Мы пришли к тому, что порнушка продаётся в переходах, метро, табачных киосках. Я много видел стран и знаю: чем менее цивилизована страна, тем больше в ней подобной дряни. В современной Греции цивилизованности меньше, чем, скажем, в Англии, – и в ней порнуха разнузданная. К сожалению, мы ориентируемся на плохие образцы. По английскому и американскому телевидению вы сотой доли той вседозволенности не увидите, как по нашему… А что звучит с эстрады? И это в стране, которая дала миру поэзию Пушкина, Лермонтова и Есенина, в стране, в которой ещё пятнадцать лет назад Рубцов писал!
Я – старообрядец. И моя дочь воспитана моей мамой в этих традициях. Мои самые светлые воспоминания связаны с Преображенской церковью: чудо пасхального утра, праздники, проведённые там… Я даже одно время пел в церковном хоре. Поэтому, когда я реставрирую иконы, я знаю, что это за работа и что за ней стоит. Да, люди сейчас готовы слушать проповеди даже в Олимпийском центре. Но такая вера и такой интерес поверхностны. Я знал глубоко верующих людей. Вот отец Зинон, например, начинал писать иконы в Даниловом монастыре. Он ушёл от этой столичной помпы сначала в Печорский монастырь, а теперь уезжает ещё дальше – на Валаам. Отец Иоанн Крестьянкин, которого я имел счастье знать, ушёл исповедником в Псковско-Печорский монастырь. Я радуюсь, когда слышу, что открываются воскресные школы. Нравственная проповедь должна быть тихой, а вера – негромкой. Верующий для меня – человек, который может пострадать, претерпеть, повести за собой людей, помочь им. Настоящие подвижники говорят: столько работы, что и молиться некогда.
Один из разделов, которым мне приходится заниматься в фонде, – это осуществление программы «Возвращение». Русское зарубежье – это огромный пласт нашей культурной жизни, который до сих пор остаётся малоизученным. Мы собираемся показать в Москве выставку старейшего русского художника, живущего сейчас в Америке, – Михаила Александровича Вербова. Ему сейчас 94 года. Он – любимый ученик Репина, уехавший из России в 20-е годы. Для нас он интересен тем, что написал портреты многих русских людей, оказавшихся в эмиграции. Михаил Александрович собирается приехать и подарить нам портреты Бунина, Шаляпина, Гречанинова, Керенского… Я также надеюсь на большую выставку коллекционера Георгия Васильевича Рябова, который собрал, будучи вовсе не богатым человеком, коллекцию русского искусства – от икон до наших дней. Я называю это собрание «маленькой Третьяковской галереей». В ней есть всё: Тропинин, Венецианов, Айвазовский, Репин, Суриков, Судейкин, Сапунов, Сомов… Все периоды русского искусства там представлены.
Приглашение бывших владельцев усадеб – это тоже часть нашей работы. Мой друг, замечательный реставратор Виктор Кулаков, много лет восстанавливал усадьбу Хмелита в Вяземском уезде. Поместье принадлежало сначала Грибоедовым, а потом Волковым-Муромцевым. Закончив свою работу, реставратор понял: чтобы она сохранилась, ему надо быть в Хмелите директором музея. Он сменил московскую прописку на местную и уехал туда с женой и четырьмя детьми. Ему удалось разыскать в Швеции и Англии двух братьев Волковых-Муромцевых. Владимир Владимирович, девяностолетний старик, принял его приглашение посетить Хмелиту. Такие контакты помогают нам что-то вернуть на круги своя.
К счастью огромному, иконопись сегодня возрождается. То, что я вижу, бывая в Псково-Печорском монастыре – иконописец отец Зинон сейчас в часовне деревянной, в Покровской церкви каменной пишет иконостасы, – это просто фантастика. Такая вера! Такое умение! Да я о Зиноне уж и не говорю. Замечательные появились мастера и среди молодых художников-иконописцев.
Если речь идёт об иконе как истинном символе божества и законченном произведении искусства – такую работу может делать лишь человек, очищенный от скверны и, безусловно, искренне верящий в Бога. Человек, освобождённый от других земных забот.
Наши старые мастера-реставраторы, прошедшие иконописную выучку, – они, как правило, были келейными мастерами. И это не прихоть, не каприз и не ремесленное обособление: нет, они ведь этим жили. Но сегодня, не имея таких возможностей и условий, мастера в большинстве своём выполняют заказы церквей на периферии, проводят там рабочее своё время. Словом, создают всё-таки свой микромир даже в условиях такого вот городского макрокосма.
Русский человек не мог жить без церкви… Псков. Храм Климента Папы Римского
У старообрядцев приняты свои иконы. А я ведь как раз из такой семьи. Отец у меня тамбовский, мать – брянская, род её имел глубокие старообрядческие корни. И церковь старообрядческую в Москве, что на Преображенке, мои предки закладывали. Я с детства был её частым прихожанином. А что до иконы – то у меня, конечно, есть своя икона. Её мне написал молодой человек, Алёша Вронский, сын моего друга, известного нашего кинооператора Сергея Вронского. В одном из ростовских сёл при съёмках фильма «Братья Карамазовы» Сергею была подарена чудная икона – мы её отреставрировали: оказалось, XV век. Они её любят в семье, хранят. И Алёша рос рядом с этой иконой. В своё время я ему посоветовал поехать учиться в Холуй, одно из иконописных сёл Владимирской губернии. Он поехал. Жил там три года у бабушки, снимал комнату. Так начиналось его «вживание в образ». Я Алёшу считаю сейчас одним из славных представителей современной школы иконописи. Он мне и написал маленькую икону Богоматери. Она теперь – моя домашняя молельная икона.
Возвращение в родную провинцию
Уходить из мира, даже на короткий срок, всегда тяжело, а мне пришлось на многие годы замкнуться в четырёх стенах – мне, человеку, который всю жизнь ездил по России, работал в провинции, в музеях, готовил выставки, издание альбомов и каталогов. Вся жизнь проходила именно так, и я любил с юмором говорить: «Я служу по России». И вдруг на 10 лет четыре стены: за окном – московские крыши, и невозможность никого видеть – это при моей-то природной общительности… Тогда по ночам мне снились рязанское поле, свинцовые волны Онежского озера, родные Кижи, которые меняются вместе с моментальной сменой северной погоды. Снились мне изборские кручи, волжские берега. И от этого было мне больно и сладко. И где-то очень глубоко в душе жила вера в то, что всё-таки я вернусь в места, где был счастлив. Наряду с постоянным обращением к Богу страстное желание вернуться к родным берегам позволило мне подняться и выжить. И сейчас, когда я получил неожиданный подарок от Бога, когда я снова могу общаться, двигаться, я совершил поездки к тем местам, с которыми у меня так много связано, да и не только у меня – у всех русских людей. Всё, что я там увидел, всё, что я заново открыл, хочу донести до как можно большего числа людей. Первая моя поездка состоялась на Рязанщину, потом была Кострома, родной для меня Ярославль.
В своё время я объездил всю рязанскую землю вдоль и поперёк на музейном автобусе вместе с сотрудниками рязанских музеев. Мы ставили на учёт памятники древнерусской живописи, находящиеся в действующих церквах. По тем временам это было целое приключение, потому что церквей-то было мало и священники служили разные в этих церквах. Бывало, встречали священников, так сказать, в нерабочем состоянии. Но были и удивительные впечатления. Так, у меня в селе Некрасовка Ермишинского района произошла встреча с отцом Иоанном Крестьянкиным. В 1964 году он там служил, пройдя незадолго до этого свои лагерные мытарства. Это была встреча с человеком не только глубоко верующим, просветлённым, но и образованным, понимающим, зачем мы к нему приехали.
Таким образом, символично, что первым местом, куда я попал после своего невольного затвора, была Рязань. Я приехал на кинофестиваль «Золотой Витязь». Как вы знаете, создатель, вдохновитель, столп «Золотого Витязя» – это Коля Бурляев. Дни, проведенные на «Золотом Витязе», вдохновили меня, вселили веру в будущие Родины. Вокруг лица родные и светлые. Жители Рязани, местное духовенство, актеры и режиссёры – у всех у них в глазах интерес, любовь. То, что на фестивале показывали, – это были чистейшие вещи, масса великолепных фильмов. Но что меня печально поразило и возмутило – когда я приехал в Москву, то обнаружил, что в центральных газетах, в материалах телеканала «Культура» об этом фестивале не упомянуто вообще. Например, телевидение несколько недель вело трансляцию с процедуры подготовки «Кинотавра»: демонстрировали, кто какие плавки там надевает, какие голые зады будут показаны. А о бурляевском фестивале – ни слова.
Большую, основную часть своей жизни я занимался реставрацией икон. Двадцать с лишним лет сам укреплял, расчищал, восстанавливал, показывал на выставках иконы из музеев Суздаля, Карелии, Пскова, Вологды, Ярославля и многих других русских городов. Обследуя музеи, я часто работал в запасниках, и в какой-то момент задался целью составить полную реставрационную опись всех икон музеев России. Тогда я объехал практически все малые и большие музеи России. Мне было важно знать, где сколько икон и какие из них подлежат реставрации в первую очередь. Во время работы в музейных запасниках, как всякого любопытного человека, меня интересовали не только иконы. Я не мог пройти мимо великолепных книг, мимо миниатюр, мимо костюмов, хранящихся в музее. И живопись меня, разумеется, увлекала.
Я не перестал заниматься изучением древнерусской живописи, хотя как реставратор уже перестал работать, потому что нельзя было совместить исследовательскую, организаторскую деятельность с реставрацией. Реставратор должен сидеть на одном месте часами, днями, неделями, месяцами… Теперь где-то в душе жалею, что оставил это занятие. Потому что это были, пожалуй, самые серьёзные моменты жизни. Сидишь в Москве или в провинции наедине с иконой, никого ты не видишь и не слышишь – этот свет, этот мир течёт стороной… Но меня тянуло в другую область. У меня родилась идея издать альбом лучших портретов из музеев России.
Поездки в Кострому, Тулу, Саратов, Рыбинск, Углич, Переславль… Открытие за открытием. Работая в музее-заповеднике в Ярославле, исследуя кучи папок в запаснике, наткнулся на сложенные холсты. Вижу – один почерк. На оборотной стороне фамилии изображённых лиц, но не подписано, кто автор. Потом стало известно, что это галерея Демидовского лицея в Ярославле. На стенах лицея висели портреты «отцов города». Написал их в XVIII веке замечательный художник Дмитрий Коренев. В музее тогда висели два его расчищенных портрета. Один – парадный портрет губернатора Мельгунова, другой – портрет купца Кучумова. Или вот блистательный художник Николай Мыльников, певец купечества. У него мужские и женские портреты – целые семьи, рода. Поехал в Углич, а там живописец Тарханов – живые, замечательные вещи. По этим портретам книги можно писать. Узнаёшь о быте, о духе того времени, о люд