— Невозможно! — фыркнул я.
— Немыслимо, — согласился профессор. — Но, к сожалению, возможно. Его секрет остался вместе с ним в сумасшедшем доме. Однако из-за перипетий войны ему удалось бежать.
— Боже мой! — воскликнул я. — Вы хотите сказать, что потом след этого чудовища затерялся.
Профессор пожал плечами с истинно гэльским фатализмом.
— Возможно. Следы его затерялись, но говорили, что его видели в бельгийском Конго.
— Но…
— Так нет, мой друг. Думать об этом бесполезно. Мы оказались в тупике, но теперь сможем все разузнать… Одна просьба, а потом можете поступать, как хотите: когда следующий раз отправитесь перевязывать молодого Мэнли, возьмите меня с собой. Мне нужно поговорить с мадам Комсток…
Корнелия Комсток была дамой могучего телосложения и очень импозантных манер. Она боялась парней из клуба, репортеров, судебных стряпчих, но для де Грандина она оказалась всего лишь женщиной, обладающей информацией, которую он хотел получить. Предваряя свои расспросы, де Грандин поклонился так, как могут поклониться только французы, а потом пошел напрямую:
— Мадам, вы знакомы или были когда-то знакомы с доктором Бенекендорффом?
Госпожа Комсток посмотрела на француза так, словно была василиском и хотела поразить профессора своим самым смертоносным взглядом:
— Дорогой мой… — начала она так, словно он был безликим водителем такси, но француз встретил ее холодный взгляд совершенно равнодушно.
— Будет очень мило, если вы ответите мне, — сказал он ей. — В первую очередь я представляю Французскую Республику, но также и все человечество. И я снова спрашиваю… Пожалуйста, ответьте: знали вы когда-нибудь доктора Бенекендорффа?
Она низко опустила голову под его немигающим взглядом, и ее губы едва заметно скривились.
— Да, — ответила она голосом не более чем шепотом.
— Ах, так. У нас прогресс. Как вы познакомились с ним… При каких обстоятельствах? Поверьте мне, вы можете совершенно откровенно говорить со мной и доктором Троубриджем, но, пожалуйста, будьте откровенны. Это очень важно.
— Я познакомилась с Отто Бенекендорффом много лет назад. Он только переехал в эту страну из Европы и преподавал биологию в университете, который располагался недалеко от того места, где я жила. Тогда я была девочкой. Мы… Мы были помолвлены.
— И ваша помолвка по какой-то причине была разорвана, не так ли?
Я едва узнал Корнелию Комсток в той женщине, которая уставилась на Жюля де Грандина широко выпученными глазами. Она дрожала, словно от холода, и ее руки нервно перебирали шнур ее черепахового пенсне.
— Это… Это было невозможно. В те дни мы занимались вивисекцией. Но этот человек казалось специально мучил бедных, беззащитных животных. Я вернула его кольцо, когда он, хвастаясь, стал описывать мне один из своих экспериментов. Он словно злорадствовал, вспоминая о муках бедного зверька, прежде чем тот умер.
— Eh bien[65], мадам, — Де Грандин бросил на нее беглый взгляд. — Так ваша помолвка оказалась расстроенной? Он покинул вас, смирившись, но остался вашим другом?
Корнелия Комсток выглядела так, словно находилась на грани обморока, когда прошептала:
— Нет, сэр. Нет! Он оставил меня с ужасными угрозами. Я помню каждое его слово… Как я могла это забыть? Он сказал: «Я ухожу, но я вернусь. Только смерть может остановить меня, и когда я вернусь, я наведу на тебя такой ужас, какой никто из людей не видел со времен Адама».
— Parbleu, — де Грандин едва не пустился в танец от возбуждения. — У нас есть ключ к этой тайне, друг Троубридж! — а потом прибавил, обращаясь к миссис Комсток: — Еще одна мелочь, маленький вопрос, если не возражаете, мадам. Ваша дочь обручена с господином Мэнли. Расскажите, когда и где она познакомилась с этим молодым человеком?
— Я их познакомила, — казалось, высокомерие вернулось к миссис Комсток. — Господин Мэнли пришел к моему мужу с письмами от его старого школьного товарища — они вместе учились в университете в Кейптауне.
— Кейптауне, вы сказали, мадам? Кейптауне, который в Южной Африке? Nom d’un petit bon homme[66]! Когда появился этот юноша?
— Около года назад. Почему…
— А монсеньер Мэнли сколько времени он тут живет? — его вопрос был задан так решительно, что отмел в сторону все протесты.
— Господин Мэнли остановился у нас, — холодно ответила Комсток. — В следующем месяце он должен жениться на моей дочери. И в самом деле, сэр, я не понимаю, чем вызван интерес Французской Республики, которую вы представляете, и человечества, к моей частной жизни. Если…
— Этот друг из Кейптауна… — бесстрашно продолжал маленький француз. — Как его имя, и чем он на самом деле занимается?
— В самом деле, я должна вам вежливо отказать…
— Скажите мне! — Профессор вытянул тонкие руки, словно хотел вытрясти ответ. — Я должен это знать. Скажите мне!
— Мы не знаем, на какой улице он там живет и номер его дома, — стушевалась миссис Комсток. — Но его имя Александр Финдлей. Он занимается бриллиантами.
— Благодарю! — француз резко поставил ноги рядом, так что его каблуки щелкнули. — Благодарю вас, мадам. Вы были очень любезны и помогли нам.
После полуночи вновь настойчиво зазвонил телефон.
— Говорит Вестерн Юнион[67], — раздался в трубке голос молодой девушки. — Телефонограмма для профессора Жюля де Грандина. Готовы?
— Да, — ответил я взяв карандаш и блокнот, которые всегда лежали наготове на моем столе. — Читайте.
— «Торговца драгоценностями Александра Финдлея нет ни в одной книге записей. Подписано. Барлингейм, Инспектор полиции». Телеграмма пришла из Кейптауна, Южная Африка, — прибавила она.
— Очень хорошо, — ответил я. — Потом пришлите бумажное подтверждение…
— Mille tonneres[68], — воскликнул де Грандин, когда я прочитал ему телефонограмму. — Это довершает картину-головоломку. Теперь все или почти все встало на свои места. Подождите, если хотите.
Он прыгнул через комнату и выхватил черную записную книжку из кармана своего пиджака.
— Посмотрите, — он сверился со своими записями. — Этого господина Калмана никто не знает. Он прожил здесь десять месяцев и двадцать шесть дней… завтра утром будет двадцать семь. Эту информацию я получил от риелтора, когда расспрашивал его, в моей rôle[69] сочинителя справочника ученых. Молодой господин Мэнли был знаком с Комстоком «около года». Он принес им письма от школьного друга господина Комстока, который совершенно неизвестен в Кейптауне. Parbleu, мой друг, теперь Жюль де Грандин превратит ночь в день. Если вы будете так добры, достаньте пистолет, а лучше винчестер. Да, — печально кивнул он. — Так и есть. Vraiment[70].
Время шло. Де Грандин каждую ночь нес свою вахту с ружьем в руке, но тайна убийства госпожи Хамфрей и нападение на Пола Мейтленда так и оставалась тайной. День свадьбы Миллисенты Комсток был назначен, и дом постоянно был переполнен возбужденными молодыми людьми. Тем не менее профессор нес свою одиночную вахту, придерживаясь своего собственного плана действий.
Вечером перед свадьбой де Грандин отправился вместе со мной на вечернюю прогулку.
— Троубридж, мой друг, вы очень терпеливы со мной. Если вы измените свой маршрут и прокатитесь со мной сегодня вечером, думаю, я смогу вам что-то показать.
— Хорошо, — согласился я. — И хоть я считаю, что все это ерунда, но я хочу убедиться.
Вскоре после полуночи мы припарковали машину на подходящем углу и быстро прошли к жилищу Комстока. Мы спрятались в тени живой изгороди, которая ограничивала лужайку.
— Боже, что за странная ночь! — воскликнул я. — Не помню, чтобы хоть раз выдалась такая светлая ночь…
— Хм-м-м-м! — прервал он меня странными звуками, полурычанием, полушепотом, которые мог воспроизвести только француз. — А теперь внимание, мой друг. Никто не знает, какую роль в этом деле играет Богиня Луны Таинт, даже сегодня, когда ее имя было забыто всеми сухими, пыльными антикварами. Но что же мы знаем: нашим рождением управляют фазы Луны. Вы, как психолог, с большим опытом по части акушерства, можете подтвердить это. Так вот, с определенного времени приступы любой психической болезни начинают соответствовать лунным фазам. Почему это происходит, мы не знаем, но все именно так и происходит. Мы не подозреваем, что Таинт, которая подобным образом влияет на смерть и рождения, может обладать силой для перемен подобного рода.
— Должен сказать, что не поспеваю за вами, — признался я. — Чего вы ожидаете? Что рассчитываете увидеть, де Грандин?
— Hélas[71], ничего, — ответил он. — Я ничего не подозреваю. Я не собираюсь ничего подтверждать. Я — агностик, но перспективный. Может быть, я сделаю большого черного домового своей тенью, но ему нужно готовиться к худшему, и он будет очень разочарован, если ничего не произойдет, — ответил он невпопад. — Этот свет вон там, он горит в комнате мадемуазель Миллисенты?
— Да, — подтвердил я, удивляясь, почему я подчинился дурацкой просьбе дружелюбно настроенного лунатика.
Молодожены в доме притихли, и окна в верхнем этаже одно за другим начали гаснуть. Я дрожал от наползающего смога, но не посмел зажечь спичку. Маленький француз сильно нервничал, то и дело проверяя затвор своего винчестера, вставляя и вынимая обойму, поглаживая дьявольское клеймо на стволе длинными белыми пальцами.
Обрывки облаков ползли по небу на фоне луны, неожиданно они разошлись, поток света залил сцену ярким, жемчужным светом.
— Ах, — пробормотал мой спутник. — А теперь мы увидим то, что увидим… Возможно…
И словно эхо, его слова подхватил дикий, ужасный крик, словно потерянная душа, обреченная на вечные пытки, пыталась вырваться из рук палачей.