доши. Подбодренный их реакцией, конюх отдал им честь, оскалил зубы, как будто собрался укусить лошадь в порядке мести, и возобновил погоню.
Уильям Макферсон пустил своего скакуна галопом, но Армстронг без всякого труда преградил ему путь, поймал и разозлил своим кривлянием. Негодующий наездник хотел спешиться и убрать негодника с глаз долой. Однако конюх, черпая силы в одобрении со стороны зрителей, обожающих сюрпризы, пустился наутек. Успех был огромным. Директору пришлось признать очевидное: никогда еще его публика не заходилась в таком восторге. Питер Фланнаган не только не уволил конюха, но и попросил его повторить назавтра это представление. Чтобы никто не сомневался, что он пьяница, конюху было предложено накрасить себе нос, да еще и одеться из рук вон плохо, в просторную не по размеру одежду, и обуть еще более длинные башмаки.
Появление конюха в таком виде восхитило публику. Он повторил все давешние ужимки, с той разницей, что разгневанный капитан Уильям Макферсон спрыгнул с коня, поймал кривляку и двинул его кулаком в живот. Публика подбадривала Армстронга оглушительными криками, доказывая, что зритель всегда занимает сторону того, кто ее смешит, а не того, кто прав. В тот же вечер капитан кавалерии Уильям Макферсон получил расчет, а конюх Джозеф Армстронг – прибавку к жалованью.
С того дня в конном театре Фланнагана всегда был аншлаг. Другие подобные ему театры стали изобретать своих собственных «пьяниц». Их нарекли clowns от слова clod, «деревенский увалень».
Принцип зрелища состоял в том, что клоун был «кривым зеркалом» наездника. Он пытался неудачно копировать его ухватки, чем и веселил зрителей. Сила их смеха зависела от броскости контраста между серьезностью наездника и неуклюжестью клоуна.
Для пущего эффекта наездник стал наряжаться во все белое, цвет благородства и чистоты, а клоун выбирал кричащие расцветки и лепил себе на нос багровую нашлепку.
На конные шоу без клоунов перестали ходить, шоу же с клоунами беспрестанно развивались. Вскоре пала и исчезла с арены даже былая звезда – лошадь.
Клоун стал выходить в белом гриме, начав именоваться белым клоуном, надевал белый головной убор и рисовал себе укоризненно задранную бровь.
Красноносый клоун назвался Августом (пародия на римских императоров) и напялил балахон в красную клетку, мятую бесформенную кепку и длиннющие башмаки, превращавшие в комедию каждый его шаг. Не говоря о кувырках.
Сложился следующий сценарий: белый клоун поручал Августу какое-нибудь сложное задание. Тот внимательно слушал и обещал не подкачать. Но, вопреки всем советам и своим собственным стараниям, неуклюжий Август вытворял черт знает что под барабаны и цимбалы, подчеркивавшие комический эффект.
Но и это зрелище в конце концов приелось, и клоуны перешли в цирк, где сделались частью программы.
Тем не менее дети, а зачастую и их родители по-прежнему ценили их больше всего остального. Большинство клоунов становились знаменитостями и богачами и завершали свои дни в роскоши. Что до Джозефа Армстронга, изобретателя амплуа, то он в зените своей славы отправился во Францию, в Бретань, где примкнул к тайному обществу.
Там, вдали от взоров, он задался целью усовершенствовать грим, мизансцены и все гэги.
Большая история смеха. Источник GLH.
100
– Гм… Должна признать, что выгляжу виноватой.
Тадеуш Возняк упорно держит ее на мушке.
Лукреция Немрод ищет глазами Исидора, но тот как сквозь землю провалился.
Успел сбежать, забрав шкатулку. Теперь BQT у нас. Я должна выиграть время. Как манипулировать этим человеком? Обычные отмычки здесь не подойдут. Страх не сработает, деньги тем более.
– Хорошо, я все объясню. Может, перейдем к вам, там будет поспокойнее?
– Нет, я предпочитаю здесь.
Соблазнение тоже не проходит.
– Все козыри у вас. Согласна, ваша взяла.
– Я так не считаю. Заявиться сюда, уничтожив мой театр и убив моего брата, – это… Вы не обидитесь, если я назову это наглостью?
Самолюбования он тоже чужд. Надо срочно нащупать что-то еще!
– Ладно, я все скажу. Грустный клоун – это не я. В убийстве вашего брата я подозреваю вас. Я здесь в поисках улик.
Правда – вот лучшее оружие.
Он изображает огорчение.
– Как вы понимаете, мне необходимо от вас избавиться.
Так, тогда – юмор. В конце концов, он на нем собаку съел.
– На вашем месте я бы не колебалась.
Он понимающе улыбается.
– При всем том я джентльмен. Поэтому я предоставляю вам выбор. Куда выстрелить – в сердце или в голову?
– А Я ТЕБЕ ГОВОРЮ, ЧТО ТЫ НИКОГО НЕ УБЬЕШЬ!
Оба оглядываются.
На пороге стоит Анна Магдалена Возняк, на ней ночная рубашка в желтый цветочек.
– Что ты здесь делаешь, мама? Иди спать! Я поймал на месте преступления воровку, вот и все.
– Я все слышала, ты грозил ее убить! Эту девушку я знаю, она журналистка «Геттёр Модерн».
– Ну и что?
– Это будет преступлением, Таду.
– Прекрати, мама, все серьезно. Скоро час ночи, что понадобилось здесь в такой час журналистке? Она проникла сюда с целью ограбления и прикинулась журналисткой для рекогносцировки. Ты клюнула на ее удочку. Иди спать, я все сделаю сам.
Но мать подскакивает к сыну и хватает его за ухо. Он кривится от боли.
– Кем ты себя возомнил, Таду? Не я ли меняла тебе подгузники и десять лет укладывала тебя баиньки? Не тебе говорить матери «иди спать»!
Вот ключ – матушка! Мне это не приходит в голову, потому что у меня не было родителей, но это могучая сила. Страх огорчить мать! Большинство мужчин при виде своих матерей превращаются в малых детей. Даже Цезарь и Аль Капоне наверняка боялись расстроить своих мамочек. Лучше не вмешиваться, она все сделает за меня.
– Мама, ты не понимаешь, чего от меня требуешь!
– Замолчи, Таду. Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься? Слишком долго я молчала. Все, хватит! Довольно крови, довольно мертвецов!
– Отпусти ухо, мама, больно! Может, это она убила Дариуса.
– Болтаешь что попало, лишь бы не признавать, что проштрафился! Будешь стоять на своем, придется намылить тебе язык.
– Нет, только не мыло…
Анна Магдалена хватает револьвер за дуло и кладет в карман своего халата.
Лукреция, воспользовавшись обстановкой, успевает сбежать.
За ней никто не гонится. Она покидает дворец и парк и бежит к кустам, где спрятала мотоцикл.
Она уверена, что Исидора давно след простыл, но он сидит в коляске, в шлеме, и играет на айфоне в какую-то игру.
– Я совсем заждался, – жалуется он.
– Могли бы остаться и вступить в бой! Все-таки вы трус, Исидор. Джентльмен не забирается в панцирь, как черепаха, когда женщине грозит опасность.
Он, поразмыслив, кивает головой.
– Ваша правда. А теперь, если не возражаете, давайте уедем отсюда, они обязательно бросятся за нами в погоню.
И они мчатся в ночь.
Отъехав на достаточное расстояние, Лукреция включает свою магнитолу. Звучит старый добрый «Пинк Флойд», Shine On You Crazy Diamond.
Мчась все быстрее, с Исидором в коляске, со шкатулкой BQT на коленях, с выбившимися из-под шлема и трепещущими на ветру волосами, она впервые за долгое время чувствует настоящее удовлетворение.
101
1688 г.
Франция. Париж.
Пьер Карле де Шамблен де Мариво родился через пятнадцать лет после смерти Мольера. Сначала он учился праву, потом стал журналистом в «Нуво Меркюр», затем в «Спектатёр Франсэ». Женившись на девушке из аристократической семьи, он благодаря ее приданому быстро стал богат. Он заделался завсегдатаем парижских салонов и мечтал писать для театра.
1720 год стал для него фатальным. Сначала крах банка «Лоу» лишил его состояния. Потом с треском провалилась его первая пьеса «Ганнибал». В том же году умерла его жена.
И тут в его дверь постучался незнакомец. Он высоко оценил психологизм провалившейся на сцене драмы и посоветовал драматургу перейти с трагедий на комедии.
Он пригласил его посмотреть комедию дель арте и пьесы Мольера. Мариво возразил, что желает быть принятым во Французскую академию, а для этого необходима серьезная драматургия – трагедия.
Но таинственный незнакомец настаивал, что Мариво следует открыть для себя комический театр и не спешить с суждением, будто «популярность равна заурядности».
– Слезы проще вызвать, чем смех, – молвил загадочный гость.
Эти слова засели в голове Мариво.
– Понравиться критикам проще, чем широкой публике, – продолжил гость.
Это было удивительно, даже забавно.
– В конечном итоге народ – лучший судья, чем надутые самопровозглашенные аристократы духа в париках. Они следуют изменчивой моде, манипулируют ею, чтобы придать себе важности. Время покажет, насколько это очевидно.
– Кто вы? – не выдержал Мариво.
– Тот, кто указывает на ваш истинный талант.
– Нет, я чувствую, что вы недоговариваете.
– Скажем так: я принадлежу к группе влиятельных людей.
– К группе людей?..
– Мы – тайное общество, одна из целей которого – помочь хорошим авторам не погрязнуть в трагедии, когда они могли бы блистать в комедии.
– Что толку вызывать у людей смех? Смешно!
– Заставлять смеяться – значит принуждать запоминать. Комическое обладает свойством насыщать и образовывать толпу куда успешнее, чем трагическое. Речи, вызвавшие смех, у всех на языке, они далеко летят и долго живут. Вызывая смех, вы можете весьма преуспеть в улучшении поведения ваших современников. Как говаривали римляне, castigat ridendo mores, бичевать нравы смехом.
Заинтригованный этим загадочным посещением и словами о тайном обществе, помогающем авторам не погрязнуть в элитарной трагедии, Мариво попробовал силы в сочинении своей первой комической пьесы «Арлекин, воспитанный любовью». Она имела некоторый успех, позволивший ему продолжить. Последовала «Игра любви и случая».
Но, не желая ограничиваться простеньким театром, Мариво замахивался на философию. Он написал утопические «Остров рабов» и «Новую колонию», где стремился показать, что, при всех стараниях заключить реальность в жесткие рамки, подчинить ее старинным ритуалам и архаическим институтам, человеческая природа все преодолеет и одержит верх.