Продолжив путь, я уже знала, что через четыре дня, мы вновь встанем на привал. Это будет последний отдых перед выходом в море. Оно уж совсем был близко, а там и сражение за Корсунь[5].
Последующие дни прошли спокойно, и привал на котором все были веселы. В тот последний вечер перед выходом кораблей в море, варяги не пили своего горячего грога, и вин заморских не пили. Они сидели у костра и пели песни, поражая меня этим. Я не слышала таких песен не от Эльрика иль Кнута, а уж как поет Сверр, я вообще не слыхала раньше.
Мы — драконы моря — Пламя подо льдом, Пой песню, воин, Покидая дом Пой песню, воин — хочет крови ворон… Море — наше братство, Меч — железный друг, Отдали богатство Нам восток и юг Волны — наши сёстры, Нас прибой ласкал, Наши волчьи звёзды Север зажигал Наши волчьи звёзды — выше, викинг, вёсла…
Слушая песню, что пели собравшиеся кругом воины. Я смотрела на Сверра, на Эльрика, обводила взглядом уже ставших мне братьями мужчин. В горле образовался ком в миг, когда я подумала, что будущая битва может унести жизни кого-то из них.
Ранним утром, я встала как только засветлело, спустившись с кнорра, где спала, побрела по берегу. Костры уже все потухли, а новые ещё не начинали, все вокруг спали. Подходя к драккару Эльрика, я нашла его взглядом, присела рядышком, хорошо рядом с братцем. Потом пошла дальше, обходя поочерёдно один костер за другим, смотрела на спящих викингов.
Так обхожу костёр за костром, пока не приближаюсь к двум драккарам конунгов. Они стоят рядом, и спят конунги рядом. Рёрик и Сверр у одного костра, так и должно быть, ведь они друзья.
Побаиваюсь, разбудить и попасться им на глаза, озираюсь и только потом тихо подхожу. Оба конунга, крупные и плечистые, спят рядом с потухшим костром.
Тихо подхожу со стороны Сверра, для меня важен только он и глаза мои только на него смотрят. Сажусь на песок и смотрю на него, как на мужчину, впервые осознавая, что он мне нравится. Взглядом изучаю каждую морщинку на лбу, на чуть-чуть колыхающиеся от ветра волосы. Любуюсь на широкие плечи и сильные руки, понимая, что может больше и не придется так любоваться.
Взгляд спускается к груди, где из-под выреза рубахи, разошедшегося широко во сне, на меня смотрит голова черной птицы, а ещё её поднятое крыло. Уперев взгляд смотрю, где-то я уже видела подобное…
Сверр рядом лежит, спит. И я тяну руку, подвигаю ворот рубахи, и передо мной рисунок из двух чёрных птиц. Когда-то давно, я заблудилась в лесу, и видела его во сне. В ветхой лесной избушке, видела уже это, как мне казалось во сне.
Во сне на коже груди лежащего рядом человека, рисунок в виде двух чёрных птиц, они меня тогда напугали, как всё непонятное.
Закрываю глаза, мне теперь становится понятно, что это он спас меня.
— Любимый, — из глаза стекает слеза.
Именно сейчас, я осознаю что люблю. Я выросла, и теперь поняла, что чувствую любовь к мужчине. Мне невероятно больно понимать, что люблю без надежды на будущее, без взаимности. Понимание того, что никогда не буду счастлива, причиняет невероятную боль.
Замечаю, что на побережье, начинают просыпаться, вставать.
Тоже поднимаюсь и ухожу на кнорр, там уже Хват проснулся.
— Насмотрелась? Что ж ты так измаялась то?
— Хват, прошу, ненужно.
Отхожу и присаживаюсь на палубу, привалившись спиной к борту, закрываю глаза.
Утром наши корабли продолжили путь и подошли к месту где было видно впадение Днепра в море. Море, которое я увидела впервые, сразило меня своей величиной. Оно было больше того, что я представляла, поражая мощью. Я погрузилась в пучину ощущений, счастье что испытывала мне так хотелось разделить со Сверром, но даже смотреть в его сторону я боялась.
Мы плыли под парусом и ветер был попутный, корабли рассекали волны и вода захлёстывала на палубы, все худфаты[6] были убраны с палубы в небольшое под трюмное помещение.
Я спросила старшего на кнорре долго ли нас будет так нести и мотать, он радостно оскалился и произнёс:
— До утра точно, это шторм парнишка.
Оглядевшись я поняла, что выражение лиц варягов изменилось, они радовались. Мне в начале было невдомёк, что происходит. Лишь задумавшись я поняла, что они рады морю, как чему-то родному, естественному для них. Так бы я радовалась своей земле, Плескову, Кривитеску…
Шторм стих к утру, я почти не спала почти всю ночь. Меня привязали к крюку в левом борту, толстой веревкой, боясь, что вывалюсь за борт. Хват лёг рядом, и всю ночь просыпаясь проверял, тут ли я.
Утром настала тишина, и я уснула, под тихое журчанье воды об борта.
Так мы плыли уже пять дней, червень[7] вступил в свои права.
СВЕРР
Червень, Днепр-Корсунь.
Продолжив путь, мы преодолели пороги, один за другим, потеряли один из кораблей, его разбило на Неасит, который словени назвали ненасытным. Через четыре дня, мы вновь встали на привал. Это будет последний отдых перед выходом в море. Оно уж совсем был близко, а там и сражение за Корсунь.
Последующие дни прошли спокойно, и привал на котором все были веселы. В тот последний вечер перед выходом кораблей в море, мы не пили грога, и вин заморских не пили. По традиции мы сидели у костра и пели песни. Я пару раз глянул на словен, что тихо сидели у костра, молодой был задумчив, вслушивался в наше пение, силясь понять о чём поём. Я перевел пареньку о чём песня.
— Это боевая песня викингов.
Он в ответ быстро глянул на меня, и согласно кивнув головой, опустил взгляд.
— Викингами вы себя зовёте? — неожиданно задал вопрос.
— Да, это вы нас варягами. Мы себя викингами или берсерками[8].
Парень внимательно слушал песню, что мы пели, а я задумался над тем не взять ли мне его в названные сыновья, по завершению похода. Возраст его как раз был таков, что это было возможно. Воспитать из него воина, достойного ходить с нами в походы.
Мы — драконы моря Пламя подо льдом, Пой песню воин — Но вернись потом…. Пой песню, воин — мы драконы моря… Мать мне говорила — море наша сила… Ждет тебя Валхалла — море грохотало… Мы — драконы моря, море — наша воля… Пой песню, воин — мы драконы моря…
Ранним утром наши корабли подошли к месту где было видно впадение Днепра в море. Море встретило нас не приветливо, шторм разыгрался не шуточный. Но всё равно, мы вдыхали полной грудью, попав в свою родную стихию.
Мы плыли под парусом и ветер был попутный, корабли рассекали волны и вода захлёстывала на палубы. Шторм стих к утру, и тогда наступила тишина.
Так мы плыли уже пять дней, червень вступил в свои права.
Зная, что приближаемся к Корсуню. мы направили корабли к берегу, обходя скалистые берега и стараясь войти в тихую бухту[9], и высадились в одной из западных бухт, на той стороне города у пристани, в расстоянии полета стрелы от города, и сражались крепко горожане.
Крепость стояла прямо на берегу моря и со всех сторон была окружена неприступной стеной. По периметру Корсуни возвышались тридцать две мощные башни, семь боевых калиток и шесть ворот. Высота стен достигала восьми — десяти метров, башен десять — двенадцать метров. Нижняя наружная часть стен сложена из крупных, тщательно отёсанных и пригнанных известняковых блоков. Выше использовались для кладки более мелкие блоки на известковом растворе. Кроме того, со стороны суши подходы к укреплениям закрывал дополнительный каменный вал. На южном участке, дальнем от моря, перед основной стеной была сооружена более низкая вспомогательная стена, сильно затрудняющая подступ к стенам.
Мы осадили город, несколько дней мы стояли, перекрыв доступ в город. Люди в городе стали изнемогать, и сказали мы горожанам: „Если не сдадитесь, то простоим и три года“. Было понятно, что осада затянется, на многие дни.
Они же не ответили на наши слова, мы же изготовив войско свое, стали присыпать насыпь к городским стенам. И когда насыпали, они, корсунцы, подкопав стену городскую, выкрадывали подсыпанную землю, и носили её себе в город, и ссыпали посреди города. Воины же присыпали еще больше, и город всё стоял и не сдавался, однако благодаря мерам, предпринятым защитниками города, земляные работы не принесли результатов.
Взять город приступом, было возможно, но мы бы положили у этих стен лучших наших воинов. С тяжелым сердцем я смотрел, на высокие стены и также как и Рёрик, думал найти другие пути его завоевания.
Осада затягивалась, но в один из дней Рёрик пришёл к моему костру и заговорил:
— В городе есть наши соплеменники, нужно договориться с ними. Сегодня вечером, скажи своим людям спеть нашу песню боевую, пусть в городе нас слышат.
— Откуда эти думы у тебя? — я удивленно поднял брови.
Рёрик хмыкнул, и проговорил:
— Это мальчишка, тот словен, с моего кнорра.
— Яс, тебе дал такой совет? — я был очень удивлён.
А вечером у костров зазвучала песня, боевых берсерков.
Развеются наши стяги, И кровью врага напоим… Мы северные бродяги, Идущие на смерть строем… Мы дети волков из стаи, И внуки волков-одиночек, Здесь жажда убийства правит… Здесь смерть каждый день пророчат. И ярость- сестра отваги Подмогою в битве будет…
По утру некий муж корсунянин, именем Анастас из наших, пустил стрелу, написав на ней: „Перекопайте и переймите воду, идет она по трубам из колодцев, которые за вами с востока“. И тотчас же я повелели копать наперерез трубам акведуков[10] и перенять воду. Люди изнемогли от жажды и открыли ворота в город[11].
Посоветовавшись с Рёриком мы решили идти в город осторожно, боясь засады. Я поведу первый отряд, а Рёрик второй и если нужно придет на помощь нам попавшим в засаду. Уже у стен, я подняв руку остановил воинов за моей спиной.
Обернувшись проговорил Хальсу:
— Позови паренька, словена.
Хальс громким голосом крикнул нашим найти Яса, я ждал. Сам себе удивляясь, что я хочу от мальца. Первым подошёл старший Хват, и заговорил:
— Конунг Яса в бой не пущу, он не готов. Если нужно, пойду с тобой я.
Я не успел ему ответить, Яс подошёл, как всегда с опущенной головой.