Забыв провидческие грибоедовские слова: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь», – деятели культуры, с ложью в голосе уверяя особо доверчивых, что не прогибались будто они под коммуняками, покорно легли или встали в другие полуприличные позы перед рыночными хозяевами, готовыми щедро поделиться с прислугой от богатств своих. «Голосуй, а то проиграешь!» – разносился по всей России истошный вопль бойцов культурного фронта, которые за увесистые конверты с зеленью помогали взгромоздиться на трон телу полупьяного Ельцина. Артисты, музыканты и певцы заполошно ринулись открывать рестораны, магазины, торговать нефтью или чем-нибудь подешевле. Представляю, как в душе посмеивались они над Станиславским, Кторовым, Ливановым, Шостаковичем или Прокофьевым, занимавшимися одним лишь творчеством. А с какой готовностью, облачившись в тоги «бессмертных гениев», объединились творцы и провозвестники прекрасного вокруг преступного благодетеля Березовского и его кассирши мадам Богуславской, раньше секретарившей в Комитете по Ленинским и Государственным премиям, а теперь присягнувшей на верность негодяю, на чьих руках кровь тысяч людей, погибших в чеченской мясорубке. «Триумфом» окрестили «бессмертные» березовскую премию, забыв, что триумфы празднуются и предателями, находящимися в розыске за чудовищные преступления. За одно только мне хочется поблагодарить «триумфаторов» от всей души. Сразу же дали они понять, что не допустят к воровской кормушке людей, отстаивающих честь Родины, борющихся за сохранение русских культурных традиций и не подыгрывающих Горбачеву и Ельцину. Разве можно представить получающими эту более чем сомнительную подачку Вадима Кожинова, Татьяну Глушкову, Александра Панарина, Дмитрия Балашова, Владимира Богомолова или Александра Солженицына? Мне особенно больно писать эти строки, ибо среди склонивших свои головы пред венками «Триумфа» есть близкие мне люди, обладающие недюжинным талантом и принципиальностью, но, к сожалению, присевшие на одну межу со жванецкими, вознесенскими, богуславскими и березовскими. Воистину, слаб человек!
С друзьями – непревзойденными мастерами балетной сцены Екатериной Максимовой (слева) и Владимиром Васильевым
«Весь мир насильем мы разрушим» – слегка измененную строчку из «Интернационала» поместили на своих знаменах опьяненные революционным угаром деятели культуры, рушившие после октября 1917-го духовное наследие прошлого. Как бесновались футуристы, призывая уничтожать музейные собрания, выбрасывать на свалку спасающую мир красоту. Даже чистую душу Есенина, всеми корнями связанного с вековым крестьянским ладом, опалил бесовской огонь троцкистско-ленинских пожарищ. К счастью, угар этот быстро миновал поэта, за что с ним зверски рассчитались чекистские упыри, не простившие творцу возвращение к Богу. Зато Мейерхольд до конца прошел ухабистый и мрачный путь реформаторства и надругательства над прекрасным. Предав анафеме Станиславского и его идеи, будет он после искать защиты у благородного, глубоко верующего наставника, приютившего отступника, травимого беспощадными друзьями-революционерами. Дождались те кончины Станиславского, чтобы полной мерой воздать Мейерхольду за приветствовавшееся ранее его надругательство над Гоголем, Островским и творениями других классиков.
Шатания и шараханье Мейерхольда, Малевича и им подобных были сладкими ягодками по сравнению с беспределом, творимым нынешними псевдопоследователями революционных экспериментаторов. Куда основоположникам подлинного авангарда, получившим образование в царских гимназиях и университетах, до всякого рода фокиных, ширинкиных, розовских, житинкиных и виктюков, учившихся в заведениях с обязательными курсами истории КПСС да истматов с диаматами! Эти «поставангардисты» препарируют классику в особо извращенной форме. Сколько «Ревизоров», «Мертвых душ», «Чаек», «Вишневых садов», «Гроз» и «Карениных» осквернили безжалостные эксгуматоры, заставив героев материться, заниматься крутым сексом, плеваться в зрительный зал. Действие пьес они переносят в наши дни: Чичикова превращают в олигарха, а Хлестаков ревизует у них тюменские нефтескважины. Главная цель – надсмеяться над русским народом, наделив его своими же пороками; исказить историю и помочь «этой стране» скорее оказаться на дне пропасти.
Мне, состоящему многие годы в президиуме Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, все чаще приходят запросы о правомочности тотального воздвижения разнообразных скульптурных групп во всех уголках нашей Родины. Время на дворе стоит революционное, и тут уж без монументальной пропаганды не обойтись. Вспомните, какое значение придавал ей вождь первого в мире государства рабочих и крестьян. Дымились пожары гражданской войны, голод уничтожал сотни тысяч людей, а скульпторы наспех мастерили идолы рукотворные знаменитым революционерам, социально близким писателям, философам, ученым. Даже персонажей церковной истории не забыли, только вот вместо намеченного изваяния Андрея Рублева трижды увековечили более понятного революционерам Иуду Искариота.
Хозяева нынешней жизни, отмечая сомнительные успехи, стараются как можно быстрее запечатлеть в камне и бронзе своих кумиров и подельников, забыв о специальном параграфе, узаконенном ЮНЕСКО, не рекомендующем устанавливать памятники деятелям культуры раньше чем через пятьдесят лет после их смерти. «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед» – слова юной Марины Цветаевой оказались пророческими; творчество ее вошло в классику русской литературы наряду с шедеврами Гумилева, Пастернака, Ахматовой, Мандельштама. Но, увы, не им ставят памятники нынешние культуртрегеры. Забыты швыдкими Станиславский, Шостакович, Платонов, Прокофьев. Тютчев в столице отмечен лишь скромным бюстом во дворе родовой усадьбы. Зато «украсили» Москву шемякинскими изваяниями человеческих пороков, словно в насмешку помещенными по соседству с Третьяковской галереей и памятником Репину. Благодарный новым хозяевам Шемякин-американец торопится увековечить память образованца Собчака. Его заокеанский «земляк» Эрнст Неизвестный предлагает в древнем Угличе, рядом с шедеврами древнерусской архитектуры, установить «Памятник водке». Впрочем, «наследника Микеланджело» не волнуют наши насущные проблемы. Тем более, что прецедент имеется: болванчики в честь певца российского алкоголизма Венедикта Ерофеева уже установлены на трассе Москва – Петушки. Виктор Астафьев, сам в молодые годы отнюдь не равнодушный к рюмке, диву давался, видя прославление сошедшего с круга писателя. А еще один полуамериканец – Евтушенко – договорился до того, что Венечка пребывает в одном пантеоне с Гоголем…
В дореволюционной России наиболее значимые памятники ставили на собиравшиеся народом пожертвования. Дарители вместе со знатоками выбирали лучший проект и наиболее полюбившегося скульптора. Монументы возводили с большими временными интервалами, помня о значимости и важности события. Поэтому и остались знаковыми на века «Медный всадник», «Минин и Пожарский», опекушинский Пушкин, микешенское «Тысячелетие России» в Новгороде. Не апологет я тоталитарно-застойных времен, выпавших на нашу долю, но не могу не признать, что всесильный Вучетич, обладавший неограниченной властью, сработал всего три монументальных колосса: великолепный памятник Воину-освободителю в берлинском Трептов-парке, «Железного Феликса» и «Родину-Мать» в Сталинграде. Поучиться бы нынешним ваятелям такой сдержанности у «хозяина всея советской скульптуры»!
Кто в чаду нынешней монументальной пропаганды зрит в исторические корни? Разве подумал конвейерный скульптор А. Рукавишников, сажая в неприличную позу перед Государственной библиотекой своего Достоевского, как скромный до болезненности писатель отнесся бы к идее быть дважды увековеченным, причем в первый раз блестящим меркурьевским творением, в Москве, где он родился и совсем недолго жил? А что бы сказал Булгаков по поводу уничтожения Патриарших прудов несуразным «примусом» того же автора? Спасибо здешним старожилам, легшим под колеса самосвалов и не давшим надругаться над заповедным местом.
С поражающей вседозволенностью спешат окультуренные демократы отблагодарить Сахарова, Бродского или Окуджаву, отливая бронзовых уродцев в их честь. «Откуда вдруг взялся китчевый памятник Б. Окуджаве на Старом Арбате? Люблю его песни, но почему он опередил потомственного арбатца Андрея Белого, Марину Цветаеву, многих выдающихся литераторов-москвичей? Рискну предположить, что дело отнюдь не в его творчестве. Отчасти он удостоился такого поспешного увековечения за свою горячую поддержку расстрела Белого дома 4 октября 1993 года и прочих ельцинских авантюр». Это сказано на страницах газеты «Труд» поэтом Юрием Кублановским, а не каким-нибудь патриотическим писателем, загнанным либералами в маргинальную резервацию. На фоне такой сервильности демократов выглядит чудовищным четырехлетнее противостояние питерских «культурных хозяев» во главе с директором Русского музея Гусевым, всеми силами мешающих увековечить память великого музейного деятеля – В. А. Пушкарева, в течение почти тридцати лет руководившего этим музеем, во времена отнюдь не легкие для людей с его мышлением. Несмотря на препоны, которые ставили перед «директором №1» сначала диктаторский сталинский, а потом застойный толстиковско-романовский режимы, он сумел пополнить музейные фонды 120 тысячами редчайших экспонатов. Четыре года самые уважаемые художники, музейщики, писатели, академики во главе с министром культуры А. С. Соколовым осаждают просьбами об установлении мемориальной доски В. А. Пушкареву губернатора Санкт-Петербурга г-жу Матвиенко. Последним пытался достучаться до женского губернаторского сердца Президент Российского фонда культуры Н. С. Михалков. Человек, особо приближенный к главе государства, написал: «В плеяде знаменитых людей, прославивших Санкт-Петербург в XX веке, имя В. Пушкарева стоит рядом с именами Д. Шостаковича, А. Ахматовой, Н. Черкасова, Е. Мравинского, К. Сергеева, Ж. Алферова, Г. Товстоногова». Не вызвало должного трепета у напрочь забывших о своем предшественнике и кормильце нуворишей и это дорогого стоящее сравнение.