рядом со щекой противника, лишь слегка оцарапав ее, зато Топилин попал. Так графиня лишилась обоих детей. Род Вольских пресекся. Говорили, что несчастная мать прокляла убийцу. Судачили о магии и колдовстве, об особом ритуале на могиле дочери, должном извести соблазнителя и убийцу… Но мало ли о чем болтают скучающие столичные кумушки.
На Топилина смерть Мими не произвела никакого впечатления, уже вскоре он нашел себе партию — вскружил голову дочери промышленника Загоскина, за которой давали приданое двести тысяч и имение под Псковом. Дело шло к свадьбе, как вдруг счастливый жених неожиданно для всех повесился на крюке для люстры.
Его нашли утром в квартире, которую он снимал на третьем этаже в доме купца Бубенцова — тревогу забила невеста, он обещал с ней встретиться, но не пришел.
Картина разворачивалась следующим образом. Постель разложена, шторы задернуты, тело в одном исподнем висит посреди комнаты. На столе — недопитая бутылка водки и один стакан. Заключение врача было категоричнее некуда: «Сам, все сам». Но для убитой горем девицы выводы старого и опытного доктора, повидавшего на своем веку столько трупов, сколько у нее и шпилек-то в шкатулке не найдется, значили немного.
— Это все она! Она Гришеньку извела! За дочь с сыном отомстила! — комкая платочек, выла Загоскина. — Разберитесь, ваше превосходительство, Христом богом прошу, господин начальник, не дайте злодейке остаться безнаказанной!
— Разумеется, сударыня, мой долг изобличить злодея, только у меня нет ни одного доказательства преступления.
— Есть! — жарко перебила меня Загоскина. — Доказательства есть! Вдова главного юрисконсульта Министерства путей сообщения госпожа Деларова рассказывала, будто Вольская ей сама заявила, что не успокоится, пока не отомстит за дочь. И пусть ей потом гореть в аду. Да-да, прямо так и сказала! А жена присяжного поверенного Лосского намедни говорила, что графиня искала помощи у известной гадалки, и та будто бы обещала свести ее с нужными людьми из фармазонов.
— Масонов, — машинально поправил я.
— Без разницы! — отрезала Загоскина, шмыгнув носом. — Все одно — нехристи и злодеи. А как только Гришеньку убили, так Вольская ни с кем больше словом не перемолвилась, как воды в рот воды набрала.
В Петрограде уже с полгода ходили слухи о тайном обществе, секте убийц, которым удавалось творить злодеяния, оставаясь в тени. Но, во-первых, мифические тайные общества были не по моей части, мне хватало вполне реальных убийц и воров, а, во-вторых, для мартинистов, иллюминатов и прочих теософов в полиции был выделен специальный департамент. Заниматься слухами мне было не с руки, хватало более насущных проблем. Но сказал я другое:
— Напрасно, голубушка, вы придаете значение всяким слухам, обычно они вздорны. Но я обещаю вам разобраться.
С этими словами я вызвал секретаря, который проводил девицу к выходу, а я отдал распоряжение следователю проверить сказанное. Не то чтобы слова несчастной невесты заронили во мне сомнения, сомнений у меня не было. Представить, будто графиня — женщина пожилая, степенная, могла силой загнать молодого здорового мужчину в петлю, я не мог. Кроме нее у незадачливого жениха было достаточно недоброжелателей — обманутых им девиц было немало. Да и промышленник Загоскин — отец невесты, человек жесткий и физически крепкий — вполне мог приложить руку, придавив дочкину зазнобу, дабы предупредить ее дальнейшие разочарования в супружнике. Только все эти измышления были лишними — самоубийство не вызывало сомнений. Следствие было проведено со всем тщанием, на какой только был способен столичный сыск.
Но я еще раз просмотрел материалы следствия.
На всякий случай Топилин вернулся домой около семи часов вечера, после этого часа к нему никто не приходил. Хозяйка квартиры жила в этом же доме на втором этаже, и пройти к жильцу на третий этаж так, чтобы она осталась в неведении, было совершенно невозможно. Хозяйка клялась, что услышала бы скрип ступеней даже во сне, спала она чутко. Дворник находился в дворницкой безотлучно, заперев черный ход на ночь. Остальные жильцы тоже никого не видели. Окна квартиры плотно закрыты, и открыть их снаружи не представлялось возможным. На всякий случай были опрошены все жильцы дома. Алиби оказалось у всех, правда, к жильцу на третьем этаже днем приходил деловой партнер господин Шталь, но когда они закончили с делами, и Шталь ушел, Топилин еще не вернулся. Будучи допрошен, Шталь утверждал, что с Топилиным знаком не был, а больше никто из посторонних в дом не входил.
С чистым сердцем я оставил это дело, погрузившись в расследование других преступлений, требующих безотлагательного внимания. А вскоре меня срочно вызвали в Егоровские бани.
На Большом Казачьем переулке перед зданием бани дежурили двое городовых. Завидев меня, один из них тут же бросился ко входу и с силой забарабанил кулаком в дверь.
— Открывай, его высокоблагородие прибыли! — зычно рявкнул он.
— Запёрли, — добавил другой, распахивая передо мной дверь, — а то ведь сбегут, пока суть да разбирательство.
В вестибюле царила полная неразбериха. Обычно степенный швейцар нынче потерянно мял фуражку. Ковровая дорожка на лестнице сбита, пальма у входа едва ли не вывернута из кадки.
— Где труп?
— Пожалуйте сюда, ваше высокоблагородие, — широким жестом пристав показал на лестницу.
— Несчастный случай, исключительно несчастный случай-с. У нас такого никогда не было-с, — бормотал управляющий, семеня впереди меня.
— Личность установили?
— Так точно, ваше высокоблагородие, — гаркнул пристав, и понизив голос, шепнул: — Поручик Казарин, сын генерала Михал Иваныча Казарина, утонул-с.
— В бане?
От изумления я даже остановился. Конечно, без происшествий в бане не обходилось. И головы в кровь разбивали, поскользнувшись на обмылке, и шайками дрались, не поделив скамью, а уж сколько часов и портмоне было украдено — не сосчитать, но утопленников на моей памяти не встречалось. А тут еще и генеральский сын.
Генерал Казарин слыл известной личностью в столице. Он был богат, владел несколькими домами, из которых дом на Мойке был особенно красив. Кроме того, ему принадлежало огромное имение под Вильно. Поговаривали, что старик Казарин, тратя немалые деньги на своих собак и лошадей, к домашним — сыну, замужней дочери и зятю — был чрезвычайно строг. Забегая вперед, следует сказать: по собранным сведениям отношения с дочерью и сыном у генерала были, как говорится, «кислые» — уж слишком волновали наследников вопросы наследства. Что касаемо самого имущества, то большая его часть представляла собой майорат — главным наследником и будущим владельцем всего состояния должен был стать утопленник, сын генерала. А в случае его смерти — старший в роде, то есть маленький сын генеральской дочери, по мужу госпожи Шталь.
Меня провели через комнату ожидания и коридор с раздевалками прямиком к бассейну — в просторный светлый зал, украшенный барельефами, зеркалами и растениями. Вторая дверь, сейчас закрытая, вела к душевым и дальше в мыльню.
Прикрытое простыней тело лежало на каменном полу рядом со ступенями, спускающимися в воду. Из-под простыни натекла большая лужа. Я приподнял край покрывала. Мне предстал человек средних лет, физически крепкий.
Над телом возвышался городовой, рядом переминался босыми ногами дрожащий молодой человек, единственной одеждой которого была обрезанная простынка. Впалая грудь, бледная кожа, вялая мускулатура — наверняка бумажная душа. Тонкие мокрые волосы вразнобой облепили макушку. Глаза, подслеповато щурясь, шарили по входящим в зал полицейским.
— Вот этот господин обнаружил утопленника, — подозрительный взгляд пристава уперся в раздетого.
— Позвольте представиться. Смолич Святослав Леонтьевич, служащий Русско-Азиатского банка, — сказал молодой человек.
В голосе молодого человека чувствовалось неподдельное волнение, самого его не на шутку лихорадило, как это нередко случается у особ впечатлительных, впервые столкнувшихся с покойником. Рассказ его получился донельзя сбивчивым и изобиловал ненужными подробностями, поэтому я перескажу его сам.
Господин Смолич вчера вечером вернулся из Самары, где жили его родители, и сегодня прямо с утра направился в Егоровские бани смыть дорожную пыль, дабы завтра уже приступить к работе в банке, где он служил третий год. Хотя Смолич, как и Казарин, являлся завсегдатаем бань, с поручиком знаком не был. После мыльни молодой человек решил освежиться в бассейне. Бассейн был пуст, что выглядело несомненной удачей. Смолич сошел по ступеням в воду, лег на спину и поплыл. Впереди никого не было, он специально посмотрел. И вот когда он поравнялся с мостиком, нависающим над бассейном, его макушка уткнулась во что-то мягкое. Смолич встал на ноги и повернулся. В воде плавало тело…
— Как же вы его не заметили раньше? — спросил я.
Молодого человека опять начала бить крупная дрожь, так, что даже зубы начали выбивать чечетку.
— С берега не разглядел-с, близорук, — выдавил он.
Мне стало жаль беднягу, и я отправил его одеваться под присмотром полицейского.
Я прошел вдоль бассейна. Утонуть в нем решительно невозможно — воды там по грудь и даже мельче. Удариться об угол — вряд ли, края сглажены. Упасть — тем более. Пол нескользкий, сам бассейн окружен барьером, мостик снабжен перилами. Я вновь приподнял простыню, закрывающую утопленника. На первый взгляд никаких повреждений на теле видно не было. Я осмотрел руку и ногти. Чистые, коротко обрезанные. Впрочем, это мало что означало, вода — коварная субстанция для следствия, смывающая все улики.
Поверить, что здоровый мужчина в расцвете лет вот так просто захлебнется «в луже», было непросто. Так в чем же причина? Ну, доктор все расставит по местам, надо только подождать его приезда.
Однако, ждать не понадобилось.
— Пропустите, доктор приехал! — послышался зычный голос за дверью, и в зал проскользнула сухонькая фигурка доктора Зайцева.
Доктор раскрыл саквояж и откинул простыню. Измерил температуру, оттянул веко, принюхался, склонившись с самому лицу утопленника. Вердикт после осмотра не заставил себя ждать: «Утонул. Водка и баня не совместимы».