Вдруг Петраков подтолкнул меня:
— Смотри-ка, мешок не вынимают.
Я не успел ответить. Меня подозвал инструктор.
— Полетите самостоятельно? — спрашивает он и пристально смотрит мне в глаза, словно хочет узнать, что сейчас у меня на уме.
Выдерживаю его взгляд и отвечаю, отчеканивая каждое слово:
— К полёту готов!
— Только своего не выдумывайте, действуйте, как я учил.
Сажусь в машину. Волнуюсь — впервые мне доверен самолёт. Стараюсь овладеть собой. Осмотревшись, прошу разрешения взлететь. Стартер машет белым флажком. Даю газ.
И вот я в полёте, в первом самостоятельном полёте!
Выполняю всё по порядку, как учил инструктор. Делаю круг над аэродромом. Управление кажется удивительно лёгким. Чувствую себя уверенно. Захожу на посадку. Хочется сесть как можно красивее. Но я перестарался: не заметил сгоряча, как высоко выровнял. Сел «по-вороньи».
Ругая себя, выхожу из самолёта. Знаю — сейчас попадёт от инструктора. Он подходит ко мне.
— Так моя бабка с печки плюхалась! — говорит он сердито. — Сколько раз надо вам повторять: летайте так, как я вас учил! Инициатива — дело хорошее, но сначала надо научиться. Терпение прежде всего… Ну, поздравляю с первым полётом! Завтра исправите ошибку.
И он обращается к ребятам:
— Двое курсантов из нашей группы вылетели первыми во всём аэроклубе. Полагаю — и другие не отстанут.
В этот день все поздравляли Кохана и меня. И хотя во время так называемого методического часа мне ещё раз досталось от инструктора за «воронью посадку», я без конца делюсь с приятелями-учлётами впечатлениями от первого самостоятельного вылета.
15. БЛИЖЕ УЗНАЁМ НАШЕГО ИНСТРУКТОРА
Мы уже самостоятельно делаем фигуры пилотажа в зоне[8].
Инструктор отпускает определённое время в минутах на выполнение фигур.
Оставшись на земле, Кальков не сводил глаз с самолёта.
Мы даже не ожидали, что он будет так волноваться, выпуская в воздух своих учеников. Если вылетал слабый учлёт или если что-нибудь у учлёта не ладилось, он швырял на землю перчатки, делал руками такие движения, словно хотел помочь учлёту управлять самолётом, топал ногами и кричал:
— Да не так… не так! Вот так надо действовать!
Когда машина приземлится, инструктор сядет на скамейку, облегчённо вздохнёт и, вытирая пот со лба, скажет:
— Наконец-то здесь летуны! — вытащит портсигар и закурит.
Если учлёт провёл полёт удачно, Кальков говорит ему с довольной улыбкой:
— Хорошо летал, грамотно! Молодец!
Но тут же, словно одумавшись, сердито добавляет:
— Вы хоть сами с усами, а делайте так, как я учу вас.
Уже почти все курсанты летали самостоятельно. Инструктор стал ещё требовательнее. Он не упускал ни малейшего промаха, требовал от нас исключительной чёткости и грамотности действий в полёте. За малейшее нарушение правил полёта он в наказание несколько дней не допускал к самолёту. На похвалу он был скуп. Но мы его очень любили и уважали.
Я всегда с благодарностью думаю о своём первом учителе лётного дела. Как он был прав, указывая нам на каждую ошибку, своевременно предупреждая её!
16. ПРЫЖОК С ПАРАШЮТОМ.
Программа нашего обучения завершена. Продолжаем лётную практику и ждём прибытия комиссии из училища. Однажды, когда, собравшись у аэроклуба, мы ждали машину, начальник лётной части, внимательно наблюдая за выражением наших лиц, сказал:
— Сегодня, товарищи, возьмёте с собой на аэродром парашюты. Начнёте тренироваться в прыжках.
У меня сердце ёкнуло. Вижу, и на лицах ребят растерянность. Все заволновались. Оказывается, нам нарочно не сказали заранее о парашютных прыжках с самолёта, чтобы мы хорошо спали ночь.
…Мы на старте. Аэроклубовский врач — он приезжает и и уезжает ежедневно вместе с нами — проверяет пульс у учлётов. И говорит то одному, то другому:
— Волнуетесь? Полежите-ка здесь на травке.
Аэроклубовец смущён, ему неловко перед товарищами, но он покорно ложится.
Мне казалось, что я совсем спокоен, но пульс у меня немного частил.
Первым прыгнул инструктор, показав нам, как надо приземляться. Прыгал он мастерски. После него прыгнули несколько ребят из другой группы. Глядя на товарищей, я почувствовал уверенность в себе и с нетерпением ждал своей очереди. Но у меня засосало под ложечкой, когда инструктор привёз обратно учлёта и сердито высадил его.
Раздался голос инструктора:
— Сейчас со мной полетит учлёт Кожедуб.
Ребята закричали:
— Приземляйся осторожнее, Иван! На обе ступни!
Сажусь в самолёт. Инструктор по парашютному делу сам управляет машиной. Взлетаем. Смотрю на приборы. Самолёт набирает высоту. Вдруг слышу команду:
— Вылезайте!
Отвечаю неестественно громко:
— Есть вылезать!
Сначала встал одной ногой на крыло, потом другой. Вылез. Уцепился за кабину. На ногах держусь крепко. Посмотрел вниз — ух ты, земля как близко! Если не успеет парашют раскрыться…
Снова слышу команду:
— Приготовиться!
— Есть приготовиться!
Нащупал кольцо, сжал его. Ещё раз посмотрел вниз. Правда, страшновато… Нет, постараюсь не подкачать!
Почему-то делаю глубокий вдох и решительно рапортую:
— Товарищ инструктор, готов к прыжку. Разрешите прыгать?
— Пошёл!
— Есть пошёл! — отвечаю и прыгаю в бездну.
Дух захватило. В первое мгновенье ничего не сознаю, а потом дёргаю за кольцо. Меня сильно встряхивает. Смотрю вверх — надо мной белый купол. Всё в порядке!
Поправляю лямки, чтобы удобнее было сидеть.
Плавно снижаюсь. Стараюсь повернуться так, чтобы ветер дул в спину, ноги держу вместе.
Неожиданно начинаю стремительно лететь вниз. Земля набегает всё быстрее, быстрее. Резкий толчок. Ударяюсь ногами. Я на земле: встал на обе ступни, по всем правилам. Очень хочется прыгнуть ещё, но сегодня полагается прыгать по одному разу.
На обратном пути с аэродрома мы делимся впечатлениями и болтаем без умолку. Каждому хочется рассказать, как вылезал на крыло, как прыгнул, что испытывал в воздухе. Инструктор доволен; посмеивается, следя за нами. Учлёты, не решившиеся прыгать, сидят хмурые и молчат…
Первый прыжок произвёл на меня такое же незабываемое впечатление, как и первый полёт с инструктором. Потом я никогда не испытывал ни боязни, ни тревоги, а только острый интерес и чисто спортивное волнение.
17. ПРОЩАЙ, АЭРОКЛУБ!
Лето кончилось, кончились и каникулы.
Началась учёба на последнем, четвёртом курсе техникума. Зимой нас должны были послать на практику.
Я был в том приподнято-радостном настроении, какое всегда бывает у человека, когда он, преодолев трудности, достигает цели. Моей целью, моим обязательством перед комсомолом было научиться летать и в то же время не сорвать учёбу в техникуме. И теперь я мог смело сказать: обязательство выполнено!
В аэроклуб принимать испытания прибыла комиссия. Мы знали, что те, кто выдержат экзамен, будут зачислены в школу лётчиков-истребителей. Перед испытаниями Кальков внушительно произнёс хорошо знакомое нам напутствие:
— В воздухе не спешите, но поторапливайтесь.
Когда я вышел из самолёта, приземлившись после лётного испытания, экзаминатор, старший лейтенант, коротко сказал:
— Отлично!
Все ребята нашей группы летали хорошо. Кальков сиял. Таким весёлым и довольным я ещё никогда его не видел.
Наутро мы в последний раз собрались у своего самолёта. Начальник аэроклуба поздравил нас с окончанием и сообщил, что все учлёты нашей группы определены кандидатами в училище лётчиков-истребителей, что нам будет прислан оттуда вызов на врачебную комиссию…
Он ушёл, а мы окружили инструктора:
— Спасибо, Александр Сергеевич, за выучку! Всегда будем вас помнить.
Кальков был растроган:
— Уж извините, если бывал резок. Дисциплина прежде всего. Может, вы сами станете инструкторами, тогда вспомните меня… Желаю вам хорошо летать, а если понадобится — храбро защищать Родину… И помните мой наказ, — как обычно, строго и раздельно добавил он: — с машиной надо обращаться на «вы», уважать её нужно.
Он крепко пожал нам руки.
Прощай, инструктор! Прощай, маленький аэродром и «По-2» с хвостовым номером «4»!
18. МЕЧТА СБЫВАЕТСЯ
Я очень занят. И всё же в первые дни после окончания аэроклуба чувствую какую-то пустоту. Не хватает друзей-учлётов, самолёта, аэродрома…
Радио сообщило, что в ночь на 30 ноября белофинны попытались вторгнуться на нашу территорию, началась война.
У моего однокурсника Феди, жившего со мной в комнате, брат был на фронте, и мы вслух читали и перечитывали его бодрые боевые письма.
В эти дни мне так хотелось скорее получить извещение из училища, скорее стать лётчиком-истребителем!
Незаметно пролетел январь 1940 года. Прошли и экзамены. Я получил дипломное задание. 3 февраля должен ехать на практику.
На душе у меня было неспокойно. Ещё год назад я так мечтал об отъезде на практику, но сейчас все мои мысли были в неведомом мне училище, там, где готовят лётчиков-истребителей.
Оформил в последний раз стенгазету, собрал пожитки и. подготовился к отъезду. И вдруг 1 февраля меня вызвали к директору техникума.
Боясь обмануться в своих ожиданиях, чувствуя, как от волнения меня бросает в жар, я вошёл в кабинет.
— А, здравствуй, лётчик! Прислали тебе вызов в лётное училище. Как же нам с тобой быть? — спросил директор, и его добродушное лицо показалось мне сейчас ещё добрее. — Мы тебя растили, учили, а теперь отпускать приходится. Ну хорошо, условие такое: не пройдёшь медицинскую комиссию — поедешь на практику.
— Спасибо, товарищ директор! Согласен на все условия!
Теперь предстоял неприятный разговор с отцом. Я знал,
что мой отъезд в лётное училище его огорчит. Быть может, расстанемся надолго. По дороге в деревню я обдумывал, как лучше сказать отцу о новости.