Лукреции Немрод изменяет терпение.
– Не станут же они вас дожидаться! Должны были остаться следы. Пусть взломают замки и войдут!
Комиссар Малансон снова сплетает и расплетает свои длинные пальцы.
– Дело в том, что… В такой поздний час нельзя получить подпись судьи на ордере на обыск. Тем более в помещении, принадлежащем известному лицу. Если пресса об этом пронюхает, меня поднимут на смех. Я не могу так рисковать.
Лукреция Немрод вскакивает и хлопает ладонью по столу.
– Пресса – это я!
Но комиссара Малансона нелегко смутить.
– Не только. Вы не единственная представительница профессии. Не хочу из-за какой-то мелочи закончить карьеру где-нибудь в захолустье.
– Клянусь, там убивают!
– Работа в захолустье имеет свои преимущества, – не удерживается от комментария Исидор.
Комиссар качает головой, смотрит на фотографию Генри Фонды и, воспроизводя позу актера, произносит, чеканя слова:
– Возвращайтесь домой и прислушайтесь к моему совету: не связывайтесь с семейкой Возняк… Они так могущественны, что с ними не сладить даже объединенным силам полиции и прессы. У нас с вами кишка тонка.
53
«Женщина потеряла работу, мужа, сбережения.
Она идет за советом к раввину. Тот говорит:
– Купите козу.
– Козу?..
– Именно. Все очень просто. Поселите у себя дома козу, и все сразу наладится.
Женщина недоумевает, но следует совету: покупает и приводит домой козу.
Коза всюду гадит, все грызет и жует, распространяет невыносимую вонь.
Женщина в ужасе бежит к раввину и говорит, что жизнь стала совсем невыносимой: дом превратился в хлев, она уже боится сунуть туда нос, потому что коза бодается.
– А теперь, – говорит ей раввин, – уберите козу.
Женщина опять повинуется и в радости бежит к раввину.
– Вы были правы, рабби, без козы жизнь так хороша! Теперь я дорожу каждым мгновением. Спасибо за могучее средство!»
Из скетча Дариуса Возняка «По логике вещей».
54
Три часа утра. Лукреция Немрод и Исидор Каценберг медленно едут по пустым парижским улицам. Из динамика «Гуцци» льются звуки «Мьюз».
– Что ж, – заключает Лукреция, – придется нагрянуть в следующий понедельник с фотоаппаратами и видеокамерами. Надо убедить их, что за фасадом Тетра Дариуса, «открывающего молодые таланты», прячется преступная организация.
Исидор отвечает, перекрикивая музыку:
– Действуйте исподтишка. Комиссар Малансон прав, они слишком сильны. Тадеуш Возняк – брат любимейшего француза французов, обладатель не только огромного состояния, но и бескрайней народной симпатии. Пресса воспевала Дариуса, теперь по принципу наименьшего сопротивления вся она займет сторону Тадеуша, «Геттёр Модерн» тоже завоет вместе с остальными волками. Вы – пушинка против такой тяжести.
– Убивать людей забавы ради – тоже, по-вашему, пушинка?
– А вы уверены? По-моему, ценность человеческой жизни на этой планете неуклонно снижается. Десять заповедей уже не в моде. Здесь задействовано слишком много интересов: экономические, политические, религиозные, даже комические.
– Нельзя же, в самом деле…
Она умолкает на полуслове, останавливает мотоцикл и замирает.
Они подъехали к водокачке Исидора.
Тот срывает с головы шлем и тоже лишается дара речи.
В окнах верхнего этажа плещется вода.
Журналисты торопятся наверх по винтовой лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и выскакивают на остров посреди цистерны.
Гостиная, кухня, спальня, все служебные помещения затоплены. Дельфины и акула плавают где хотят, огибая кровать, диван, всплывшие подушки. Дельфины забавляются, открывая мордами ящики и вытаскивая рубашки и брюки, которые распластались в воде, как медузы.
Исидор Каценберг в трансе, он полностью уничтожен.
– Мне страшно жаль, Исидор, – обращается к нему Лукреция. – Так жаль, что и…
Он в прострации.
– Это все костоломы Дариуса в розовых костюмах, – бормочет она. – Это их месть.
Он ныряет, подплывает к трем открытым кранам бассейна и закручивает их. Вода перестает прибывать.
Он вылезает на островок.
Чувствую, сейчас он скажет, что виновата я.
Пока что она видит, как он сжимает кулаки.
– Все так, вы не желали иметь со мной дела. Все так, всего этого не произошло бы, если бы я не притащила к вам моих преследователей. Я признаю свою вину. Признанная ошибка уже наполовину прощена, разве нет?
Лукреция получает кулаком в скулу и падает в воду. Он прыгает следом за ней, и начинается возня в воде. Жорж, Ринго, Пол и Джон подплывают и смотрят на двух людей, как будто решивших поиграть.
Исидор хочет наносить сокрушительные удары кулаком, но их смягчает вода. Лукреция не обороняется, она только увертывается от толстых фаланг, твердых, как бетон.
Обессилев, они выползают на остров в тяжелой, как кандалы, мокрой одежде.
– Ненавижу вас, Лукреция. Больше не желаю вас видеть.
Сколько раз я это слышала? Еще я «приношу несчастье», «все, кто мне доверяет, потом жалеют», я «не улучшаю, а порчу людям жизнь». Знаю, знаю.
– Сказано вам, я сожалею. Вы что, хотите меня убить? – спрашивает она, задыхаясь.
– Наконец-то разумное предложение!
– Нет, Исидор, вы ошиблись с предметом гнева. Я вам не враг. Враг – Тадеуш Возняк.
Но он по-прежнему смотрит на нее, как разъяренный бык на красную тряпку.
– Я поселился здесь, сбежав от людской агрессивности и глупости. Я выбрал водокачку в уверенности, что здесь меня не потревожат. А теперь из-за вас…
– Да уж, я добавила соли в вашу пресную жизнь. Вы должны меня благодарить.
Глядя на свое затопленное жилище, он пытается до нее дотянуться, но она успевает отскочить.
– Не хочу больше драться, Исидор. Лучше вытащим вашу мебель наружу, пусть сохнет на солнышке. Да, кое-что придется заменить, но это не конец света, вас не первого малость затопило. Смотрите на вещи позитивно, у ваших водоплавающих друзей никогда не было такого простора для игр. Взгляните, как они счастливы!
Его кулаки сжимаются сами собой.
– Не забудьте ваш собственный девиз, Исидор: «Насилие – последний аргумент идиотов».
Он кидается на нее, и борьба продолжается на острове. Исидор сильнее, зато Лукреция проворнее, только не смеет причинять ему боль, а ограничивается тем, что увертывается от ударов.
Наконец он застывает, совсем обессилев.
– Ну что, разрядились? Теперь мы можем говорить как взрослые люди?
Он испепеляет ее взглядом, мертвенно-бледный от ярости.
– Мне больше нечего вам сказать. Убирайтесь отсюда, убирайтесь из моей жизни и больше никогда не возвращайтесь. НИКОГДА!
Она неподвижно стоит перед ним, готовая отразить новое нападение.
– Полюбуйтесь на себя, вы мокрый как мышь, и вам негде ночевать. Будьте благоразумны, Исидор. Проще всего расслабиться и принять помощь. Идем ко мне, там по крайней мере суше.
Он опять бросается на нее, в этот раз с намерением задушить.
55
«Женщина собирает купленный в разобранном виде шкаф. Закончив, она отходит и любуется результатом. Но по улице проезжает автобус, и шкаф разваливается.
Женщина снова собирает шкаф, не понимая, что произошло. Потом ждет, глядя на шкаф. Снова проезжает автобус, и снова шкаф – груда досок.
Не находя объяснения происходящему, она звонит в магазин, где приобрела эти дрова. Выслушав ее, владелец отправляет к ней мастера. Тот уверенно собирает шкаф. Они ждут вместе. При проезде по улице автобуса шкаф опять разваливается.
– Видите, мне это не приснилось, – говорит женщина.
– Ничего не понимаю, – отвечает мастер. – Может, шум двигателя вызывает вибрацию, рушащую шкаф? Но для очистки совести я попробую еще разок.
Он снова собирает шкаф и лезет внутрь, чтобы определить, какие болты дают слабину. Аккуратно закрыв дверцы, он замирает.
Оба ждут: мастер в шкафу, женщина в комнате. Тут возвращается домой ее муж. При виде шкафа он восклицает:
– Гляди-ка, ты купила новую мебель?
Жена не успевает глазом моргнуть, как он распахивает дверцы шкафа и видит спрятавшегося внутри мужчину.
Тот, багровый от смущения, бормочет:
– Знаю, это прозвучит невероятно и вы мне, конечно, не поверите, но… я жду автобус».
Из скетча Дариуса Возняка «По логике вещей».
56
Приближаясь, они слышат рвущие барабанные перепонки завывания сирены, потом видят в окнах языки пламени.
Жаром пышет на десятки метров вокруг.
Люди с озаренными пожаром лицами, столпившиеся за санитарным кордоном, переговариваются: «У кого загорелось? – У девчонки, наряжающейся китаянкой. Она журналистка, то ли в «Рапид», то ли в «Геттёр Модерн». – А-а, та, что с мотоциклом, он еще страшно грохочет и вечно стоит там, где нельзя? – Вроде та самая».
Пожарные разматывают и подсоединяют шланги, стрела крана медленно поднимается к двум окнам, из которых вырывается огонь.
Лукреция Немрод слезает с мотоцикла и медленно поднимает очки.
О нет! Только не это!
Она произносит всего одно слово:
– Левиафан!
Она бросается к оцепленному дому, расталкивает пожарных, опрокидывает заграждение и мчится вверх по лестнице.
Проходит несколько секунд, и она снова появляется – вся в саже, с дымящимися растрепанными волосами. Она надсадно кашляет, судорожно ловит ртом воздух.
Слева она зажала под мышкой наполовину расплавившийся лэптоп, закопченный фен и синюю лакированную шкатулку с надписями «BQT» и «Не смейте читать». В правой руке она держит что-то обугленное, с вытаращенными бельмами, ни дать ни взять жареная сардина.
Видя то, что пыталась спасти из огня Лукреция Немрод, Исидор Каценберг не скрывает удивления.
– Его звали Левиафан. Они заплатят за свое преступление! – скорбно произносит она.
Она помещает останки Левиафана в спичечный коробок.
Она уже прыгает в седло мотоцикла и готова его пришпорить, чтобы мчаться к Театру Дариуса.