ях. Потому что характеры совершенно великолепно выявлены – это готовый материал для писателя.
В Переславле – художник Колендас, он писал местных промышленников. Я считаю, что Мыльников, Тарханов и Колендас создали летопись русского купечества, не менее полную, интересную, чем, скажем, Александр Островский. У Островского главенствует идея, а здесь видны характерные детали, чёрточки, настроение. Можно представить этих людей в жизни. Как они торговали, как между собой общались, явно были ссоры, романы и всё что угодно… Вспоминаю групповой портрет неизвестного художника ярославской купеческой семьи: там деды, бабки, внуки, отцы. Опытный литератор может роман написать, здесь – готовые характеры. Тогда мы открыли огромную, роскошную выставку «Ярославские портреты» XVIII – XIX веков. Сначала в Ярославле, потом повезли её Москву, в Ленинград. Портретов 150 приблизительно там было выставлено. Люди в очередях стояли на эту выставку.
Должен сказать, что время тогда другое было и интерес у многих был неподдельный. Вот сейчас кричат: «Большевики культуру зажимали!» Но ведь если вспомнить, в те годы Я. Голованов в «Комсомолке» чудесные статьи писал о наших делах. Когда мы открыли феномен Григория Островского, Серёжа Разгонов в «Советской культуре», органе при ЦК, три портрета поместил на первой полосе с заголовком «Открыт новый художник!» В объединении «Экран» сняли тогда часовой фильм «Необходимая случайность» о наших поисках. Фильм этот показали раз пятнадцать по первой программе, как сейчас говорят, в прайм-тайм, то есть после программы «Время». Шли сотни писем. Просили: «Покажите как можно больше…» «Изобразительное искусство» выпустило шикарный альбом. Это было счастье – открывать людям такое богатство, которое стало частью жизни России того времени.
В Костроме – бригада реставраторов, тот же Виктор Игнатьев, директор Костромского музея, который нашёл первые работы гения русского авангарда Ефима Честнякова.
В деревне Шаблове, где жил и творил Честняков, мы нашли клад. Имя Честнякова сейчас заболтали потихонечку. Как же, Шагал – превыше всех, а на Честнякова спонсоров не хватает. Ну ничего, найдём мы и спонсоров, вернём в русское искусство Честнякова, потому что он – гений. Когда я болел, меня всё время тянуло посмотреть на дорогие мне лица тех, с кем я тогда работал, и, конечно, хотя бы раз ещё полюбоваться этими произведениями. У меня был такой период, когда я подумал, что мне уже не вернуться.
Когда создавался Советский Фонд культуры, меня избрали членом президиума и председателем клуба коллекционеров, потому что я в те годы делал очень много выставок из частных коллекций икон и русской живописи XVIII – XIX веков. Но сам я никогда не имел личной коллекции, никогда ничего не собирал. Коллекционеры меня как третейского судью избрали… Но была у меня одна вещь, которая попала в мои руки случайно. Покойный архимандрит Алипий, настоятель Псково-Печорского монастыря, замечательный собиратель русской и западноевропейской живописи, был моим другом. Когда при моем участии передал отечественную часть своей коллекции в Русский музей, он, как все истинные собиратели, сказал, что не оставит своё занятие, и если вдруг что-нибудь появится интересное, просил звонить. И какая-то бабушка принесла мне подписной портрет работы Левицкого – портрет дочери императора Павла I, Александры Павловны, в шестилетнем возрасте. Потрясающей красоты работа.
Встреча с отцом Иоанном (Крестьянкиным) в деревне Ермишь Рязанской области. 1965 г.
Я сомневался: не подделка ли это? Отвёз вещь к Алипию, он сказал: отреставрируйте, мол, разберемся. Бабушка за портрет просила 3000 рублей, деньги по тем временам огромные. Однако Алипий мог себе это позволить. Когда портрет изучили, стало ясно, что это подлинный Левицкий. Выяснилось, что Левицкий писал всех дочерей Павла для китайской галереи Гатчинского дворца в рост. А головку Великой княжны Александры он сделал то ли для её матери, Марии Фёдоровны, а может быть, и для бабки – Екатерина обожала свою внучку. Как известно, она сватала её за шведского короля, а когда тот отказался, она даже войну Швеции хотела объявлять. Александра потом вышла за представителя Австро-венгерского двора и умерла при родах в двадцатилетнем возрасте. Есть предположение, что ей помогли уйти из земной жизни за то, что она упорно отказывалась поменять веру.
Так вот, когда портрет реставрировали, Алипий умер. Началась делёжка его наследства, бандитские дела, продажа и прочее. Моего друга В. А. Пушкарева убрали с поста директора Русского музея. И я думал: куда, куда? Это же Левицкий. В начале перестройки Фонд культуры издал несколько календарей-постеров. На одном из них – этот самый портрет. Календарь был выпущен в огромном количестве экземпляров и висел во многих кабинетах. Репродукция была подписана: «Левицкий. Портрет Александры Павловны. Из собрания Савелия Ямщикова». Поразительно, но никто из Русского музея и Третьяковки не закричал: «Как? Новый Левицкий?» Никто ко мне не обратился… Когда я заболел, то подумал: дочь моя Марфа будет разбираться в моих бумагах и вещах – решит, что делать с портретом. Шли годы, Александра Павловна находилась в моей одинокой квартире. Однако в какой-то момент дочь подходит ко мне и говорит: «Пап, ну что она у нас в шкафу стоит? Мы боимся, что её украдут. У девочки и так судьба тяжкая. Она должна видеть свет». Я набрался сил, позвонил в Ярославль моим девушкам-искусствоведам и говорю: «Приезжайте, я хочу подарить вам Левицкого». Сейчас они мне говорят: «Савелий Васильевич, ты, наверное, больной был, вот и подарил». Дело в том, что ориентировочная стоимость этого портрета – от 200 до 300 тысяч долларов. Это же не Шилов, который оценивает свои работы, как хочет, но их никто никогда за такие деньги не купит. Это Левицкий. И вот они приехали, грамоту от губернатора привезли. А потом звонили, говорили, что сделали специальный стенд для Александры Павловны. Мол, каждый день, открывая экспозицию, молимся за ваше здоровье. Я когда приехал в Ярославль, увидел эти портреты и подумал: «Боже мой, как же хорошо, что Бог меня вразумил сделать это дело! Сколько радости для всех».
Ярославль в очень хорошем состоянии. Лучшая в России набережная в Ярославле, там музей находится. Это центр русской культуры. Эти старинные дома, откос над Волгой… Я могу там часами сидеть на лавочке и чувствовать себя счастливым. Ярославский музей расширился. Выставки проходят постоянно. Хоть работники музея получают гроши, интерес к музею в городе есть, а уж сколько народу идёт с пароходов…
Директором Ярославского музея работает Надежда Леонидовна Петрова – настоящая русская хозяйка. Она с улыбкой тянет на себе огромный этот воз. Там же – великолепный исследователь Ира Федорова, которая занимается портретным искусством. Нина Голенкевич, которая выпустила книжку о художественной жизни Ярославля XIX – начала XX века, уникальную, я считаю, работу…
И ещё хочу сказать: как всё идёт одно к одному. Когда я приехал из Ярославля, пошёл в церковь Николы в Кленниках на вечернюю службу. Покупаю свечки, подаю поминальные записки. Женщина стоит рядом и спрашивает: «Скажите, вы не Ямщиков? Спасибо за то, что в «Православной Москве» заметку о Пасхе опубликовали очень хорошую». Я отошёл, помолился, выхожу из храма, и ко мне подходит мужчина, не из богатых, но вижу, интеллигентный человек. Спрашивает: «А вы правда Ямщиков?» Я говорю: «Да». Он говорит: «Знаете, у меня есть икона, из Карелии привёз, отреставрированная, XVII века. Я бы хотел её подарить музею. Вы не подскажете, какому?» Я говорю: «В Петрозаводск, если икона из Карелии». – «Вы меня сведите с музейщиками». – «Пожалуйста».
Пошли с ним по улице, и он говорит, что у него жена – дочка известного художника начала XX века А. Плигина, и у них в доме есть его работы. Этот его тесть, он с Ярославлем был связан и поэтому в Ярославском музее им тоже интересовались. Но в Ярославле нет вещей Плигина. Я спрашиваю: «Сколько у вас работ?» – «Работ 10–12. Продавать мы их не хотим. Нам бы их тоже кому-то отдать». – «Так отдавайте в Ярославль».
Через пару недель директор Ярославского музея Надя Петрова приехала с музейным автобусом, забрала картины, и вещи переехали в Ярославль. Скоро там будет выставка картин художника А. Плигина.
Да, было время, когда в провинциальных музеях было плохо, нужно было что-то увезти, спасти, а потом никто и не заметил, как на местах музеи встали на ноги. И я должен сказать, что сейчас вологодский, псковский, новгородский, ярославский музеи гораздо лучше, чем центральные. В них и атмосфера, и условия лучше, они каждую вещь знают, каждую вещь любят, но возвращать мы им ничего, увы, не торопимся. А по поводу централизации я вам скажу – это самое варварское, что у нас есть. Во всём мире – скажем, в США, Великобритании – совсем по-другому. Там можно увидеть в провинциальном музее картину из музея Метрополитен, из Британского музея. На ней табличка, что она принадлежит, например, Британскому музею, но временно передается в музей, где в данный момент и экспонируется – это человеческий подход! У нас же десятилетиями томятся в подвалах Третьяковской галереи, Исторического музея, музея Рублёва десятки и сотни икон, вывезенных из Новгорода, Пскова, Вологды. Я вам как реставратор говорю, что на виду, в экспозиции, они лучше сохраняются, так почему же не повезти их хоть на какое-то время в ту же Вологду, Новгород, Псков?!
Не так давно удалось убедить Псков и Новгород дать в Москву иконы на выставку. А вот из Москвы во Псков выставка уже не попала. Администрация Третьяковки отговорилась тем, что вещи в плохой сохранности. Да если вещь в плохой сохранности, я её сам никуда не повезу! Вот и получается, что люди, которые копейки в музей не вложили, ведут себя как мелкие хозяйчики и купчики.
Что касается продажи картин из музеев, то скажу сразу: нет, ничего из музеев не продаётся. Что касается торговли на Сотби, Кристи и на других аукционах – да, были случаи, когда там возникали вещи, украденные из частных коллекций, но это случалось по несчастью, и есть примеры, когда удалось вернуть вещи владельцам. Но Министерству культуры не раз уже удалось просмотреть утечку уникальных вещей на Запад, и потому призываю к тому, чтобы продажа произведений современного искусства была урегулирована, чтобы шли отчисления в государственные фонды. Те вещи, которые хранятся у наследников, у художников, работавших после революции, в 30–40-х годах, и произведения современных мастеров продавать можно. Ведь границы сейчас не на замке, и их владельцы при желании всё равно найдут способ потихоньку что-то продать. Поэтому лучше, если государство будет следить за этим и научится торговать с выгодой: мы бедные, и если не будем торговать, то станем нищими. Надо продавать, чтобы купить то, что нам нужно. Вот, например, два года тому назад в Москве, в гостинице «Международная», проводился аукцион Сотби, на котором были проданы произведения современных художников и несколько работ наследников Родченко, Древина, Удаль новой. Государство заработало на этом свыше миллиона долларов и за большую часть этих денег купило на Западе двенадцать писем Пушкина.