Продюсер проверяет эффект.
– Или еще мягкая копрофагия: «Почему собаки часто лижут друг другу зады? – Потому что могут!»
Лукреция не может сдержать смешок.
– Есть, конечно, и более слабые табу, но и эффект их, как вы сейчас убедитесь, послабее: «Жандарм останавливает женщину-водителя. «Вы не видели красный сигнал светофора?» – «Видела, но не видела вас».
– Потрудитесь записать анекдоты и потом их изучить. Подумайте, почему они действуют или не действуют. Каковы пределы табуирования, что способствует максимизации эффекта. Подходите к шутке как к кулинарному рецепту, который можно усовершенствовать, лучше подобрав соотношение ингредиентов.
Он показывает журналистам, как последние шутки воздействовали на их организмы. В одном участке мозга появились белые полосы, но в другие участки они не проникли.
– Подумайте о соотношении речи и образа. В сознании слушающего анекдот должна появиться картинка. Например: «На пловца в бассейне накричали: он помочился в воду. «Бросьте, – возмущается он, – как будто я один такой!» – «Представьте, один: никто больше не мочится с прыжковой вышки!»
Продюсер знакомит послушников с основными технологиями изготовления анекдота: «обратный разлом», «неожиданный возврат», «двойные стандарты», «скрытый персонаж», «ложь с замедлением», «невозможная эскалация», «игривый подтекст».
Стефан Крауз продолжает:
– Еще один принцип – «нелогичная логика». Пример: «Ученый дрессирует блоху. «Прыгай!» Блоха прыгает. Он отрезает ей лапки и командует: «Прыгай!» Она не прыгает. Ученый записывает: «Если блохе ампутировать лапки, она оглохнет»».
Оба журналиста сохраняют серьезность. Судя по мониторам, этот анекдот мало подействовал на их мозг.
– Раз вы так суровы, начинайте сочинять сами.
Исидору и Лукреции позволено самим создавать анекдоты.
Начинать надо с коротких трехсоставных структур с падением в третьем такте, противоречащим двум первым.
Несколько секунд на сочинение анекдота? Так, с ходу, у меня не получится!
– Вперед, поверьте в себя, не бойтесь показаться смешными или малопристойными, главное – удивить!
Молодая журналистка закрывает глаза и выдает скабрезную шутку о мужском эгоизме. Исидор отвечает шуткой про истеричек.
Стефан Крауз слушает, оценивает, дает советы об оптимизации, показывает их слабость и силу, творит вместе с ними. За ужином он откровенничает:
– Анекдот – это хокку западной культуры. Вы в курсе, это японские стихотворения из трех строк. Подобно хокку, анекдот всегда следует правилу трехсоставности. В нем всегда три такта: первый – представление действующих лиц и места. Второй: драматургическое развитие, быстро создающее напряжение. Третий: максимально неожиданная развязка. Материал каждого уровня подлежит урезанию, чтобы оставалось только самое главное, это повышает эффективность. Старайтесь придать максимум веса последнему слову.
Исидор и Лукреция записывают рекомендации.
– Сейчас я расскажу длинноватую байку, в которой хорошо видна трехтактность. Вы увидите, что эта конструкция очень мало отличается от киносценария. Кстати, хороший анекдот – это маленькое кино с интригой, загадкой, действующими лицами. Вы должны быстро убрать все лишнее и оставить только необходимое. Завтра я жду от вас детального анализа со всей механикой.
134
«Трое попадают в рай. Их встречает святой Петр, он поражен их увечностью и подавленным видом.
– Что это с вами? – спрашивает он.
Первый рассказывает:
– Я заподозрил жену в неверности и вернулся с работы раньше времени. Открываю дверь, вбегаю в спальню, жена голая в постели. Где, кричу, мерзавец, имеющий мою жену среди бела дня? Она молчит, я ищу. Из спальни виден балкон, там прячется мужик. Я туда. Мы живем на седьмом этаже. Он виснет на руках. Я стараюсь его сбросить, он орет что-то непонятное. Сбросить не удается, я хватаю на кухне молоток и колочу его по пальцам, пока они не разжимаются. Я наклоняюсь, чтобы проследить его полет, но мужику везет: он падает на крышу цветочного киоска внизу и спрыгивает оттуда невредимым. Я бегу в кухню, поднимаю холодильник, тащу на балкон, сбрасываю вниз. От мужика остается лепешка.
– Но лица-то нет на тебе! Почему?
– Я не рассчитал, холодильник утянул меня за собой, но на крышу киоска я не попал и разбился.
– А ты? – обращается святой Петр ко второму.
– Мне надоела ржавчина на балконе, дай, думаю, закрашу. Сделал люльку, повесил ее на два крюка, крашу. Крюки один за другим срываются, я лечу вниз, но цепляюсь за балкон этажом ниже. Тут появляется мужик. Жду помощи, а он бьет меня по рукам. Я кричу, он уходит. Ну, думаю, сейчас принесет веревку и вытянет меня, но этот псих возвращается с молотком и давай дубасить меня по пальцам. Я падаю, но цветочный киоск внизу смягчает падение. Не успеваю прийти в себя, а сверху уже летит холодильник…
– Понимаю. Ну а ты? – спрашивает святой Петр третьего.
– А я – любовник. Слышу, муж идет, лезу в холодильник и жду. Потом холодильник улетел. Я так ничего и не понял».
Шутка GLH № 773423.
135
Лукреции снится сон.
Она в огромном, со стадион, театре. Она поднимается на сцену, обрамленную красным бархатным занавесом, и смотрит в полный зал.
Она знает, что должна смешить эти десятки тысяч внимательных зрителей.
Для начала она раздевается.
Долой блузку, брюки, чулки, туфли. На ней только бюстгальтер и трусы. Она снимает бюстгальтер и остается с голой грудью. Потом трусы. Она отворачивается от зала и демонстрирует ягодицы. Раззадоренный зал оглушительно свистит. Она смешно вращает задом.
Потом она манит на сцену Исидора в белом плаще и в маске.
Тот подходит к подставке с микрофоном.
– Шутки – как вирусы. Стоит их запустить, как они начинают распространяться, передаваться от уст в уста, мутировать, как вирусы… и, как вирусы, убивать.
Зал аплодирует.
Он достает из-под плаща перевязанный лентой сверток.
– С Первым апреля! С праздником, Лукреция!
Она развязывает ленту, снимает обертку и видит синюю деревянную шкатулку с позолоченными петлями. Сверху надпись: BQT, снизу: «Не смейте читать!».
– Не смейте читать, Лукреция! – говорит ей Исидор.
Из люка на сцену лезет Дариус Возняк.
– О нет! – говорит он насмешливо. – Не смейте!
Он приподнимает повязку на глазу. В пустой глазнице не сердечко, а пластмассовая фигурка, брелок со смехом. «Не смейте читать!» – звучит механический голос.
Следующими из-под сцены вылезают брат и мать Дариуса.
– У моего сына было железное здоровье, – говорит мать.
– Первый, кто засмеется, получит пулю, – говорит брат.
По трапеции на сцену спускается грустный клоун.
Он снимает маску и оказывается профессором Лёвенбрюком.
– Это ящик Пандоры, – говорит он. – Тот, кто его открывает, не знает, на что себя обрекает.
В следующий момент профессор Лёвенбрюк становится Себастьяном Долином и говорит:
– Это поцелуй, ласка для души.
Себастьян Долин превращается в кюре из Карнака, отца Легерна.
– Это сатана, дьявол!
Наконец на сцену выбегает Стефан Крауз. Сняв свою сиреневую маску, он декламирует:
– Этот анекдот – всего лишь хокку, он подчиняется правилу трех тактов.
Он тычет пальцем в голую грудь Лукреции:
– Экспозиция.
Он указывает на ее ягодицы:
– Развитие.
Теперь очередь лобка:
– Заключение.
Девушка закрывает себе руками соски и низ живота.
– Долой стеснение! Юмор – это секс, копрофагия, все запретное и шокирующее. Юмор – это беспокойство, грязь, это плевок в лицо обществу. Юмор должен быть тошнотворным. Нос в анисе, Лукреция, в анисе!
Он пытается заставить ее убрать руки, но она не дается.
Звенят тарелки, оркестр новоорлеанского джаза разражается сумасшедшими фанфарами.
Прожектор бьет в угол сцены, где рядом с цветочным киоском лежат двое разбившихся, один из них вдобавок раздавлен холодильником. Из холодильника вылезает окровавленный человек.
– Лично я – любовник, я ничего не понял! – объявляет он.
Зал аплодирует.
Приглядевшись, Лукреция узнает в нем своего собственного любовника, которого она прогнала, чтобы посвятить себя расследованию. Сверху падает еще что-то и разбивается на мелкие кусочки. Это ее компьютер.
Снова аплодисменты в зале.
За спиной Стефана Крауза появляется Великая магистерша в фиолетовой маске. Она подходит к микрофону.
– Через девять дней вас ждет смертельное испытание. Девять дней – это как девять месяцев, срок вынашивания.
Пожарный Тампести выкатывает гроб на колесиках, на крышке гроба написано: «Здесь покоится Лукреция Немрод, никем не любимая, потому что уродина, дура, даже расследование до конца довести не может».
Следом за пожарным семенит, крестясь, отец Легерн.
– На кладбище рождена, на кладбище возвратилась…
Публика хлопает. К микрофону подходит Лукреция.
– Вы считаете меня пустым местом, потому что я не совсем голая. Надо продолжить стриптиз, я зашла не достаточно далеко.
Стефан Крауз наводит на нее револьвер.
– Валяй, рассмеши нас, это ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ИСПЫТАНИЕ твоего посвящения.
Она прикасается к волосам и стягивает с головы парик, под ним голый, как яйцо, череп. Она нащупывает на затылке застежку-молнию, тянет за нее и снимает с себя всю кожу, как комбинезон ныряльщицы, оголяя красные мускулы и желтые жировые наслоения.
Потом убирает мускулы, отделяет органы: сердце, кишки, печень, поджелудочную, легкие. Все это она складывает перед собой, как одежду, которую потом надо будет снова надеть. Избавившись от последних мышц, она оголяет скелет.
Зал поощряет стриптизершу свистом.
– Дальше? – спрашивает она.
Стефан Крауз дергает револьверным дулом.
– Последнее испытание!
Она отвинчивает, как крышку на банке с вареньем, верхнюю половинку своего черепа, достает розовый мозг, похожий на цветную капусту в желатине, и кладет его рядом со своими органами.