— Ну, сынок, лечиться будем. Наклонись-ка больным ухом к пару.
И старушка укрывает мне голову тёплым платком. Пот градом льёт с меня, задыхаюсь.
— Над вашим чугуном, мамаша, свариться можно.
— Ничего, терпи — скорее поправишься.
И в самом деле, мне стало легче.
А старушка сидит рядом и неторопливо рассказывает:
— Мой сынок тоже воюет. Жду письмеца от него. Как вошли вы — я и подумала, нет ли его с вами.
Старушка тяжело вздыхает, плотнее укутывает мою голову платком и продолжает:
— Многих фашисты-злодеи у нас замучили. В плен, в рабство угнали, повесили… Нас за людей не признавали. Житьё горше собачьего было. Хуже, чем со скотиной, обращались, проклятые!.. Входит ко мне фашист поганый и кричит: «Давай курку, яйко!» Я знаю: если не дам — убьёт. А уже всё взяли… Косо посмотрел он на меня, обшарил хату — видит, нет ничего, ушёл. А как наши соколики подходить стали, фашисты залегли за стогами у околицы. Земля гудит, стрельба… Враг — бежать, да поздно: наши всех в плен взяли. Вот радость была! Уж я хату мыла-мыла, чтоб и духу вражеского не осталось!
С минуту помолчав, старушка сказала:
— Ну, сынок, теперь в постель ложись.
Наутро я проснулся почти совсем здоровым. Меня пришли навестить ребята и очень обрадовались, увидев, что я поправился. Они благодарили хозяйку, и это ей, видимо, было приятно — её доброе морщинистое лицо улыбалось.
В этот день в моей лётной книжке появилась тридцать вторая личная победа.
24. КАК ДЕРЁТСЯ ИСТРЕБИТЕЛЬ
Радостные вести: войска нашего фронта, развивая наступление, форсировали реку Прут, и бои идут на территории Румынии, севернее Ясс.
Весь полк с воодушевлением готовится к перебазированию. Нам известно, что в воздухе разгорелись сильные воздушные бои.
Хозяйка, провожая нас, сказала:
— Куда же вы, сынки, так скоро? Отдохнули бы.
— Отдыхать нам, мамаша, некогда!
Она обняла меня и стала у ворот, глядя вслед машине, увозившей нас на аэродром.
Мы перелетели за Днестр, в Советскую Молдавию.
Летаем на разведку вражеских войск над территорией Румынии. Внизу проплывает чужая земля. Здесь народ ещё томится под игом фашизма. Быть может, в эту минуту румынский крестьянин с надеждой поглядывает на небо, видя наши самолёты. Мы чувствуем себя посланцами великой армии-освободительницы.
Размышляя о последних воздушных боях, я ещё раз убедился, какое огромное значение для лётчика имеет физическая выносливость. Резкие снижения с большой высоты на малую, минутные перегрузки, от которых порой темнеет в глазах, — всё это легко переносит физически закалённый человек.
Иногда в бою, выполняя фигуры, на мгновение теряешь сознание. Придёшь в себя, сейчас же включаешься в боевую обстановку и снова действуешь на любой высоте, при любой скорости, в любом положении. Эго умение выработалось у меня благодаря спортивной тренировке. Даже во фронтовой обстановке я старался найти время, чтобы сделать зарядку.
Конечно, одной физической силы для победы мало: воздушный бой — это проверка всех моральных и физических качеств советского лётчика. Нужно обладать отличной техникой пилотирования, мастерством, а главное, теми моральными качествами, которые свойственны советскому воину. В минуту, когда, казалось, я теряю последние силы, меня поддерживала одна лишь мысль: «Я выполняю приказ Родины, воюю за правое дело Ленина — Сталина!» В бою советский истребитель дерётся до того мгновения, пока бьётся его сердце, пока не иссякло горючее в баках, пока не израсходован весь боекомплект, пока самолёт держится в воздухе. Владеет им и чувство боевого братства. Иногда после предельного напряжения в бою кажется, что ты не в состоянии драться, но взглянешь на товарищей, ведущих бой, и держишься: уходить с поля боя, когда друзья ещё дерутся, немыслимо.
Большой моральной поддержкой для меня был голос с земли. Когда, чувствуя крайнее нервное напряжение, я слышал по радио знакомый голос: «Держись!», то сразу ощущал прилив новых сил.
25. СЛОВО С ЗЕМЛИ
Слово с земли поддерживало нас и нередко играло решающую роль в выполнении боевого задания.
Заместитель командира авиасоединения подполковник Боровой, опытный боевой лётчик, прекрасно знал «по полёту» всех лётчиков соединения, которые летали на прикрытие наземных войск. Он следил за нашими действиями в воздухе, но его команды, своевременно подаваемые по радио, решали исход боя. Они мне очень помогали во время прикрытия войск.
Патрулирую над линией фронта. Напряжённо слежу за воздухом. Внизу идёт бой. Воздушный враг не появляется. Улетать без боя не хочется, а срок патрулирования уже истекает. Беру курс домой. Возбуждение, какое бывает перед боем, проходит, и только теперь ощущаю усталость: это уже третий вылет. Бесплодное ожидание противника иногда утомляет больше, чем бой.
Вдруг слышу знакомый голос с земли. Это говорит Боровой:
— Сокол тринадцать! Сокол тринадцать! Фашисты прилетели. Бей их, бей!
Боровой говорит спокойно, но быстро.
Молниеносно разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Усталости как не бывало.
Вижу, к линии фронта приближаются девять «хейншелей» (двухмоторные вражеские самолёты) и четыре истребителя.
Я взглянул на бензомер — горючее на пределе. Можно дать короткий бой и дотянуть до аэродрома.
«Хейншели» начали выстраиваться в круг, готовясь штурмовать наши войска. Один уже заходил на штурмовку.
Командую Брызгалову, чтобы он с парой связал боем истребителей, а я с четвёркой сверху, сзади, стремительно бросаюсь на врага. Прицеливаюсь. Дистанция подходящая. Открываю огонь. Самолёт врага загорается и падает на территорию противника. Отхожу в сторону. Раздаётся спокойный голос Борового:
— Внимание! Второй «хейншель» заходит на штурмовку. Бей! Не теряй ни секунды!
Разворачиваюсь. Точно так же заходит на штурмовку и второй «хейншель». Мне кажется, что передо мной первый «хейншель». Нет, это уже второй! Он упрямо намеревается тем же способом штурмовать наши войска.
Оглядываюсь — все мои лётчики на месте. Брызгалов и его ведомый мастерски навязывают бой истребителям врага.
И точно так же, как и в первом случае, стремительно захожу сверху, сзади, в хвост «хейншелю» и даю очередь с той же дистанции. Второй «хейншель» вспыхивает и падает неподалёку от первого.
— Молодец, так их! Давай ещё! — кричит подполковник Боровой.
Вижу, Брызгалов отогнал истребителей противника. Мухин держится рядом со мной.
Разворачиваюсь. Вести бой не с кем: «хейншели» удрали.
Мы возвращаемся на свой аэродром. Это был решительный, скоротечный бой. В этом бою большую роль сыграло слово с земли.
26. ПЕРВОЕ МАЯ ЗА РУБЕЖОМ
Идут напряжённые воздушные бои. В воздухе с рассвета дотемна стоит гул авиационных моторов.
Появились вражеские самолёты, на бортах которых были намалёваны череда, кости и прочие эмблемы в этом же роде: фашисты всеми способами старались воздействовать на психику наших лётчиков.
На нас эта ерунда — назвать это иначе было нельзя, — понятно, не производила никакого впечатления, служила лишь поводом для насмешек.
— Черепа и кости они, видимо, для себя заранее заготовили, — посмеивались лётчики.
Мы делаем по нескольку вылетов в день. Несмотря на напряжённую, изнуряющую обстановку в воздухе, дерёмся мы яростно, с неиссякаемой энергией. Радуют успехи каждого боя.
Попытка противника перейти в контрнаступление была сорвана при тесном и чётком взаимодействии наших наземных войск и авиации.
1 мая перелетаем в Румынию. Река Прут сверху кажется желтовато-бурой дорогой.
Мы — за рубежом.
Садимся на аэродром севернее Ясс. Безоблачный, ясный день. Жарко. Вокруг аэродрома — сады. Всё в цвету. Красиво. Но я многое бы дал, чтобы только взглянуть на заросшее осокой болотце у родной Ивотки…
Вечером, после трудного боевого дня, собираемся на командном пункте.
Заместитель командира по политической части читает нам первомайский приказ Верховного Главнокомандующего.
Здесь, за пределами Родины, мы, советские воины, испытывали какое-то особенно глубокое и радостное волнение, слушая слова сталинского приказа:
«…Красная Армия вышла к нашим государственным границам с Румынией и Чехословакией и продолжает теперь громить вражеские войска на территории Румынии».
И мы, советские лётчики, горды тем, что есть и наша доля в этой очередной победе наших войск.
27. САМОЛЁТ КОЛХОЗНИКА КОНЕВА
2 мая рано утром Ольховский вызвал меня на КП:
— Полетите на тыловой аэродром. Получите там подарок от колхозника из Сталинградской области. Полетите с Брызгаловым на «По-2».
Я не стал расспрашивать командира. Взял парашют и отправился с Брызгаловым к «По-2».
В последний раз я поднимался на «По-2», когда сдавал испытания в аэроклубе. Много воды утекло с той поры!
Подлетая к аэродрому, я ещё издали заметил на стоянке в стороне от других новенький, поблёскивающий на солнце самолёт.
Меня и Брызгалова окружили корреспонденты.
Оказалось, что машина, которую командование поручило мне, была построена на личные сбережения колхозника Конева. Лётчик, пригнавший её, сказал, что самолёт хороший, облегчённого типа. Я быстро зашагал к самолёту, продолжая расспрашивать лётчика.
На хвосте самолёта стояло: № 14. На левом борту красными буквами было начертано: «Имени Героя Советского Союза подполковника Конева Н.», а на правом борту — «От колхозника Конева Василия Викторовича».
Ко мне подошёл представитель штаба нашего авиасоединения, пожал руку и сказал:
— Вы уже, вероятно, прочли надписи на бортах машины. У неё замечательная история. Шестидесятилетний колхозник-пчеловод Василий Викторович Конев из колхоза «Большевик», Сталинградской области, внёс свои трудовые сбережения в фонд Советской Армии и попросил товарища Сталина о том, чтобы на них был построен самолёт имени Героя Советского Союза Конева. Просьба славного советского патриота выполнена. Василий Викторович Конев — односельчанин подполковника Конева, павшего смертью храбрых в неравном бою в начале войны. Вот послушайте, что пишет колхозник Конев…