[87]. По договору с Михаилом Верейским 1447 г. половина Заозерья должна была быть передана ему «со всем тем, как было за отчичи за князми». Вскоре Ивану Можайскому была обещана половина Заозерья «Кубенских князей». Некоторые из местных князей выехали, видимо, вместе с Иваном Шемячичем в Литву. В конце XV в. князю Семену Стародубскому служил неизвестный родословной росписи Давыд Кубенский[88]. Служилые князья известны также в составе двора Ивана Можайского. Ему служили, в частности, Андрей Лугвица Шуйский и Василий Зубатый[89].
Укрепление власти центрального правительства, расширение границ государства привели во второй половине XV в. к резкому увеличению численности князей на московской службе. Под «рукой» у московских князей оказались все княжеские династии Северо-Восточной Руси. С виднейшими из их представителей, видимо, заключались индивидуальные договоры. В. Д. Назаров показал процесс распространения такого рода договоров на целые группы князей-родственников[90]. Особенностью коллективных договоров был разовый (вероятно, даже в устной форме) характер их заключения. Большая часть членов княжеских родов, заключавших соглашение с великим князем, фигурировала в них под обобщенным обозначением «братья». В 1474 г. старшие князья Ростовские продали Ивану III «со всеми своими детми и з братаничи»[91].
Одним из наиболее отчетливых признаков изменившегося положения некоторых групп служилых князей стало фактическое нивелирование для них уже упомянутого запрета на переход «служебных» князей с вотчинами от одного «государя» к другому внутри московского княжеского дома. Этот запрет продолжал сохранять свою силу в отношении князя Федора Бельского. В завещании Ивана III говорилось о возможности отъезда его самого и его потомков в уделы или «х кому ни буди» с потерей переданного им «в вотчину» города Луха. То же правило действовало в отношении князей «служебных» Тверской земли[92].
Несмотря на неоднократное повторение в межкняжеских соглашениях в реалиях второй половины XV в., этот запрет неоднократно нарушался без видимых последствий для самих перебежчиков. Родовые земли в Подвинье сохранялись у князя Андрея Голенина, находившегося на службе у Бориса Волоцкого[93]. Среди князей Оболенских братьям Ивана III служили Василий, Иван Смола и Петр Никитичи Оболенские. Позднее на удельной службе отметились также Иван Курля и Александр Кашин Оболенские[94]. Потомки этих удельных бояр не только сохраняли родовые земли на территории бывшего Оболенского княжества в XVI в., но и занимали свои «законные» места в составе родовых корпораций. Высокое положение на службе у Михаила Верейского приобрел князь В. В. Ромодановский, в линии которого сохранялось стародубское село Ромоданово, давшее название этой фамилии, а также ряд других родовых «отчин». Наконец, Андрею Углицкому служил князь Семен Иванович Стародубский (Ряполовский)[95].
Стоит отметить, что Оболенск, Стародуб-Ряполовский и Подвинье в это время находились в исключительном ведении «государей всея Руси», которые беспрепятственно на практике могли реализовать свое право о конфискации у них этих «отчин», тем более что отношения Ивана III с его братьями далеко не всегда имели дружественный характер. Более того, отъезд обиженного князя Ивана Лыко к Борису Волоцкому и его последующее «поимание» стали причиной мятежа удельных князей, имевшего на фоне вторжения Ахмата и продолжительного «стояния на Угре» весьма непредсказуемые последствия. Как и их однородцы, Лыковы впоследствии владели оболенскими вотчинами[96].
Очевидно, все эти лица уже не подпадали в полной мере под принятое определение «служебных» князей. При этом не имело принципиального значения сохранение ими «княжеских» прав в пределах родовых «дольниц». Известно, что Оболенские еще в конце XV в. сохраняли судебно-административные права на своих землях («пристав… к ним в Оболенеск государя великого князя не въежжал»). То же наблюдение в значительно большей мере применимо и к князьям Ряполовским[97]. Де-факто такие князья становились обычными вотчинниками, которые переставали рассматриваться в качестве субъектов договорных отношений. Лишь наличие у них княжеского титула (и соответствующих амбиций) выделяло их из массы служилых людей.
Пересмотр статуса служилых князей проходил в рамках общей политики укрепления власти центрального правительства. Во второй половине XV в. был предпринят ряд акций, направленных как на сокращение количества владетельных князей, так и на уменьшение объема их прав на прежние «великие» княжества. По свидетельству Сигизмунда Герберштейна, Иван III начал отнимать у князей принадлежавшие им крепости и замки. В 1463 г. князья Ярославские «простилися со своими вотчинами на век, подавали их великому князю Ивану Васильевичу, а князь велики противу их отчины подавал им волости и села», в результате чего к великому князю перешли верховные права на Ярославское княжество. Данила Александрович Пенко, старший из ярославских князей, вместо земель «старейшего пути» в Ярославле получил владения в Переславском и, возможно, также в Ростовском и Звенигородском уездах. Его родственнику Даниле Васильевичу Ярославскому было передано несколько звенигородских сел. Полностью потеряли земли в Ярославском уезде потомки князей Ухорских Охлябинины и Хворостинины. Большей части родовых вотчин лишились также Кубенские. Потеряв владения в Кубене и Заозерье, они сохранили некоторые земли в центральной части княжества. В первой половине XVI в. (до 1546 г.) князю Ивану Ивановичу Кубенскому принадлежали села Балакирево и Михайловское в Игрицкой волости Ярославского уезда, которые были напоминанием о связях Кубенских с родовым гнездом[98].
В 1474 г. свои права на половину Ростова продали Ивану III князья Владимир Андреевич и Иван Александрович Пужбольский Ростовские, которые участвовали в этой сделке вместе со своими младшими родственниками. В полном объеме обе половины бывшего Ростовского княжества перешли к великому князю после смерти его матери Марии в 1486 г. Вероятно, после этого некоторые князья Ростовские начали переселяться в Новгородскую землю целыми группами. Здесь они получали поместья в виде компенсации за свои вотчины. Г. А. Победимова отметила сохранение ими некоторых черт родового вотчинного землевладения на новом месте службы. Они, в частности, перераспределяли выморочные земли в кругу близких и отдаленных родственников[99].
Наиболее внушительные поместья достались представителям старшей ветви. Помещиком Деревской пятины в 1490-х гг. был князь Борис Горбатый Щепин (ранее его отец). Всего ему принадлежало 85 обеж. Переселение его родственников Приимковых в Новгород традиционно увязывается с упоминанием села Приимково в завещании А. М. Плещеева 1491 г. «что купил по государя жалованию»[100]. Большая часть их владений была компактно расположена в одном месте. Самому Дмитрию Приимкову досталась 151 обжа. Пятеро его сыновей получили собственные поместья – еще 180 обеж[101]. Примечательна легкость, с которой Приимковы в дальнейшем растеряли свои владения. Значительная часть их поместий уже в 1530-х гг. перешла в руки других лиц. Андрей Дмитриевич Приимков, возможно, оставил поместья своим старшим сыновьям Борису и Григорию, а сам вместе с младшими детьми перешел на службу в дмитровский удел. Покинули новгородскую службу также сыновья Федора Гвоздя Приимкова[102]. Складывается впечатление, что эта ветвь ростовских князей не слишком дорожила своими новыми приобретениями.
Еще более впечатляющими по размерам были поместья Пужбольских. В той же Деревской пятине Ивану Брюхо и Семену Вершке Пужбольским принадлежало крупное компактное поместье, составлявшее 184 обжи. Их родовое владение – село Пужбол – перешло в руки великого князя, что, вероятно, можно поставить в один ряд с появлением представителей этой фамилии (всех живущих в это время) в Новгородской земле[103].
Менее определенно можно говорить о связи новгородских переселений с утратой родовых земель для других представителей князей Ростовских, хотя в ряде случаев полученные ими поместья также отличались довольно крупными размерами (поместья Ивана Темки Янова). В ряде случаев новгородские поместья были получены представителями этого рода для несения ими службы на северо-западной границе и были связаны с процессом создания здесь корпуса новгородских воевод. Характерно, что в этом случае поместья князей Ростовских значительно уступали по своим размерам отмеченным ранее примерам. На рубеже XV–XVI столетий, например, помещиками здесь стали Петр Голый Волохов и Константин Касаткин. Первому из них досталось 30 обеж, второму – 35. Это – оклады рядовых дворовых детей боярских[104].
Не следует абсолютизировать последствия новгородского переселения. На территории бывшего Ростовского княжества некоторые из подобных помещиков сохранили остатки (в большей или меньшей степени) родовых земель, что дало им возможность со временем вернуться на службу по «ростовскому списку»: Бахтеяровы и Гвоздевы-Приимковы, Темкины.
Постепенно утратили комплекс суверенных прав князья Суздальские (ранее 1450-х гг.)