Подъемный мост плавно лег через ров, и, прогрохотав по нему тележкой, Савва скрылся в тумане.
— Слышь, Петрец, — снова начал первый стражник с единственной целью отогнать утренний сон. — Слышь? А куда он возит эту золу?
— Да шут его знает! Куда-то в лес, подальше. А знаешь, какая потеха с поваром Кузьмой была?! В первый день, когда Савва стал работать и повез золу, Кузьма его пожалел, догнал и показывает на пальцах: чего, мол, далеко возить — кидай здесь!
Савва посмотрел да как замычит, руками как замахает, ну — показывает, что, дескать, рядом нельзя, мол, пыль будет, вонь... А в тот час, откуда ни возьмись, князь Семен проходил, да и увидел это. Подошел к повару и как врежет ему по морде: «Учись, говорит, дурак, у калеки, как служить надо! Он обо мне заботится! Хочет, чтобы под моими окнами воздух чистый был, а ты, болван, его с толку сбиваешь!» А Савва-то не слышит ничего — об чем разговор, но видал, что князь повара стукнул — испугался, аж присел и руками закрывается. Ну, тут князь погладил его по голове, как собаку, — молодец, дескать, и показывает на лес: правильно, мол, вези дальше! И деньгу ему дал золотую. Савва обрадовался, как дите малое, и со всех ног покатил. Слыхал я, он после того целый день копался и здоровенную яму далеко в лесу вырыл. Теперь золу туда возит и еще землей присыпает, чтобы ветер не разносил. Кузьма, конечно, обозлился на него страшно, а на другой день гляжу — уже отошел, улыбается. Оказалось, Савва вечером пришел к нему, виноватый такой и давай ластиться, как пес, ну Кузьма, конечно, прогнать его хотел. Но Савва вынимает монету золотую, что князь ему дал, и протягивает Кузьме: возьми, мол, это тебе, дескать, за то, что от князя попало... Кузьма, конечно, взял; ну и с тех пор полюбил он его. Во какие дела!
— Ишь ты! Занятно. — Стражник подумал и философски заключил: — Ему бы хорошо юродивым быть с такой мордой!
С башни донесся негромкий возглас:
— Эй вы, заткнитесь! Дайте послушать! Кажись, кто-то скачет!
Стражники вытянулись и стали прислушиваться.
— Ну что там? — тревожно спросил Петрец, задрав голову.
— Обожди, — донеслось сверху. — Мне тут кусок дороги видно, где туман сошел. Точно скачет кто-то. Сейчас поглядим.
Послышался стук копыт.
— Э-э-э! — раздался с башни удивленный голос. — Да это никак Кожух! А с ним пять человек и карета... А в ней баба, что ли... Надо будить князя. Сбегайте кто, ребята!
По мере того как солнце поднималось выше, туман рассеивался.
С башни подали команду, и, звеня цепями, мост через ров снова опустился, как раз когда на дороге показался идущий обратно из лесу горбун Савва, бодро толкавший перед собой пустую тележку. В это же время из-за поворота галопом вылетел небольшой отряд всадников, сопровождавших карету.
Савва, громыхая тележкой, неторопливо двигался по середине узкого перекидного моста, висящего на цепях.
— Эй, посторонись! — свирепо крикнул Кожух, на всем скаку влетая на мост.
Савва продолжал идти дальше, как ни в чем не бывало.
Стражник замахал руками. Глухонемой понял слишком поздно. Лошадь Кожуха была уже за его плечами. Савва обернулся и шарахнулся в сторону, едва успев убрать с дороги тележку.
— Глухая скотина! — рявкнул Кожух и, проскакивая мимо, со всего размаху ударил Савву нагайкой.
Савва закрыл лицо руками, прижался к цепи на самом краю моста и чудом удержал равновесие, пока пятеро всадников и карета проехали мимо.
Замок проснулся.
Захлопали двери, застучали сапоги, и детинец быстро наполнялся полуодетыми заспанными людьми. Конюхи приняли лошадей. Петрец бросился к Кожуху:
— Князь ждет в бронном зале!
Кожух подошел к девушке, которую вывели из кареты. Худенькая и бледная Настя почти теряла сознание от усталости.
Кожух грубо взял ее за руку и потащил за собой.
Они поднимались по крутым каменным лестницам, шли темными длинными галереями и наконец оказались в большом зале, мрачном и холодном. Стены тускло поблескивали оружием, а из углов жуткими призраками выступали закованные в железо фигуры — черная пустота вместо лиц под откинутыми забралами.
В глубине зала у массивного стола, заваленного бумагами и картами, стоял высокий человек в длинном восточном халате. Голова его, как у татар, была обрита наголо, бороды он не носил, а длинные усы, на манер польских шляхтичей, свисали до самого подбородка. Лицо его было холодным и неподвижным.
Кожух, проведя Настю за руку, дошел до середины зала, оставил девушку, сделал вперед еще два шага и упал на колени.
— Князь, — произнес он глухим, надтреснутым голосом. — Я потерял землю, я потерял почти всех своих воинов, я потерял жену и детей, но я выполнил твою волю и, минуя тысячи опасностей, сохранил ту, которая вернет тебе все, что я потерял.
Князь Семен, казалось, не слышал. Он стоял не шевелясь и смотрел на девушку. Настенька из последних сил старалась держаться прямо, гордо глядя перед собой.
Князь бесшумными шагами медленно двинулся к ней, молча обошел вокруг, рассмотрев со всех сторон, и так же не торопясь вернулся обратно.
Кожух по-прежнему стоял на коленях с низко опущенной головой. Князь остановился подле него, повернул голову и еще раз пристально посмотрел на девушку через плечо. Уголки его губ чуть заметно дрогнули.
И вдруг внезапным резким и сильным движением он ударил Кожуха ногой.
Кожух тихо застонал и упал ничком на пол, подогнув голову.
Князь Семен Вельский повернулся и спросил неожиданно звучным чистым и красивым голосом:
— Настенька Картымазова?
Эхо отразилось от стен и рванулось под высокие своды. Настя машинально кивнула головой.
— Я так и думал.
Князь помолчал и кивнул на Кожуха.
— Завтра же я вздерну этого человека на виселицу! Князь Вельский — похититель девушек? — Он покачал головой. — Никто не посмеет сказать этого!
Он помолчал и подошел к Настеньке ближе.
— Как только ты сможешь отправиться в обратную дорогу, я сам сяду на коня и провожу тебя к родным. Я буду просить у них прощения за подлый поступок этого негодяя. Мне стыдно за моих бездарных и ничтожных холопов!
Князь резко повернулся, широким шагом направился к двери и позвал слугу.
— Эта девушка — моя гостья, — сурово сказал он. — Проводи ее в лучшие покои и дай лучших служанок. Она должна чувствовать себя как дома и ни в чем не нуждаться.
Князь почтительно поклонился Настеньке.
— Еще раз прости Христа ради.
Настенька широко открытыми глазами недоверчиво посмотрела на князя и, сдержанно ответив на поклон, вышла.
Слуга шел впереди, указывая дорогу.
В роскошно убранной комнате Настенька первым делом бросилась к распахнутому окну. На нем не было никаких решеток, но оно выходило на реку. В пятидесяти саженях внизу плескались волны Березины.
Огромная усталость перенесенного путешествия разом обрушилась на девушку. Она глубоко вздохнула и потеряла сознание.
Князь Семен, проводив гостью за порог, вернулся в бронный зал.
Кожух неподвижно лежал на полу.
— Вставай! — сказал князь.
Кожух не шевелился.
— Ян! — снова сказал Семен и склонился над телом своего дворянина.
Кожух спал, тихонько посапывая.
Князь Семен Вельский вел строгий и умеренный образ жизни. Он вставал в семь часов утра и до восьми занимался приведением в порядок своей внешности. Затем он час фехтовал, потом ездил верхом, и наконец садился завтракать, а после этого приступал к делам.
Приезд Кожуха заставил князя изменить свой обычный распорядок. Он решил до завтрака уладить все внутренние дела, чтобы уделить остальное время подробному разговору с Кожухом, которого велел разбудить в полдень.
Князь вызвал слугу:
— Пусть ко мне явятся Воронец, Мокей и Осташ. По очереди.
Через пять минут Пахом Воронец, сотник дружины, стоял перед князем.
— Пахом, — спросил Семен сурово, — сколько у тебя сейчас людей?
— Сто пятьдесят, князь.
— Сегодня вечером отправишься на Угру. Сколько нужно времени, чтобы добраться до Опакова?
— Три недели.
— Много.
— Князь, люди в полном вооружении, лошади быстро устают. Ты же не позволишь ехать большими дорогами по землям Можайского, чтобы не привлекать внимание?
— Конечно. Тем не менее я хочу, чтобы через две недели вы были у старого Сапеги, на его землях к юго-западу от Синего Лога.
Пахом склонил голову и сухо ответил:
— Постараемся.
— После нескольких дней отдыха вас будет ждать серьезная работа.
— Работа... на той стороне?
— Да. Пусть люди готовятся. В половине шестого получишь подробные указания.
Пахом вышел, и тут же в зал проскользнул гибкий женственный юноша в простом платье.
— Садись, Мокей. Рассказывай.
Юноша уселся с непринужденным видом, говорящим, что положение его при князе куда лучше, чем об этом можно было бы судить по внешним отношениям. Мокей говорил, манерничая, и время от времени небрежно разглядывал свои ногти.
— Задача оказалась весьма трудной, князь. Сам понимаешь — разузнать все подробности о человеке, который от рождения глух и нем, — не всякий сумеет. Но, взявшись за дело, я всегда довожу его до конца.
Мокей вздохнул и, полюбовавшись своим отражением в зеркале на стене, продолжал:
— Савва Горбун — тридцати пяти лет, православный, холостой, родители неизвестны. Подкидыш. Найден младенцем у монастыря кающихся грешниц в Гомеле в день Святого Саввы, в честь которого и наречен этим именем. Воспитывался у привратницы монастырского кладбища, где хоронят женщин-бродяжек, умерших на улице. С восьми до восемнадцати лет убирал территорию монастыря и кладбища. Потом поступает на службу к одному гомельскому купцу. Служит у него истопником и дворником семь лет. Поначалу' он еще говорил, но уже невнятно, а потом и вовсе разучился. В прошлом году осенью дом купца сгорел, но Саввы в этот день там не было. Купец разорился, и Савва, побираясь, кое-как перебивается зиму подаянием, потом с сумой за плечами отправляется куда глаза глядят. В Гомеле никто не хочет принять его к себе из-за мрачного и угрюмого вида. Остальное тебе известно. Два месяца назад он появился у наших ворот. Просил милостыню. Повар предложил ему порубить дрова, и он так хорошо справился с этим, что Кузьма тотчас испросил твоего позволения взять его в помощь, потому что замок очень плохо отапливается — засорились дымоходы, и нужен человек, который занялся бы этим. Савва прочистил все эти трубы, постоянно следит за их исправностью и вообще работает за троих. Бедняга счастлив, что ему удалось где-то зацепиться, и старается изо всех сил, не зная, как лучше всем угодить. Ничего дурного за ним не замечено.