Вперёд шагнул мой заместитель, Паша Брызгалов.
— Разрешите доложить, товарищ командир, — виновато говорит он. — Вы знаете, что у Гопкало машина — копия вашей…
Смотрю на Гопкало: он уставился в землю и покраснел так, что даже уши у него горят.
— Гопкало увидел, что вражеские истребители уходят. Увлёкся, вырвался из строя и погнался за ними, а мы спутали его самолёт с вашим и пошли вслед. Когда возвращались, приняли вас за противника, спешили домой и проскочили мимо. Всё, товарищ командир.
— А куда же ты, Мухин, смотрел?
— На этот раз я тоже не уследил за вами, — отвечает Мухин смущённо.
Подзываю Гопкало. Он краснеет ещё сильнее, и мне становится его жалко. Но я сухо и резко говорю ему:
— Знаю вашу горячность и стремление сбить вражеский самолёт, но действовать надо своевременно и разумно. Запомните: сначала взвесь, потом дерзай. Вздумаете ещё путать строй — больше с собой никогда не возьму. Поняли?
— Понял, товарищ командир. Клянусь вам, больше этого не будет!
Я отлично представляю себе, что пережили мои ребята, осознав ошибку. Хочется рассказать им о бое, но я бросаю официально:
— Можете быть свободными, товарищи лейтенанты.
Они переглядываются и расходятся, понурив головы. Иду на КП и думаю о том, что всё предвидеть в воздухе невозможно, нужно учиться на каждой своей и чужой ошибке.
Несколько дней Гопкало ходил сам не свой, даже осунулся. Но урок пошёл ему на пользу. Это чувствовалось по его поведению и на земле и в воздухе.
19. НА ГОРЯЩЕМ САМОЛЁТЕ
Идёт воздушная битва в районе переправ и на участках, занятых нашими войсками на западном берегу Днепра.
За десять дней боёв над днепровскими переправами лётчики нашей части одержали много побед. Мой боевой счёт увеличился на одиннадцать сбитых вражеских самолётов.
Немецко-фашистские захватчики хотели во что бы то ни стало оттеснить наши войска с западного берега Днепра. На земле все их планы разбила советская пехота, танки, артиллерия, а в воздухе — сталинская авиация.
12 октября 1943 года я со своей группой уже сделал несколько вылетов. Провёл два трудных воздушных боя и сбил в этот день два вражеских самолёта. Только собрался отдохнуть, как снова получил приказ с группой подняться в воздух. Мы полетели на прикрытие переправ через Днепр.
В воздухе то и дело звучит команда: «Преследуйте, бейте врага!» Вдали показалась группа пикирующих бомбардировщиков. Врезаемся в их строй и нарушаем боевой порядок противника.
Один фашистский пикирующий бомбардировщик снижается и, маскируясь на фоне местности, пытается улизнуть. Преследую его. Расстояние между нами быстро сокращается. Иду прямо на стрелка. Пулемётные трассы проносятся мимо меня. С близкой дистанции открываю огонь. Длинная очередь — и бомбардировщик вспыхивает. Но я чувствую — с моим самолётом что-то неладно. Взмываю и вижу: с правой стороны из бензобака выбивается огненная струя: бензобак пробит. Быстро отстегнул ремни. Хотел было выпрыгнуть с парашютом, но вспомнил, что внизу — территория врага. Я нахожусь в двадцати километрах от своих. Попасть в плен? Нет!
Что же предпринять? Вспомнил Гастелло. Последую его примеру! Решение найдено. Но борьбы с пламенем не прекращаю. Переложил самолёт в скольжение на крыло. Молниеносно, ничего не упуская, осмотрел землю. Надо найти объект. Подо мной несколько домишек — там враг. В стороне бьют зенитки противника. Медлить нельзя. Но цель всё ещё не выбрана.
Гитлеровцы высыпали из домов. Зенитные снаряды разрываются по-прежнему в стороне. Решение принято: направляю самолёт на гитлеровцев. Происходит то, чего я меньше всего ожидал: у самой земли мощный поток воздуха срывает пламя с крыла. Сейчас же принимаю новое решение и проношусь прямо над головами оторопевших фашистов, чуть не задевая их винтом.
Гитлеровцы спохватились и открыли огонь. Прижимаюсь к земле — огненные трассы проносятся выше меня. Я ускользнул от них. И вдруг до моего сознания дошло: пламя сорвано, но если в бензобаке скопятся газы, то самолёт взорвётся. Ещё несколько минут назад я спокойно шёл навстречу смерти, но сейчас, после неожиданного спасения, не хотелось бессмысленно гибнуть. Продолжаю лететь на бреющем. Вот и родной Днепр.
Здесь уже свои. Наконец внизу показался наш аэродром. Радостное чувство переполнило меня. Но, строго придерживаясь правила — не рассеивать внимание до посадки, стараюсь посадить самолёт так, чтобы избежать взрыва. Машина касается земли, и я заворачиваю на стоянку.
Быстро выскакиваю из кабины — хочется скорее посмотреть, что с бензобаком. Товарищи окружили меня, дружески обнимают:
— Очень беспокоились за тебя… Да как ты не сгорел! Как сбил пламя?
И я, забыв об усталости, рассказываю.
Многому научил меня этот полёт. На войне нельзя опускать руки. Даже идя навстречу смерти, ищи оружие для победы. Нельзя ни на секунду прекращать борьбу за неё! Большевики никогда не сдаются без боя, никогда не теряют надежды на победу. Такой вывод сделал я из этого боя.
20. ВСТРЕЧАЮ ОКТЯБРЬ НА ФРОНТЕ
В первых числах ноября 1943 года наша часть была отправлена на Большую землю, на отдых. Нам этот отдых казался совсем ненужным. Но таков был приказ. Предстояли горячие бои, и нужно было набраться сил.
Отдых был своеобразный. Мы не летали на боевые задания, зато много занимались. Надо было повышать и совершенствовать своё боевое мастерство: чем больше приобретали мы опыта, тем становились требовательнее к себе.
В эти дни лётчики много читали, слушали беседы агитаторов. выпускали стенные газеты.
Большую идейно-воспитательную работу среди лётчиков нашей части вёл парторг Беляев. Он мне всё больше и больше напоминал моего первого комсомольского руководителя в техникуме — Мацуя.
Парторг уделял особенно много внимания укреплению дружбы лётчиков в бою и на земле.
В перерывах между вылетами он часто выступал с лекциями и докладами. Горячо, увлекательно говорил о нашей большевистской партии — организаторе и вдохновителе борьбы и побед советского народа; рассказывал о героическом труде советских людей в тылу; на примере отличившихся советских воинов воспитывал в нас мужество и отвагу.
Беляев часто поручал кому-нибудь из нас выступить с докладом или провести беседу с молодыми лётчиками и техниками.
Тщательно готовился я к таким беседам. Советовался с Беляевым о том, какие вопросы, по его мнению, нужно осветить.
Политические беседы, которые я проводил в полку, дали мне очень много. Мой кругозор расширялся, я всё больше и больше понимал, как велика сила идейной закалки, к чему обязывает сознание, что ты не просто лётчик, а лётчик-большевик.
Лётчики-коммунисты никогда не боялись выступить с резкой критикой товарища, хотя бы и близкого друга, и это укрепляло нашу спайку. Вместе обсуждая поведение друг друга, получив указание товарищей, легче выправить допущенную ошибку.
Партийные собрания были большой школой политического воспитания. Мы знали, что каждый лётчик отвечает за свои действия. Но мы, члены партии, чувствовали себя ответственными за поведение каждого однополчанина и со всей строгостью относились к себе, зная, что по нас равняются беспартийные товарищи.
Парторг часто беседовал с нами об этом, о ведущей роли коммунистов в бою.
6 ноября, в канун праздника, я собрал лётчиков и техников эскадрильи в землянке на аэродроме. Партийная организация поручила мне сделать доклад о двадцать шестой годовщине Великого Октября.
Наши походные лампы, мигая, освещали сосредоточенные лица моих боевых друзей. Было тепло — топилась печь.
Вдруг дверь отворилась, и в землянку вошли начальник политотдела, заместитель командира по политчасти, парторг и комсорг. Я, как полагается, рапортовал полковнику, что делаю доклад. Он ответил: «Отлично, продолжайте!» и, разрешив лётчикам сесть, сам сел у печки.
Когда я кончил, он подошёл ко мне и, пожав руку, сказал:
— Товарищ старший лейтенант, ЦК ВЛКСМ награждает вас, воспитанника Ленинского комсомола, почётной грамотой за боевую деятельность и двадцать шесть лично сбитых самолётов врага.
И, поздравив меня, полковник прочёл текст грамоты.
Почётная грамота ЦК ВЛКСМ определила новый этап в моей боевой жизни: получив грамоту, я дал обязательство ещё более настойчиво совершенствовать свои боевые качества.
В день праздника мы узнали, что 6 ноября на рассвете нашими войсками освобождён Киев.
И русские — Евстигнеев, Амелин, и белорус Мухин, и я, украинец, — все мы, члены одной боевой семьи, с огромной радостью узнали об освобождении столицы Советской Украины. Сила дружбы советских народов — могучая сила. И мы особенно ощутили эго в день двадцать шестой годовщины Октября, читая слова доклада товарища Сталина: «Дружба народов выдержала все трудности и испытания войны и ещё более закалилась в общей борьбе всех советских людей против фашистских захватчиков».
Доклад и приказ вождя, как всегда, содержали глубокий анализ военных операций, проведённых Советской Армией, вдохновляли на героические подвиги во славу Родины.
В своём приказе товарищ Сталин предупреждал, что предстоит ещё упорная борьба и что было бы опасно предаться благодушию, самоуспокоенности.
21. НИКИТИН ВЕРНУЛСЯ
На фронтах разворачивались большие события. Задача, поставленная Верховным Главнокомандующим перед украинскими фронтами — очистить от врага Правобережную Украину, — успешно выполнялась. Наши войска продвигались к западным границам СССР.
Наша часть перелетела на правый берег Днепра, в район Кременчуга. Начались боевые будни. Мы сопровождали бомбардировщики, летавшие бомбить окружённые фашистские части в районе Кировограда.
Я летал на задания в район Чигирина — место, знакомое мне по «Кобзарю»: там некогда дрались с иноземными захватчиками запорожские казаки.
Выпал снег. Было промозгло, холодно. Подолгу стояли туманы. И всё же боевая деятельность не прекращалась.