олжен быть у князя через двое суток.
— Почти четыреста верст! — вытаращил глаза Леваш. — Это невозможно!
— Для меня все возможно, — невозмутимо продолжал Медведев. — После моего отъезда всем, кто бы к тебе ни явился, твердо говори, что ты не имеешь ничего общего с князем Вельским и служишь только королю Казимиру. Сегодня же сровняй с землей все укрепления на западе и покажи всем, что ты, наоборот, укрепляешь берег Угры от возможного нападения московитов. Шепотом скажи Бартеневу, чтобы не принимал твоих действий всерьез. И гляди — никому ни слова о том, куда и зачем я поехал! Считай, что я действую от имени князя Федора.
— Ты служишь князю Федору?! — едва вымолвил Леваш, мотая головой как человек, все еще не верящий, что он проснулся.
— Я служу Великому Московскому князю Ивану Васильевичу!
Потрясенный Леваш, ни слова не говоря, вышел, отдал необходимые распоряжения караульному, потом сунул голову в кадушку с дождевой водой и прислонился к стене, ошеломленный, озираясь вокруг и время от времени пощипывая себя за жирные бока.
Наконец он вернулся к Василию, но тот не ответил ни на один из его вопросов, и только когда все было готово и двое молчаливых всадников получили от Леваша необходимые указания, Медведев, свесившись с седла, шепнул ему на ухо:
— Запомни как следует человека, который навестил тебя вчера! Он спас твою жизнь. Но никогда и никому об этом не говори. Даже ему самому!
Стегнув резвого коня, Василий с места перешел в галоп.
Леваш не успел опомниться, как трое всадников исчезли в облаке дорожной пыли, смешанной с утренним туманом...
Первым, как всегда, в Медведевке проснулся отец Мефодий. Отправляясь к реке мыться, он пожелал Николе доброго утра и, не торопясь, спустился на берег.
И тут он увидел на песке следы незнакомых сапог на высоком каблуке.
Отец Мефодий был очень наблюдательным человеком и, быстро перебрав в памяти образы всех обитателей Медведевки, окончательно убедился, что ни у кого таких сапог нет. Исключительно ради того, чтобы подышать свежим утренним воздухом, отец Мефодий держась полоски песка у воды, прогулялся по берегу реки сначала в один, потом в другой конец, и ему все стало ясно.
Медведев встретил ночью какого-то человека, который приплыл с той стороны, проводил его через потайной ход к себе, потом вывел тем же путем и вместе с ним отправился на ту сторону.
Проходя обратно мимо вышки, отец Мефодий поднял голову и, щурясь от яркого утреннего солнца, на ходу спросил:
— Василий Иваныч не сказал, когда вернется?
— Не-а! — ответил Никола, вглядываясь куда-то вдаль.
И только когда отец Мефодий скрылся в своем доме, Никола вдруг сообразил, что никто, кроме него, еще не знает об отъезде хозяина, а он об этом ни слова не сказал отцу Мефодию...
...Ранним утром князь Андрей в сопровождении своего человека навестил Бартеневых. Он сказал, что срочная служба не позволяет ему задержаться больше чем на два часа, но что, оказавшись поблизости, он не мог не навестить друзей. Тотчас послали за Картымазовым и Медведевым. Картымазов скоро приехал, и трое друзей позавтракали в светлой горнице Бартеневых, хором сожалея о том, что Медведев так некстати вздумал куда-то уехать.
Короткой, очень короткой была эта встреча, но впервые за последние три месяца улыбнулся Филипп и, глядя на него, улыбнулась Анница.
Возвращаясь к большой дороге, князь Андрей проезжал по берегу и взглянул через Угру на ту сторону.
Медведевка пряталась в белых березках.
Просвечивали кое-где желтые стены новых домов, тянулись к небу сизые струйки дыма, и вдруг взмыла высоко вверх стая голубей.
Князь Андрей остановился, и, любуясь голубями, подсчитывал в уме, с какой скоростью ему придется сейчас ехать, чтобы наверстать время, проведенное с друзьями. Королевская служба не должна страдать...
Один из голубей отделился от стаи и, поднимаясь все выше и выше, полетел куда-то на восток.
Князь Андрей закончил свои подсчеты и, сказав своему спутнику, что теперь им придется мчаться весь день без единой остановки, повернул своего коня и, набирая скорость, все быстрее и быстрее помчался на запад...
Глава седьмая. Ответ князя Вельского.
В десять часов вечера следующего дня лошадь Медведева пала посреди дороги в пятидесяти шагах от ворот замка Горваль.
Стражники видели, как всадник, медленно поднявшись с земли, прошел два неуверенных шага, споткнулся, упал, снова встал и упрямо побрел к воротам.
Мост опустили, и спешно вызванный Юрок Богун бросился навстречу. Юрок с трудом узнал опухшее, грязное, исцарапанное лицо Медведева. Он подхватил Василия, видя, что тот едва стоит на ногах.
— Ранен?!
Медведев отрицательно покачал головой и невнятно пробормотал:
— Сорок часов в седле...
Юрок хотел помочь ему идти, но Медведев отстранился.
— Я сам... — сказал он, выпрямившись, тяжело шагая.
Юрок шел впереди, широко распахивая двери, и наконец Медведев остановился посреди пустого бронного зала, широко раздвинув ноги и крепко ухватившись левой рукой за рукоять своего меча, как будто это помогало ему удерживать равновесие.
— Я позову князя, ты сядь, — сказал Юрок и выбежал.
Но Медведев остался в той же позе, он знал: стоит сесть, и разбудить его будет невозможно.
Оставшись один, он, с трудом передвигая ноги, обошел весь зал, осматривая каждый угол, откидывая каждый занавес, и даже сунул голову в камин.
Когда стремительно вошел князь Федор, Медведев стоял посреди зала спиной к двери. Князь обошел неподвижную, как будто вросшую в пол фигуру и остановился перед Медведевым. Лицо Василия посинело и отекло. Его покрывали свежие ссадины и царапины. Запекшаяся кровь, смешанная с дорожной пылью, багрово-серыми струпьями застыла на этом лице, полузакрытые глаза смотрели в бесконечность, как у слепых. Одежда Василия потеряла форму и цвет, а после многих рек и болот, пересеченных в пути, не раздеваясь и не покидая седла, превратилась в негнущийся твердый панцирь. Сапоги до самых колеи были измазаны лошадиной кровью, одна шпора сломана...
Медведев стоял, глядя поверх головы князя, и явно ничего перед собой не видел.
У Федора мелькнула мысль, что этот человек давно мертв и продолжает стоять лишь благодаря какому-то чуду. Мурашки пробежали по спине князя Федора, он нерешительно протянул руку и прикоснулся к груди Медведева.
Василий вздрогнул, и глаза его открылись шире.
— Что случилось? — спросил Федор.
— Князь... смерть... за твоей спиной... — проговорил Медведев тусклым, хриплым голосом, и его опухшие губы едва шевелились.
Федор чуть не оглянулся, такое жуткое впечатление произвели на него эти слова в сочетании с голосом и видом человека, стоявшего перед ним.
— Я проскакал четыреста верст... — глухо продолжал Медведев. — Не вылезая из седла... Загнал восемь лошадей... Один из людей Леваша... упал с коня где-то под Гомелем... Кажется, ногу сломал. Второй отстал у Речицы... Нас пытались задержать...
Он помешал этим людям... Может, погиб... для того, чтобы я успел... вовремя... Все это дает мне право... Что это я говорю? Какое право?... Знаешь, князь... Будем говорить прямо... Заговор раскрыт...
Василий коротко рассказал все, что узнал от Андрея, не упоминая о нем самом, и добавил:
— Дорога на восток уже перекрыта. На заставах задерживают всех твоих людей... Полагаю, это все для того, чтобы ты не мог пробраться к московскому рубежу... если захочешь бежать. И еще чтоб ты не мог вызвать сюда на помощь дружину от Леваша...
Василий в душе отдал должное внешнему спокойствию и хладнокровию, с которыми Федор выслушал его.
Князь неторопливо подошел к столу, сел на его край и некоторое время глядел куда-то в сторону. Он думал о поражении без страха и даже, пожалуй, без сожаления. Глупый случай, который произошел месяц назад, привел Федора в ужас, а сейчас он уже ничего подобного нс испытывал. Уже тогда он все понял.
Ошибка был сделана гораздо раньше. Самая главная ошибка. Там, на берегу Ипути, в туманное весеннее утро совершил эту ошибку я сам... Нельзя было посвящать в свои планы ни Михаила, ни Ивана. Ведь я хорошо знаю братьев и должен был предполагать, что все кончится именно так. А теперь — конец. Защищаться, проливать кровь неповинных людей и все равно погибнуть — бесполезно. Бросить все и лесными, звериными тропами пробираться на Угру, а потом в Москву? А что с братьями? Взять обоих с собой? Всем вместе — не пройти. Оставить? Значит, отдать их в руки палача... Бедный Иван... Он всему верил... Глупое взрослое дитя, смешной и трогательный рыцарь. Теперь ему отрубят голову. Почему же все это случилось?
Медведев, мучительно преодолевая смертельную усталость, не мигая, глядел на Федора.
Князь взял со стола тяжелый охотничий нож и вертел его в руках, внимательно разглядывая резьбу на рукоятке. Потом вдруг яростно метнул этот нож в дальний угол бронного зала. Медведев с трудом повернул голову. В углу стоял толстый пень, а на нем, широко растопырив крылья и хищно протянув вперед голову, громоздилось пыльное старое чучело огромного орла. Нож с глухим стуком вонзился в деревянную обшивку стены позади.
— Я промахнулся, — сказал князь. — Так всегда бывает, когда пользуешься оружием, предназначенным для другой цели. Этот нож незаменим, чтобы добить раненого зверя, но он слишком неустойчив в полете на дальнее расстояние. Иди отдыхай, Василий Медведев. Потом отправляйся обратно, помолись в пути за душу грешного раба Федора и скажи своему государю, что-де князь Вельский не ответил вовремя, потому что орел в небе казался ему заманчивее кречета на руке, а когда он понял, что до орла не дотянуться, было уже поздно: князь скоропостижно скончался на плахе его величества короля Казимира...
Неожиданно в голосе Вельского прозвучали надрывные нотки. Он вскочил и, остановившись против Медведева, полуторжественно-полусмиренно поклонился ему.