– Конечно.
– И кто же он? – спрашивает она с ухмылкой.
Молодая журналистка показывает сделанную ею фотографию, на которой можно различить лицо.
– Вижу красный нос, грим, парик, шапку. Опознание невозможно, – ворчит заведующая редакцией.
– Мы его упустили, но его остановил… автобус.
В редакции снова хихикают.
– Вы отдаете себе отчет, что вы нам тут скармливаете, мадемуазель Немрод?
Тенардье ищет по карманам сигару, находит, нюхает, обрезает на своей гильотинке, закуривает и выдыхает клубы скепсиса.
– Во всяком случае, у меня есть версия, связывающая эти две смерти. Больше ни у кого из журналистов версий нет, – настаивает Лукреция.
– Бла-бла-бла. Шкатулки, черные бумажки, клоуны с неразличимыми физиономиями, завиральные непроверяемые версии. Короче, у вас нет ровным счетом ничего для статьи, достойной называться статьей. Из всего этого можно состряпать сумасшедший роман, но не серьезную статью.
– Две одинаковые смерти в одном и том же месте, при одинаковых обстоятельствах, да еще от…
Кристиана Тенардье резко встает и хлопает ладонью по столу.
– От инфаркта! В этой семье так уже бывало. Моя бедная Лукреция, я решила: с этого момента вы официально уволены. Причина увольнения – в том, что вы всего-навсего…
– …журналистка, хорошо делающая свое дело.
Эти слова произнес только что вошедший мужчина.
Заведующая редакцией окидывает его взглядом с головы до ног.
– «Здравствуй, призрак!» Исидор Каценберг? Какими судьбами? В этой редакции вам не рады. Вам здесь давно нечего делать. У нас рабочее совещание, вас на него не приглашали. Уйдите!
Но журналист вместо того чтобы подчиниться, разваливается в глубоком пустующем кресле, обитом бежевой кожей.
– Если вы хотите ответов на вопросы, вам без нас не обойтись. Без мадемуазель Немрод и без меня.
– Вы никому не нужны, Исидор. Вы только и делаете, что превращаете всех в своих врагов. Потому вас отсюда и выпроводили. Как я выпроваживаю сейчас эту своенравную пустышку.
– Вы этого не сделаете.
– Не вам мне указывать, что делать, мой бедный Исидор. Вы – журналист-неудачник, не более того. Предлагаю вам уйти самому, не вынуждайте вызывать охрану.
Он не соизволит шелохнуться.
– Через три дня мы найдем убийцу, оружие и мотив убийства братьев Возняк. Мы с Лукрецией уже сильно продвинулись в расследовании. Скоро мы придем к его победному завершению. Вам не хуже, чем мне, известно, что другие журналы не посылали своих репортеров по следу убийцы. Хотите получить эксклюзив, настоящую сенсацию по досье Возняков – придется рискнуть и довериться нам. Мне. И Лукреции.
Никто не реагирует, поэтому Исидор спокойно продолжает:
– Насколько я знаю, журнал не в том положении, чтобы отказаться от такой возможности из пустой гордыни. Не думаю, что руководство благосклонно отнесется к чинимому вами произволу. Вы сводите личные счеты, а это непрофессионально.
Лучшая защита – нападение. Есть сила – бей.
Кристиана Тенардье сильно затягивается сигарой, словно ищет поддержки у никотина. Ее журналисты, до того безмолвствовавшие, теперь шушукаются.
Исидор достает лакричный леденец без сахара, медленно снимает обертку и начинает шумно сосать, нагло глядя на заведующую. Та колеблется, потом тушит сигару в пепельнице.
– Что вы, собственно, нашли?
– Услуга за услугу. 1) Вы не увольняете мадемуазель Немрод. 2) Вы выделяете нам новый бюджет на расследование. Мы уже понесли расходы порядка трех тысяч евро. 3) В случае сбоя вы нас прикроете. Все это фиксируется письменно, с подписью и датой.
Тенардье поджигает новую сигару. Она взвешивает все за и против, переглядывается с остальными, ища поддержки. Флоран Пеллегрини кивает – соглашайтесь, мол.
– Даю три дня. Ни дня больше.
– Отлично! Идемте, Лукреция, работаем дальше.
Он берет партнершу за руку и уводит ее из этого места, которое считает нездоровым.
– Терпеть вас не могу, Исидор! – кричит им вслед Тенардье. – Мне все в вас не нравится: походка, голос, манеры!
Он останавливается и оглядывается.
– Я тоже вас не люблю, Кристиана.
– Что бы ни произошло, вам не будет места в этой редакции.
– Очень надо! Меня всегда воротило от тюрем и от тюремщиков. После ухода из этого журнала у меня наладился сон. Меня больше не мучит совесть.
Остальные реагируют глухим ропотом.
Этот человек мне все больше нравится.
Кристиана Тенардье давит в пепельнице только что раскуренную сигару.
Мимо внимания ее журналистов не прошло, что ей в кои-то веки дали отпор.
Разбитая в лобовом бою, она пытается напасть с фланга:
– Один вопрос, Исидор. Вы сами ничего этим не приобретете: ни славы, ни денег. Зачем вы помогаете этой девчонке? Знаю, знаю! Захотелось ее поиметь, да? Тогда другой вопрос: зачем так усложнять себе жизнь? Довольствуйтесь какой-нибудь шлюхой! Раз вы погрязли в юморе, то вот вам до кучи: в чем разница между платной и бесплатной любовью? Бесплатная обычно гораздо дороже.
Она смеется собственной шутке, остальные журналисты неубедительно изображают смех.
Исидор пожимает плечами.
– У Лукреции есть кое-что, чего вам, Кристиана, не видать как своих ушей. – Глядя на нее в упор, он договаривает: – Настоящий журналистский талант.
114
«Бродяга, стоя над канализационным люком, повторяет:
– Тридцать три, тридцать три, тридцать три…
Прохожий спрашивает:
– Чего ты заладил «тридцать три»?
Бродяга сталкивает его в люк и заводит:
– Тридцать четыре, тридцать четыре, тридцать четыре…»
Из скетча Дариуса Возняка «После меня хоть потоп».
115
Лукреция делит с Флораном Пеллегрини не отдельный кабинет, у них отгороженный низкой стенкой закуток в общем зале. У каждого свой компьютер с большим экраном, гора непрочитанной почты, гора прочитанной, несколько полезных журналов.
Остальные журналисты следят за ним издали, еще не переварив апломба, с каким Исидор отбрил ту, перед которой все они привыкли пресмыкаться.
Исидор уже включил компьютер и открыл папку «текст».
– Итак, что мы имеем? Мы имеем войну «розовых костюмов» Дариуса Возняка…
– «Темных», – подсказывает Лукреция.
– …и Великой ложи юмора, к которой примкнул Тристан Маньяр.
– Это «светлые».
– Есть еще третье действующее лицо, грустный клоун, пока что он кажется независимым.
– Этот пусть будет «синим». Шкатулка, которую он подсылает, всегда синяя, – предлагает журналистка. – Я все больше убеждаюсь, что форма его лица под гримом мне знакома… – добавляет она про себя.
– У меня тоже впечатление, что я где-то его видел.
К ним присоединяется Флоран Пеллегрини. Сейчас глубокие морщины на лице умудренного журналиста похожи на мимику радости, так он доволен встречей с давним коллегой.
– Как тебе работается с нашей малышкой? – небрежно интересуется он.
– Все как обычно, – отзывается Исидор.
– Одна подробность, – вступает в разговор Лукреция. – Дом Исидора затопило, в моем случился пожар, поэтому мы ютимся в отеле. Запиши, Флоран, вдруг захочешь нас навестить: отель «Авенир» на Монмартре, комната восемнадцать.
Флоран Пеллегрини чиркает в блокноте.
Исидор ищет в «Гугле»: «грустный клоун».
На экране пронумерованы лица клоунов с фамилиями и с именами авторов грима. Ни одно не совпадает с тем, за кем они гнались.
Флоран Пеллегрини подъезжает к ним в своем рабочем кресле.
– Совсем забыл, Лукреция, у тебя много почты. Тебя не было несколько дней, она все время съезжала с твоего стола, я все убрал в ящик.
– Спасибо, Флоран, это подождет.
Она поглощена изучением грустных клоунов.
Старый журналист пожимает плечами.
– Давай я наскоро проверю, почту нельзя забрасывать, а то потом в ней утонешь.
Он по одному вскрывает конверты длинным ножом в форме ятагана, потом принимается за посылки.
– Погоди! – кричит Лукреция.
Она указывает на синюю лакированную шкатулку, которую он только что вынул из коричневой обертки. Взяв с бесконечными предосторожностями шкатулку, она опускает ее в прозрачный полиэтиленовый пакет.
Исидор видит, что все на месте: буквы BQT, надпись «Не смейте читать!». На оберточной бумаге напечатано: «Это то, что все вы хотите знать».
– Смена ракурса. Охотники становятся дичью, – замечает он.
– Причем бывшая дичь ездит на танке, – подхватывает Лукреция.
Флоран Пеллегрини непонимающе хлопает глазами.
– Глянем, что внутри? – предлагает Исидор Каценберг.
– Шутите?!
– Ничуть, Лукреция. Не верите же вы в эту чушь с «шуткой, которая убивает»?
Он тянется к пакету, она ударяет его по руке.
– Адресат – я, не трогайте!
И она прячет пакет с бесценным содержимым в свою сумку.
– Вы все равно не удержитесь, Лукреция. Любопытство пересилит. Дайте я сам открою. Я старше, у меня нет будущего. Если одному из нас суждено умереть от смеха, для всех лучше, если это буду я.
Она упрямо молчит.
– Будет вам, мадемуазель Лукреция. Наука отдыхает, мы находимся в сфере волшебства.
Я ему не Кристиана, меня ему не провести. Я уже понимаю его приемы словесной дуэли. Я выстою.
– Скажем так: у меня серьезные подозрения, что этот странный предмет связан с кончиной двух человек, и этого достаточно, – говорит она.
Он пожимает плечами.
Она засовывает пакет со шкатулкой глубже и накрывает шарфом.
– Не настаивайте, Исидор. Сказано вам: нет!
– Я знаю, как работает этот «волшебный текст», – не унимается Исидор. – Тут все дело в вере. Раз все верят, что, читая шутку, можно умереть от смеха, то этот текст потрясает. А вот я не верю, и со мной ничего не будет. Мой природный скепсис играет роль вакцины.
– Я устала, – говорит она. – Все, я пошла. Вы остаетесь?
Флоран Пеллегрини не вмешивается. Он с улыбкой достает из своего ящика бутылку виски, опрокидывает рюмку и блаженно жмурится. Свалив так и не открытую почту в коробку, он задвигает ее под стол.