Дурная компания, к сожалению, была — полгода назад Антон связался с масонами. Ходил на их непонятные собрания, жертвовал «братьям» из своего невеликого жалования последние сантимы. Карсавина говорила о масонах с ненавистью. Я тоже не симпатизировал вольным каменщикам еще со времен работы в Петербурге — помнил, какими коварными могут быть их замыслы, и какой жестокой бывает расплата за предательство и неподчинение.
Дальбан давно ушел, полицейский лениво позевывал, а я, наоборот, подсел поближе к тетушке Антона в надежде узнать что-либо об её племяннике. Она же была только рада слушателю в моем лице, но, к сожалению, мало что могла сообщить. Знала лишь, что место в банке Антоша получил посредством хлопот кого-то из высокопоставленных «братьев», а ложа, в которой числился Антоша, входила в состав Великой Ложи Франции. Зато о племяннике она могла говорить часами. Добрый, чуткий, внимательный…
Молодой человек пришел в себя через три дня. За это время, несмотря на сопротивление Дальбана, я все-таки украдкой показал Карсавиной раненого, предварительно взяв с нее слово молчать, если она не хочет навредить своему Антоше. Конечно же, это был он. Очнувшись и увидев меня, бледное лицо Карсавина озарилось улыбкой узнавания, глаза расширились от удивления.
— Петр Маркелович, это вы?
— Откуда вы меня знаете?
— Да кто же не знал вас в столице, — пролепетал он. — Теперь я спокоен, что их поймают.
Рассказ Карсавина я приведу своими словами, порядком подсократив. Юноша порой был невнятен, подолгу останавливался перевести дыхание или принять лекарство. Порой его лицо искажала судорога боли.
Антон, как и все мы, оказавшиеся в Париже, бежал из охваченного безумством Петрограда, где погибли его родители. Сначала он оказался в Ревеле, а уже оттуда вместе с семейством тетки перебрался в Париж. Горячее желание вернуть утраченную Россию привело его в ложу «Астрея». Его увлекала таинственность, великие планы по восстановлению монархии, он чувствовал свою причастность к тому, что потом станет историей. Более того, он делал эту историю. Юный, одинокий, потерянный в чужой стране, он обрел в масонстве цель и смысл существования. Ни разу не усомнившись в благородных целях «братьев», верил им безоговорочно.
Русское масонство, словно клетки злокачественной опухоли, вырастало на теле французского общества. Лишившись своих лож на территории России, умудренные в политических интригах высокопоставленные русские масоны восстанавливали утраченное на территории Франции. Они вербовали новых адептов среди молодых людей, потерянных, заблудших, неустойчивых в нравственно-духовных ориентирах, как Антон Карсавин или уже Энтони Корсо, и делали их послушным орудием своей воли.
Забегая вперед, скажу: когда в руки французской полиции попали масонские бумаги, я прочел рекомендательное письмо, данное Энтони одним из «братьев», пожелавшим остаться неизвестным:
«Досточтимый Мастер! По Вашему приказанию я беседовал с профаном Корсо. К религии профан совершенно индифферентен, церковь посещает изредка, по бытовым мотивам, а не ради утоления религиозного чувства. По политическим убеждениям профан заявляет, что он антибольшевик. Он склонен видеть возрождение России в новых формах, определить которые затрудняется. Надеясь принципиально на скорый конец большевизма, он совершенно не видит, как это произойдет. К восстановлению монархии относится скорее положительно, чем нет, как временную меру рассматривает положительно. Производит впечатление человека хоть и неглупого, но легко внушаемого, наивного и недалекого. Я буду голосовать за принятие профана в нашу среду, сознавая, что в своем нынешнем состоянии он масонству дать ничего не сможет. Это типичный профан. Профан с большой буквы. Однако он может быть чрезвычайно полезен нашим целям в силу своей наивности».
Энтони был принят в ложу «Астрея». Совместные банкеты мужской и женской лож и проводимые ритуалы «Блаженства», «Рыцарей и Нимф Розы», «Любителей Удовольствия» заставили трепетать его сердце. Он влюбился без памяти в таинственную незнакомку, лицо которой всегда было скрыто маской. Влюбился в ее голос — завораживающий, чувственный, противиться желаниям которого было невозможно. Да он и не хотел. Энтони был счастлив, он испытывал необычайный подъем, лелеял радужные надежды, которые закончились лужей крови на рю де Иветт.
За несколько дней до ранения к нему в банк обратилась девушка.
— Это вы месье Энтони Корсо?
Он смог только кивнуть. Конечно же, он сразу узнал ее. Журнал «Вог» с фотографией Натали Баженовой на обложке лежал у него под матрасом.
— Мне нужно с вами переговорить по важному делу. Когда вы заканчиваете?
— Я сейчас отпрошусь, — выпалил Энтони с намерением немедленно уволиться, если начальник его не отпустит.
Натали он нашел на бульваре возле банка. Девушка сидела на скамейке в тени каштана.
— Имя Арона Симановича вам что-нибудь говорит? — спросила она, когда Энтони, пересилив робость, подошел к скамейке.
И только после того как он кивнул — именно Симанович давал ему рекомендацию для перехода в следующий градус со всеми обязательными клятвами верности и беспрекословного подчинения — протянула письмо.
— Тогда читайте.
Он читал и не верил написанному. «Братья» из «Астреи» намеревались провернуть грандиозную финансовую аферу. Для меня, знакомого с деятельностью «вольных каменщиков», а вернее «вольных прохиндеев» еще в России, ничего удивительного в этом не было. И здесь, во Франции, они остались верны себе, их деятельность представляла собой бесконечную прохиндиаду и стремление достать денег для себя. Однако для юного Антона Карсавина сей факт стал неприятным откровением.
В письме обсуждались детали денежной аферы. Под предлогом возведения на престол Кирилла Владимировича, который только что провозгласил себя Императором Всероссийским Кириллом I, повсюду собирались грандиозные средства «на нужды императора». Хранились эти средства в банке, где работал Энтони (по всей видимости, устроенный туда специально в преддверии аферы), и именно их в самые ближайшие дни и собирались похитить мошенники.
— Откуда у вас письмо? Может, это подделка? — с сомнением спросил он, закончив чтение.
Натали покачала головой.
— Нет, не подделка. Письмо выронила княгиня Эристова в салоне «Ланвен». На конверте не было адреса, только какой-то странный символ — видимо, они не пользовались почтой — и я открыла его. Это ее почерк, я сравнила почерк всех клиенток, кто посещал в тот вечер бутик. К тому же на следующий день она спрашивала, не находил ли кто конверт.
— И что теперь?
— Мне нужны деньги, я собираюсь продать ей письмо, — сказала девушка. — Как только она заплатит, сразу же оплачу обучение моей сестры и уеду в Америку. Там они меня не достанут.
— Это ведь может быть опасным! — воскликнул Энтони.
Эти же слова пришли мне на ум, когда я слушал рассказ молодого человека. Но оказалась, что Натали предусмотрела некие меры предосторожности, которые, впрочем, ей не помогли.
О смерти Баженовой Корсо узнал из газет и преисполнился еще большей уверенностью воспрепятствовать мошенникам. В тот же день на вечернем банкете за очередным ритуалом чувственный голос поведал ему о том, что он должен сделать завтра.
На следующий день в банк к Энтони заявился Симанович и попросил внести наличные на счета нового «императора». Сумма была очень большой, даже огромной, но деньги оказались фальшивыми. Настоящие, по-видимому, были украдены. Расчет делался на то, что, увидев «брата», Корсо не станет проверять купюры. А если и обнаружит подлог, то все равно зачислит деньги — он же давал клятву выполнять любые приказы «братьев» более высокого градуса…
Однако Энтони не только не принял деньги, но и поднял шум. Он понимал, что эту выходку ему не простят, и уже сам хотел покинуть ложу, но никак не думал, что его попросту убьют. Иначе он бы не пришел на заседание.
На этот раз зал на третьем этаже особняка на рю де Иветт был оформлен совсем иначе, чем обычно. Стены обтянули черной материей с изображениями черепа с костями и капающих из пустых глазниц слез, восковые свечи в высоких подсвечниках, установленные вокруг пустого гроба, лишь слегка разгоняли мрак. Фигуры «братьев», выстроившихся вокруг гроба в круг, прятались за свободными черными одеяниями, а их лица скрывались за масками. Среди них были и женщины.
Председатель осведомился у Наблюдателя, закрыты ли двери, и судилище началось. Энтони заставили полностью раздеться, единственной его одеждой теперь служил ритуальный запон — фартук вольного каменщина, украшенный масонскими символами. Ему набросили на шею веревку и повели в храм. Председатель задал вопрос, зачем он стал масоном. Не затем ли, чтобы, узнав их тайны, предать их? Ему показали гроб и рассказали историю предательства, случившегося в древние времена. Затем все, как один, проголосовали за его исключение.
Его заставили подойти к гробу, и с каждым шагом один из братьев наносил ему в спину символический удар ножом. Однако последний удар — в тот момент он уже переступил порог зала — был нанесен не бутафорским, а настоящим кинжалом. Корсо упал, истекая кровью.
Далее сознание то возвращалось, то покидало молодого человека. Иногда ему казалось, что сквозь пелену, застилающую разум, он слышит голоса. Огромных трудов ему стоило не застонать, потому что иначе его бы его добили.
— Он жив? — коротко спросил женский голос. Тот, который еще недавно нашептывал ему о любви, теперь звучал зло и раздраженно.
— Вроде нет, — прозвучал голос Симановича.
— Вроде?! Что ты наделал, идиот!
Корсо осторожно повернул голову. Рядом с ним стояли Симанович и… Так вот как выглядит та, которую он боготворил! Острый подбородок, узкие губы с ярко-красной помадой, длинные темные брови, почти сходящиеся у переносицы, от чего лицо кажется хмурым и злым. А, может, она такой была всегда.
— Идиот!
— Он мог выдать меня полиции, — оправдывался Симанович.