423]. Известны были случаи получения поместий на территории Рузского и Кашинского уездов представителями московской знати – князьями И. М. Троекуровым и А. Б. Горбатым. В 1547 г. жалованная грамота на поместье в Дмитровском уезде была выдана Ивану и Андрею Васильевым Рахманиновым, недавним помещикам Рязанского уезда. Вотчины на территории Рузского и Звенигородского уезда, вероятно, из числа бывших дворцовых земель приобрел дмитровский дворецкий 1530-х гг. князь Д. Ф. Щереда Палецкий