Я и сам понимал, что нужно спешить: уже завтра высокопоставленная особа может оказаться недоступной для следствия и правосудия. И тут мне пришла в голову идея допросить молодых людей вместе.
Их привели в мой кабинет и усадили так, чтобы я мог одновременно видеть лица обоих. Секретарь положил перед собой лист бумаги и обмакнул перо, ожидая начала допроса.
— Запираться бесполезно, я все знаю, — с ходу заявил я. — Об убийствах, знаках, тайном обществе. В ваших интересах рассказать все без утайки.
Молодые люди молчали. Князь был бледен и выглядел подавленным, но старался сохранить лицо, а Смолич, наоборот, имел вид чрезвычайно возбужденный, поэтому я решил надавить на него.
— Неужели женщина, единственная вина которой состоит в том, что она не любит вас, заслуживает смерти?
— Я любил ее, а она только смеялась надо мной! Я хотел доказать ей… Хотел, чтобы она страдала так, как страдаю я! Я… Я даже не знаю…
— Так что же не убил сам? Духу не хватило? А поехал за ними зачем? Убедиться, что дело сделано чужими руками?
Смолич вскинул голову, его лицо было залито слезами.
— Поехал, потому что хотел помешать, но опоздал… Никогда себе этого не прощу! Без Аглаи моя жизнь потеряла смысл. Мне больше не за чем жить!
— Déchets вообще не за чем жить, — тихо произнес князь, но был услышан Смоличем.
Он вскочил и бросился на сидевшего в другом конце кабинета князя. Злость и отчаяние придали Смоличу силы, и полицейский не сразу смог оттащить его. А когда справился, то с удивлением увидел свой пистолет в руках Смолича, нацеленный на князя. И когда только успел…
— Парень, не дури! — просипел полицейский.
— Смолич, не делайте этого! — крикнул я, медленно выбираясь из-за стола. Любое резкое движение могло спровоцировать нажатие курка.
Краем глаза я видел растерянность охранников, бледное до синевы лицо секретаря и дуло пистолета, ходящее ходуном в трясущихся руках Смолича. Но он не выстрелил сразу, и это был хороший знак.
— Не нужно приумножать зло. Хватит убийств. Этим вы Аглаю не вернете, — я старался говорить медленно и спокойно. — Помогите нам разоблачить преступников, которые вовлекли вас в это страшное предприятие. Ради ее памяти помогите.
Он всхлипнул. В какой-то момент мне показалось, что я достучался до его разума, но молчавший до сих пор князь все испортил.
— Не трудитесь, вам их не достать, — вдруг произнес он, повернув голову ко мне.
И тут грохнул выстрел. Но князь как сидел, так и остался сидеть на своем месте, зато Смолич упал, заливая кровью пол кабинета.
Когда тело несчастного Смолича унесли, я продолжил допрос.
— Кто будет следующей жертвой?
Князь молчал. Его красивое лицо выглядело надменным и равнодушным, словно он был гранитным сфинксом с Университетской набережной.
— Если вы думаете, что вас спасет ваше особое положение, то ошибаетесь, — продолжал я. — Сегодня же уйдет доклад в канцелярию Его Императорскому Величеству.
— Вы не понимаете, во что вмешиваетесь, — наконец проговорил Дмитрий Павлович. — Если вы патриот, если любите отечество, не мешайте мне. Я все равно завершу задуманное, если не сейчас, так позже. Я знаю: теперь мне придется действовать без помощи и благословения высших сил, мне уже не уйти от наказания, но я чист перед Богом. А вы должны знать: каждый день промедления приближает Россию к гибели. Больше мне нечего вам сказать.
— Запереть и не выпускать, — кивнул я на князя, когда пришел в себя, — что бы не произошло, пусть хоть сам дьявол из преисподней придет за ним. Я к начальнику сыскной полиции.
Несмотря на раннее утро Аркадий Аркадьевич Кирпичников был уже на ногах. Мне удалось не только быстро ввести его в курс дела, но и передать ему свою озабоченность сложившимся положением.
— Нужно пресечь банду на корню, пока не произошло следующее убийство. Одному Богу известно, против кого затеял преступление великий князь, я даже боюсь думать об этом. Действуйте, Петр Маркелович, — проговорил он. — Только аккуратно. Одного человека, который мог бы дать показания, мы уже лишились, нужно не допустить подобного впредь. А я безотлагательно поставлю в известность прокурора. Дело предстоит деликатное. Ну да вы и сами понимаете.
Мне не нужно было объяснять деликатность нашего положения: нам предстояло предъявить обвинение особе голубых кровей.
Собрав «летучий отряд» и добавив на всякий случай пару переодетых полицейских, я направился к дому гадалки. Часть людей я направил к черному входу, а сам с тремя агентами поднялся по лестнице в квартиру. Испуганная горничная, открывшая дверь, прижалась к стене. А гадалка, казалось, ждала меня. Несмотря на ранее утро, она была одета в темное дорожное платье, лицо скрывала густая вуаль.
— Мадам, вам придется проехать с нами. Вы обвиняетесь в организации преступного сообщества, занимающегося убийством людей. Не пойдете добровольно, вас поведут силой.
— Этого не потребуется, — голос был тем, что предсказал мне страшное будущее. — Я подчиняюсь вашей воле.
Гадалка выглядела абсолютно спокойной.
Зато в здании сыскной полиции царил переполох. Я приказал запереть женщину и направился в свой кабинет.
— Петр Маркелыч, — бросился ко мне секретарь. — Тут… Такое дело… Отпустили его!
— Кого?
— Так Дмитрия Палыча!..
— Как? Я же приказал!..
Я кинулся к Кирпичникову. Аркадий Аркадьевич выглядел растерянным. Он озадаченно протирал пенсне, его тонкие пальцы подрагивали.
— Аркадий Аркадьевич? Как же так?.. Что прокурор?
— Ничего не поделать, Петр Маркелович, — только и смог сказать он, разведя руками. — Все бесполезно.
Затем взял со стола бумагу и протянул мне. Я быстро пробежал приказ глазами, и у меня опустились руки.
Но еще оставалась гадалка. Если удастся получить ее показания… Но Кирпичников, словно прочитав мои мысли, протянул мне второй указ. Нам приказывали прекратить расследование.
Ну нет! Я не мог бросить дело на середине!
Почти бегом я спустился в свой кабинет и приказал немедленно привести задержанную.
Под конвоем гадалка неторопливо вошла в кабинет, так, будто бы прогуливалась по Летнему саду. Спокойно уселась на предложенный стул. Спину она держала прямо и, похоже, действительно не боялась меня.
— Зачем вы делаете это? — спросил я.
— Потому что можем. Вспомните, что я вам говорила: можно всё, но не всем.
Больше она не сказала ни слова, как я ни старался, до тех самых пор, пока в мой кабинет не ворвался разъяренный человек в мундире с погонами полковника. За его спиной выглядело донельзя расстроенное лицо Кирпичникова. Полковник швырнул мне на стол приказ, повелевающий отпустить задержанную.
На этом расследование для меня закончилось. До сих пор я не знаю, выполнил ли кто-то заказ князя или страшная серия прервалась со смертью несчастной Аглаи. Теперь каждое самоубийство и каждый несчастный случай я рассматривал как возможную жертву этой безумной эстафеты. Одно было для меня несомненно — свое намерение великий князь Дмитрий Павлович осуществил, как и обещал. Но уже без поддержки преступного гения. Действовал он грубо, неумело и не слишком разумно, за что и поплатился — его командировали на Персидский фронт в войска генерала Баратова. Я не раз задавался вопросом: как бы я поступил, назови мне тогда князь Дмитрий имя будущей жертвы. Даже сейчас я не знаю ответа. Могу лишь возблагодарить Господа, что избавил меня от столь мучительного выбора. Ведь я, как и великий князь, воочию видел пагубное воздействие «старца».
Пророчество гадалки в плане моего будущего сбылось полностью с той лишь разницей, что мне не пришлось выбирать свой путь, все свершилось помимо моей воли. Выплеснувшееся на улицы Петрограда в первые дни февральского переворота безумие прошлось по городу кровавым цунами. В самую страшную ночь с 27-го на 28-е число моя семья, к счастью, была далеко. Видя, к чему идет дело, я, наскоро собравшись, вывез родных из города в Великие Луки в имение помещика Гаврилова. Однажды я оказал Гаврилову значительную услугу, и теперь он был рад отплатить мне, приютив мою семью. Устроив их наилучшим образом, я решил вернуться в Петроград, понимая, что жители Петрограда нуждаются во мне даже больше моей семьи, которая уже находилась в безопасности.
Однако я не мог предположить, с какой жуткой действительностью мне придется столкнуться. Из тюрем вышли не только политические заключенные — противники царского режима, на свободе оказались уголовники всех мастей, воры, бандиты, убийцы. Обезумевшая толпа в пьяном угаре жаждала крови.
Досталось не только «синим мундирам» — охранке и политическому сыску, как можно было бы думать. Убивали всех представителей правопорядка, без разбора. Половина городовых столицы погибла в первые дни переворота. Их трупы плавали в Обводном канале, бледные, страшные.
Зверства, которые мне довелось увидеть своими глазами, не поддавались описанию. В городе уже никто не пытался навести порядок, да и некому было его наводить.
Моя квартира была разграблена, здание полицейского сыска сожжено. Я шел по улицам Петрограда и не узнавал свой город. Казалось, орды диких кровожадных зверей ворвались в город, который никогда в своей истории не подчинялся врагу.
«Эй, фараоны! Конец вам!» — кричали отовсюду. На моих глазах забили насмерть пристава, потом его жену. Сдержать озверевшую толпу не удавалось. Меня ударили. Раз, потом другой, я упал на снег. А потом меня, уже теряющего сознание, подхватили чьи-то сильные руки и вынесли из кровавого месива. Я так и не узнал имя своего спасителя, как не знаю, выжил ли он сам.
Вернуться к семье в Великие Луки, несмотря на неустанные попытки, мне не удалось — дороги оказались перекрыты. Чудом выбравшись из обезумевшего города, я оказался в Одессе. Я надеялся, что через месяц-другой смогу вернуться обратно, но это оказалось невозможным. Ошибался я и когда считал, что больше никогда не увижу эстафету смертей. Все вернулось спустя восемь лет.