Движение было ужасно знакомым. Ужасно.
— Андрюх, харэ прикалываться, не смешно, — то ли закричал, то ли подумал Серега.
А Андрюха растянул губы и сказал:
— Хэ. Хэ. Хэ.
— Блин, — сказал Серега, отступая. — Ты тоже… Блин!
Он снова отчаянно огляделся, изо всех сил надеясь, что Саня, Димон, да кто угодно ржут в кустах, проходят мимо или просто гуляют поодаль. Не было вокруг никого: летняя улица оставалась пустой. А какой ей быть посреди рабочего, да еще и летнего дня?
Серега, потоптавшись на месте, сказал громко, но будто сам себе:
— Помогите.
Андрюха сипло вздохнул, дернул головой и обмяк. На полторы минуты, понял Серега и психанул на себя: человек помирает, а я стою тут и даже крикнуть стесняюсь, чтобы не выглядеть по-дурацки.
Он завопил во все горло:
— Помогите, пожалуйста!
Помолчал и добавил:
— Кто-нибудь, помогите! Человек помирает!
И бросился к дому Назаровых.
Калитка была заперта, но Альма, псина помельче Рекса, зато в разы свирепей и опасней, сидела на цепи — а когда Назаровы уходили надолго, они ее с цепи спускали. То есть сидела она, пока Серега был относительно далеко, а когда ухватился за перекладину калитки, Альма уже молча кинулась распахнутой пастью. Цепь, зазвенев и брякнув, остановила клыки сантиметрах в двадцати от калитки. Серега отдернул руку, а Альма, упавшая на огрызок хвоста, прокашлялась, поматывая головой, поднялась и принялась по короткой дуге перебегать туда-сюда красиво выложенную кирпичом дорожку.
Сморщенный нос и прищуренные глазки Альма не отводила от Сереги и бродила тоже почти молча, давя в себе нарастающий рык.
— Тетя Ира! — крикнул Серега изо всех сил. — Дядя Миша! Это Викулов, сосед! Там человеку плохо, надо в скорую или в госпиталь позвонить!
Дом молчал. Серега всмотрелся. Тень навеса над крыльцом не позволяла быть уверенным, но дверь выглядела плотно закрытой. Перелезть через забор с той стороны, подумал Серега, добраться до крыльца и постучать как следует.
Не, Альма успеет раньше, длины цепи ей до самой двери хватит — ну и до меня тем более. Или с той стороны дом обогнуть, выбить стекло, залезть и позвонить? В тюрьму посадят. Да и окна высоко, не допрыгнешь, а на стекло напорешься — кровью истечешь раньше, чем помощи добьешься, понял Серега, презирая себя за неспортивность даже сильнее, чем за трусость. Андрюха бы давно ворвался во двор, отпинал Альму и влез в окно, хоть через второй этаж.
Ну и что, сильно это Андрюхе сейчас помогает?
Чтобы не думать так, Серега подобрал горсть гравия и метнул ее в сторону двери, запоздало ужаснувшись, что угодит в стекло и страшные предчувствия по поводу уголовных разбирательств сбудутся хотя бы частично. Но камушки не долетели даже до крыльца. Зато Альма наконец зашлась в озлобленном лае, коротко перемежаемом булькающим рыком и переводом дыхания, когда ошейник бил по горлу собаке, совсем неистово рвущейся рвать и грызть наглеца.
Серега сперва отшатнулся, потом прислушался, потом рванул к следующему дому. Раз Назаровы даже не выглянули полюбопытствовать, чего Альма так беснуется, значит, нет их дома, и тратить время на них не следует.
Он подергал следующую калитку и ту, что напротив, поорал: «Тетя Люба!
Тетя Галя!» и побежал обратно, чувствуя, как беспощадно и бессмысленно уходит время. Не секунды и минуты, а время Андрюхиной жизни. Всей, оставшейся. Даже если бы тетя Люба и тетя Галя были дома, а не шлялись непонятно где, сразу выскочили бы и оказались бы готовыми спасать и содействовать, а не орать и ругаться, как обычно, — чем бы они помогли Андрюхе? Советом не шляться где попало, хорошо учиться и быть вежливым со взрослыми?
Не поможет это Андрюхе. Ему ничего уже не поможет, отчаянно подумал Серега, топчась над Андрюхой, так и валявшимся на краю страшно пустой и тихой улицы. Никого на ней на всю трехкилометровую длину не было видно, кроме Андрюхи, корчившегося в траве, и ничего не было слышно, кроме мелкого частого дыхания Андрюхи и хриплого хохотка, который все труднее выползал из сворачиваемой шеи.
Отчаянно всхлипнув, Серега помчался к курятнику. Под взволнованный лай и вой Рекса, норовившего вырваться из неволи, он извлек из кофра последнюю пробирку с остатками жидкости, подбежал к Андрюхе и снова отчаянно огляделся, надеясь, что в последний момент, как в кино, все-таки прибудет мама, скорая помощь, красная конница или голубой вертолет с волшебником и лечебным эскимо.
Не было их. Никого не было. Только Серега со шпионским лекарством в руках.
Рекса это лекарство спасло.
Но Рекс же пес. А Андрюха не пес.
Но Рекс почти умер — и выжил. И Андрюха почти умер.
— Мама! — не то позвал, не то пожаловался Серега в последний раз, всхлипнул, присел, выдирая пробку из пробирки и, дождавшись, пока искривленный рот Андрюхи замрет после очередного, еле слышного уже «Хэ.
Хэ. Хэ», быстро влил туда вонючую жидкость.
Андрюха медленно повел головой дальше, будто пробуя шею на излом.
Руки и ноги у него вытянулись. Он вздрогнул всем телом, замер и обмяк, закрыв глаза. Серега, вздрогнувший вместе с ним, отчаянно посмотрел на Андрюху и на пустую пробирку, отшвырнул ее прочь, плюхнулся в траву и тихо зарыдал.
На втором всхлипе его отвлек посторонний звук. Андрюха сделал сильный сиплый вдох. Серега поспешно стер слезы, чтобы понять, что происходит.
Андрюха так же сильно выдохнул и на новом вдохе попробовал поднять руки.
Они бессильно упали — но пальцы слабо шевелились.
— Андрюха, — прошептал Серега и тут же заорал, хватая Андрюху за плечи: — Андрюха! Ты живой!
Андрюха открыл было глаза, зажмурился, скривился и передернулся, будто от горького, и что-то просипел.
— Чего?! — счастливо уточнил Серега.
— К-кой ещ… Жив… Чт-так-к…
— Все нормально! — заорал Серега как глухому. — Ты тут грохнулся и подох почти, но теперь все нормально!
— Чор-ршт, — пробормотал Андрюха уже отчетливей и попробовал встать, но ноги и руки разъехались. — Пым-мгь.
— Чего? А, помочь. Давай, потихонечку.
Поднимать Андрюху оказалось очень непросто: он был удивительно тяжелым и норовил, падая, опрокинуть и Серегу — вроде не специально, но успешно. Впрочем, утвердившись на ногах и слегка покачавшись, зашагал он почти уверенно, хоть и пошатывался на ходу, а пару раз удержал равновесие, лишь навалившись на Серегу. Серега терпел и даже воздерживался от шуточек про сопровождение пьяницы в вытрезвитель и тем более про битого, что везет небитого. Зачем будить лихо.
У своей калитки Андрюха как будто оклемался окончательно, до крыльца добрался сам и почти не шатаясь, ступеньки одолел довольно быстро, хоть и вцеплялся в перила, как в канат на физре.
— Андрюх, давай я позову кого? — предложил Серега, дежуривший у нижней ступеньки на случай, если Андрюха надумает вдруг снова повалиться навзничь.
— Телефон есть, бабка дома, вали, «а я майор», — взявшись за ручку двери, сказал Андрюха слабым голосом.
Подумав, он хотел что-то добавить и аккуратно, чтобы не брякнуться, повернул голову к Сереге — но тот, кивнув, уже пошел к калитке.
Андрюха некоторое время смотрел ему вслед, двигая подбородком, как будто так можно было найти слова, которых он до сих пор не использовал.
Потом он дернул ручку двери, потерял равновесие, но сумел свалиться не со ступенек, а вперед, в открывшуюся щель.
Торчащие ноги помешали закрыться двери, из которой слышалось бормотание телевизора, потом донесся недовольный голос пожилой женщины:
— Андрюш, ты, что ли? Андре-ей! Чего молчишь? Кто там?
Потом донеслись шаркающие шаги, щелчок выключателя и обеспокоенное квохтание:
— Андрюш, что с тобой? Ты что… Ну-ка дыхни. Андрей, посмотри на меня. Андрей! Господи, что делается-то!
Через пять секунд в доме заскрежетал диск телефона.
Через пятнадцать минут мимо двора, в глубине которого Серега под жалобное поскуливание Рекса пытался постичь смысл куска потрескавшегося черного стекла, промчалась, покрикивая сиреной, скорая.
— И здесь тоже не болит?
— Да нет, говорю же.
— А чего держишься тогда?
Одетый в больничную пижаму Андрюха поспешно убрал руку от шеи.
Сетка койки протяжно скрипнула. Андрюха поправил подушку под спиной, сел поровнее и хмуро покосился на Коновалова, который терпеливо улыбался, громоздясь на табуреточке рядом.
— Просто так. Да нормально все, товарищ доктор, я и Валерию Григорьевичу сказал. Просто солнечный удар поймал, наверное, вот и повело. А теперь оклемался.
— То есть жалоб никаких?
— Как у космонавта, — заверил Андрюха. — Может, выпишете? У вас же вон, настоящих больных полно, чего на меня время и народные деньги тратить?
— Про настоящих больных ты откуда знаешь? — мягко поинтересовался Коновалов.
— Так тут глухой только не узнает, — несколько уязвленно сказал Андрюха. — Слышно же: врачи бегают, тележки туда-сюда. Явно не в «Зарницу» играете.
Коновалов оглянулся на приоткрытую дверь, за которой послушно прошумела каталка под деловитое пояснение Дахновской медсестрам про купирование приступа. Гаплевич, лысый, несмотря на молодость, лечащий врач Андрюхи, внимавший рядом с табуретом, поспешно прикрыл дверь.
Коновалов веско сказал Андрюхе:
— Ситуацию понимаешь правильно, но не полностью. Зря народные деньги тратить мы, конечно, не будем, но и недолеченных в общество запускать тоже. Потерпи немножко. Анализы скоро должны быть готовы, их изучим, тебя понаблюдаем, если состояние не внушает опасений, пинками выгоним.
— Сегодня?
— Как только убедимся, что ты в порядке, — пообещал Коновалов, тяжело поднимаясь. — Не позже. И не раньше. Так, Валерий Григорьевич?
— Так точно, — сказал Гаплевич.
— Отдыхай пока, набирайся сил, чтобы больше никого обмороками не пугать, — посоветовал Коновалов, подходя к двери, уже предупредительно открытой Гаплевичем.
Андрюха хотел агрессивно возразить, но лишь нахмурился.
В коридоре Коновалова нагнала Валентина.