Школу никак не могу забыть. Днём ещё ничего — забегаешься, отвлечёшься, а вечером не находишь себе места. Первые дни дядя строго следил за мной, не отпускал ни на шаг. Но через две недели он послал меня после обеда пасти несколько коров на выгонах у деревни, а сам погнал стадо в луга.
Вижу, коровы мои в безопасности. Осмотрелся — никого кругом нет. И недолго думая побежал домой.
Отец уже спал. Я разбудил его:
— Что хочешь, папаша, делай, но возьми меня обратно.
Отец, ни слова не говоря, слез с лежанки, снял со стены верёвку и крепко меня выпорол. За самоволие. Я даже не заплакал. И отец сдался:
— Ничего, видно, не поделаешь. Учись!
В то же лето отец сказал мне:
— Денег у меня нет. Если хочешь купить карандаши да краски — сам заработай. Вон кулак с нашей улицы созывает малых ребят на очистку двора. Может, что и даст.
Кулак жил неподалёку от нашей хаты, был очень богат и, как все кулаки, славился жадностью. Мои старшие братья батрачили на него. Колхоза тогда ещё не было.
Нанялся и я к нему. С утра до темноты убирал двор: таскал навоз, мёл, скрёб. За целый день мне не дали ни кусочка перекусить; недаром говорит старинная поговорка: «От богача не жди калача».
И уплатил мне кулак за всю работу… одну копейку.
Во мне кипела злоба. Я решил, что больше не буду батрачить на ненавистного богатея. Но семья у нас была большая, отец болел. И я опять пошёл к кулаку. Целый день гонял на молотилке лошадей по кругу. К вечеру устал, проголодался, но был доволен: на конях накатался вволю и денег, верно, заработал — уж на этот раз, думаю, кулак проклятый заплатит получше.
Как же я был разочарован, как возмущён, когда за весь день работы на току получил кусок хлеба с тухлыми шкварками! Я швырнул подачку, повернулся и ушёл.
5. ГОРЯЧИЕ ДНИ
По вечерам к нам часто заходил наш сосед, большой друг отца, Сергей Андрусенко. Человек он был замечательный — партизан гражданской войны, крепкий большевик, неутомимый сельский активист. Я его очень любил. Шутки и прибаутки у него с языка не сходили, но больше всего нравились мне его рассказы о ратных делах, о стойких и отважных партизанах, о боях с врагами Родины. Как сейчас вижу его моложавое загорелое лицо, живые, выразительные глаза. У него военная выправка, и хоть он не особенно высок, но вид у него внушительный. А рассказывает он, как никто. Я готов слушать его часами. Когда он кончает рассказ, упрашиваю его:
— Ну ещё, дядя Серёжа!
Он улыбнётся, ласково потреплет меня по голове и, если не спешит, непременно расскажет ещё какой-нибудь интересный случай из своей жизни.
Таких людей, как Сергей Андрусенко, в нашем селе было немало. Все они горячо поддерживали колхозную перестройку деревни.
Помню многолюдные сходки, пламенные речи бывших партизан, оживлённые разговоры на улицах, не замолкавшие до полуночи, и взволнованные слова отца: «Теперь у людей открылись глаза — поняли, что кулак на батрацком труде наживается». Помню радостные лица моих односельчан после собрания, на котором было постановлено организовать колхоз и назвать его «Червоный партизан» [2]
На селе было много комсомольцев-активистов; они деятельно помогали коммунистам и колхозному активу проводить такое великое преобразование деревни, как коллективизация.
Мой брат Александр, активист-комсомолец, целые дни проводил в сельсовете, в поле, на сходках. Он одним из первых записался в колхоз и стал работать там счетоводом. Приходил поздно, нагруженный бумагами, работал долго, и я сквозь сон слышал, как он щёлкает на счётах и рассказывает отцу о событиях дня.
С рассветом Сашко уже бывал на ногах. По дороге в правление колхоза он часто заходил к коммунисту Максимцу, который жил неподалёку от нас, и советовался с ним, как со старшим товарищем.
Как-то иду с ребятами из школы. Смотрю — по улице тянется вереница телег. В гривы лошадей вплетены ленты, а на свежевыкрашенных дугах большими красными буквами выведено «ОКЧП» — ображеевский колхоз «Червоный партизан». Мы, конечно, побежали вслед за телегами. Колхозники подсадили нас, и мы важно проехали по всему селу. В этот день были организованы колхозная конюшня, колхозный двор.
Стал достоянием колхоза и большой яблоневый сад, расположенный посреди села за высокой оградой.
Сад — краса нашей деревни. Его видно издали, с полей и лугов. Особенно он хорош весной, когда цветут яблони. До революции это было небольшое дворянское поместье, но и после долго ещё садом пользовался родственник помещика.
Бывший барский дом, обвитый хмелем и диким виноградом, с бассейном перед парадным входом, был отремонтирован. Здесь разместилось правление колхоза.
Народ шёл в колхоз дружно, но всё же нашлось несколько продажных душонок, которых кулаки, затаившие зло против советской власти, смогли подкупить. Они покушались на жизнь активистов, подготовляли и ограбление колхозной лавки.
То были тревожные дни. Мать беспокоилась за Сашко. Говорили, что у бандитов есть оружие. Всё село поднялось на борьбу с ними. Была организована облава. Одного бандита удалось поймать быстро, а другой скрылся в жито. Сельчане помчались по его следам. Я в это время стоял с мальчишками у околицы. Вижу, по огороду бежит Максимец с ружьём. Мне почему-то сразу вспомнились рассказы дяди Сергея о партизанах, и, забыв о том, что нам, ребятам, строго наказано в эти дни не выходить за околицу, я бросился за Максимцем. Подбежал к роще. Там стояло несколько комсомольцев. Не успел кто-то из них крикнуть мне: «Куда ты, хлопец, отправляйся обратно!», как раздалась стрельба. Один из комсомольцев взобрался на дерево для разведки. Мимо него просвистела пуля. Это отстреливался бандит, которого обнаружил Максимец. Потом всё стихло, и я увидел Максимца и ещё двух сельчан: они тащили за собой угрюмого детину с вороватыми, злыми глазами.
У нас, ребятишек, в ту пору настроение было воинственное: мы играли в войну, облаву и мечтали поймать настоящего бандита. Я с нетерпением ждал писем от старшего брата Якова — он служил в пограничных войсках в самом южном районе нашей страны, в Кушке. Он писал о борьбе с нарушителями границы. Отец вслух по многу раз подряд читал его письма родственникам и соседям. И дядя Сергей Андрусенко после этого всегда вспоминал боевые дела в гражданскую войну. Настоящий праздник был дома, когда брат Яков прислал свои фотографии. Он стал неузнаваем: в ладно сшитой красноармейской шинели, возмужавший и, главное, с саблей в руках. Я не мог глаз отвести от этой сабли.
…После того как Максимец поймал бандита, я ходил по пятам за ним и за комсомольцами-активистами. Недели две спустя из района приехали агрономы. Сельчане вышли с ними в поле на митинг. Побежал и я.
Вдруг Максимец оглянулся и подозвал меня:
— А ну-ка сбегай за Ниной Васильевной да зайди в сельсовет — скажи, что через час приду на собрание.
Я помчался со всех ног. Прибежал, запыхавшись, в школу. Нина Васильевна улыбнулась, глядя на меня, и сказала:
— Да ты у нас связным сделался!
Комсомольцы часто давали нам, ребятам, поручения, и мы наперегонки бежали их выполнять.
И как я был рад и счастлив, когда вскоре на том самом току, где я гонял лошадей кулака, заработала молотилка нашего колхоза «Червоный партизан»!
6. НОВАЯ ЖИЗНЬ НА СЕЛЕ
Прошло несколько недель после того, как у нас организовался колхоз. Однажды вечером брат Сашко сказал мне, что у нас в селе будет клуб. Когда я пришёл в школу, все ребята только об этом и говорили. Через несколько дней наши сельчане поехали за строительными материалами. Работа закипела.
В сумерках, когда рабочие уходили, мы, ребята, бегали на постройку и играли там в жмурки. Пахло стружкой, в окна заглядывал месяц, на землю от брёвен ложились тени. Всё это нам очень нравилось, и мы неохотно шли домой.
Строительство клуба было большим событием на деревне. Все с нетерпением ждали его открытия. Я тогда впервые услышал слово «сцена» и каждый день бегал на стройку и смотрел — много ли сделано. Мне всё казалось, что работы идут медленно.
Но ещё больше радовало всех, что наше село будет электрифицировано. Зимой по вечерам мы сидели с коптилками, а ещё совсем недавно и с лучиной. Так велось издавна. И вдруг — электрический свет! У нас будет большой, залитый светом клуб, в хатах загорится лампочка Ильича, а на току будет молотить электрическая молотилка!
Наконец в село привезли столбы. Из района приехали электромонтёры, техники. Весело, споро пошла работа!
Мы, ребята, суетились больше всех. В школе засыпали учительницу вопросами, и она терпеливо, подробно объясняла нам, как проводят свет, как вырабатывается электроэнергия.
Долгожданный день наступил — ток включён! В хатах светло, уютно, а из школы так бы и не выходил — хорошо там стало! Сельчане ликовали.
В том же году, за несколько дней до Октябрьских праздников, у нас организовался пионеротряд. В ясное, солнечное утро мы до уроков выстроились в школьном дворе, и Нина Васильевна рассказала нам о пионерах, о том, что пионер, борец за дело Ленина — Сталина, должен быть примером для всех ребят. Слова учительницы, которую я любил и уважал, запали мне в сердце. И меня охватило какое-то удивительное, незнакомое до тех пор чувство.
Я очень волновался, давая торжественное пионерское обещание. Произносил слова обещания с тем подъёмом, который свойствен человеку — и юному и взрослому — в торжественные минуты его жизни.
Вожатый повязал мне пионерский галстук. Я был горд и счастлив.
С пионерским галстуком я не расставался. Перед сном тщательно складывал и прятал его под подушку. Ночью просыпался и смотрел — тут ли он.
Накануне праздника Великого Октября — к этому дню было приурочено открытие клуба — уроки в школе кончились рано. Мы побежали домой, переоделись и собрались у клуба. На нас праздничные, вышитые рубашки. Пионерские галстуки отглажены и аккуратно повязаны. Мы обступили окна клуба и прижались носами к стёклам. Клуб ярко освещён и переполнен. Нам видны на стенах портреты Ленина и Сталина, лозунги, картины, украшенные зеленью. Принарядился сегодня и вожатый — наш сельский комсомолец. Пуговицы на его военной гимнастёрке (он её надевает в особо торжественных случаях) начищены до блеска. Он вводит нас в зал, и мы чинно рассаживаемся по скамейкам — они оставлены для нас. На сцене незнакомый мне человек — докладчик. Мы сидим тихо, только иногда подталкиваем друг друга локтями и перешёптываемся: «Хорошо-то как!»