Шутка GLH № 505115.
141
Они в своей комнате. Лукреция садится на кровать.
– Это они убили Дариуса. Они преступники, безумцы. Делают вид, что защищают юмор, а сами держат в страхе своих членов. Циклопа они устранили потому, что он знал о них и мог раскрыть их существование, их тайну.
– Ерунда! Убийцы Дариуса, если они существуют, располагают BQT. У этих BQT нет, они хотят получить ее от нас.
– Возможно, некоторые из них ведут двойную игру.
– Возможно.
Странно, таким он мне не нравится. Кажется, он что-то понял, но не хочет со мной поделиться. Но ведь у нас совместное расследование!
– Напрасно мы согласились на последнее испытание. Это слишком опасно.
– Не спорю.
– У нас есть защита, то, что представляет для них наивысшую ценность: код от чемоданчика с BQT.
Он не отвечает.
– Хотите его узнать? Вдруг я умру… – произносит Лукреция с деланым равнодушием.
– Хочу.
– Никакого кода нет. Нажимаешь на кнопку – и замок открывается сам.
– Недурно.
– Вы сами меня этому научили. Использовать чужое воображение, а не технологии.
Он читает комикс Марселя Готлиба «La Rubrique-abrac» из библиотеки. Наготове у него книжки Вуди Аллена, Гэри Ларсена и Пьера Депрожа.
Вот зубрила! Готовится к поединку, начитывая смешные тексты. Может, и мне заняться тем же?
– Слушайте, Исидор, вам не хочется взглянуть на BQT?
Он улыбается, читая комикс, и не глядя отвечает:
– Начав учебу в GLH, я все больше понимаю, что юмор – странная штука, мощная и непознанная, разрушительную силу которой я еще не до конца осознаю.
Она заставляет его опустить комикс и посмотреть на нее.
– Поцелуйте меня, Исидор!
Он не реагирует.
Тогда она сама целует его в губы. Они остаются крепко сжатыми.
– Завтра один из нас умрет, – напоминает она трагическим тоном.
– Может случиться и такое.
– Прекратите от всего отмахиваться! Сегодня последний вечер, когда «это» может произойти.
Она добилась его внимания. Она пододвигается совсем близко, от его губ ее отделяют считаные сантиметры. Он чувствует сладостный запах ее кожи.
– Чтобы просить мужчину о любви, женщина должна перешагнуть через свою гордость. Я вам не подхожу, Исидор?
– Вы, наверное, самая очаровательная женщина из всех, кто мне встречался. Без сомнения, многие мужчины мечтали бы оказаться на моем месте.
Он смеется надо мной?
– Тогда не отталкивайте меня, прошу! – шепчет она.
И медленно приближает губы к его губам. Он не шарахается. До двух розовых подушечек пять сантиметров, три, два. Он не шевелится. Она продолжает сближение. Сантиметр, полсантиметра, четверть. Он неподвижен.
Поцелуй!
Теперь он изволит приоткрыть рот. Поцелуй обретает силу, страсть, протяженность. Наконец он отодвигается.
– То есть как? – удивляется она. – Вы не хотите продолжения?
Он снова берет свой комикс и напускает на себя чинный вид.
– Пока остановимся на этом. Шутка прервется, не перейдя в пике.
Она колеблется, потом хватает книгу Вуди Аллена и со всей силы швыряет ему в лицо.
– Ах ты…
– Я никогда не притворялся кем-то еще. До завтра, Лукреция. Пусть победит сильнейший!
– Я вас раздавлю, Исидор. Вы всего-навсего…
Она подыскивает правильное слово и увязает в вариантах оскорбления.
Хам, мерзавец, недоумок, умственно отсталый самодовольный лицемер, педант, невежа, хвастун, эгоист, эгоцентрик, самовлюбленный пуп земли, уверенный в своей правоте и всезнайстве, возомнивший о себе невесть что…
И она выстреливает снарядом, объединяющим все сразу:
– Вы всего-навсего… мужчина.
142
«Пьяная женщина бродит в кустах, отхлебывая из горла виски.
– Пьяница! – говорит ей крокодил.
Она кряхтит, отхлебывает еще и идет дальше.
– Пьяница! – повторяет крокодил.
– Будешь обзываться – поймаю и выверну наизнанку, как перчатку, – грозит она ему.
Видя, что она не перестает пить, крокодил в третий раз говорит:
– Пьяница!
Она хватает его за рыло.
– Я тебя предупреждала!
Она просовывает руку далеко ему в пасть, добирается изнутри до хвоста, дергает, выворачивает наизнанку, швыряет в воду и, довольная, идет дальше. Сзади раздается:
– АЦИНЯЬП!»
Шутка GLH № 900329.
143
Лукреция Немрод уснула. Под полупрозрачной кожей ее лица пробегают нервные судороги, губы непроизвольно шевелятся, грудь вздымается, словно ей снится страшный сон с беготней и драками.
Исидор Каценберг встает и наблюдает за ее сном.
Она то улыбается, то хмурится.
– Нет… – лепечет она. – Нет, только не это…
Она дрожит, с ее губ слетает:
– Это другое дело, почему вы раньше не сказали? Хотя… нет. Нет, прошу вас, нет…
Он гладит ее по голове, и она тут же успокаивается. Чувствуя затылком его дыхание, она улыбается.
Не иначе, вспоминает расследование Последнего Секрета.
Его завершение они отпраздновали любовью.
Его отношения с женщинами всегда были непростыми.
Сначала властная мать.
Все более редкое присутствие отца.
Вечерами мать только и делала, что громко упрекала отца.
Зато она заразила сына пристрастием к любым формам искусства: к живописи, музыке, кино, театру. Она воспитала в нем вкус и добилась, чтобы он его не утратил. Как он ни сопротивлялся.
– Иси, ты гений, – твердила она ему.
Он знал, что ей не важно, какой он на самом деле, что она пытается воплотить в нем свою фантазию об идеальном сыне.
И все же это ее «Иси, ты гений» его запрограммировало. Он хотел сделать матери приятное, показать, что она в нем не ошиблась, что он достоин ее восхищения.
Он вырос не зазнайкой, а работягой.
Чувствуя, что у него вполне заурядный ум, не находя в себе особого таланта, он сказал себе: чтобы не разочаровать мать, ты должен восполнить свою заурядность усердием.
Он мало спал и запоем читал. Хотел все обо всем узнать. Все испытать. Все понять. Никогда не пасовать перед трудностями, стараться, не бояться неудач и идти к победе. Пусть нет таланта, зато хватает силы воли!
Все это – чтобы не разочаровывать первую женщину в своей жизни.
Свою мать.
Как ни странно, невротическое материнское воспитание принесло пользу. Он видел себя не «победителем», а «достигающим все больше прогресса, чтобы быть достойным пророчества своей матери».
Мать, не зная этого и даже не очень стараясь, все же сумела сделать своего ребенка в буквальном смысле неординарным: выбивающимся из нормы.
Эта разница, невидимая глазу, зато прекрасно ощущаемая, немедленно вызывала недоверие и зависть у других детей.
«За кого себя принимает Исидор? Не отрывается от своих книжек, задирает перед нами нос!»
Начались первые драки. Преподаватели тоже его не любили, считая, что начитанный ученик уверен, что знает больше их, поэтому не упускали случая поставить его на место.
Об отличных оценках ему можно было не мечтать.
Он заперся в своей скорлупе. Компании, иерархия, попойки, дружный хохот – все это было не для него.
С чем он был на ты – так это с одиночеством. А еще искал свободы, автономии любой ценой, чтобы не зависеть от чужих взглядов и суждений.
Параллельно усложнялись его отношения с женщинами.
Он делал выбор в пользу женщин, напоминавших ему мать. Их, как ее, восхищали в нем способности и своеобразие. Он расставался с ними, как только они начинали его упрекать или провоцировали споры – в точности как его мать.
Он сознавал, что не вполне понятен противоположному полу. Это и служило, возможно, объяснением того, что в свои сорок восемь лет он оставался холостяком.
Он помнил все мгновения соприкосновения своей кожи с женской. Это всегда было сопряжено у него со страхом. Со страхом оказаться не на высоте, разочаровать и самому разочароваться.
Никогда он не занимался любовью по-настоящему непринужденно.
Никогда – за исключением того случая с Лукрецией Немрод, на Лазурном Берегу, когда они расследовали Последний Секрет. Да, ему больше не хотелось себя обманывать. Тогда он почувствовал уникальную химию. Ту, что связывает некоторые орхидеи с пчелами. Они такие разные, тем не менее созданы для союза. Для симбиоза. Он ее покорил, познал. Он заставил ее вибрировать. А она его преобразила. Льдинка стала паром, миновав стадию воды. Он был холоден, а сделался горяч. Был тяжел, а стал легок. Был жестким, а стал воздушным.
Такова великая волшебная сила женщин, они преображают мужчин, предъявляя им то лучшее, что есть в них самих.
Это произошло при особенных обстоятельствах.
Они вместе преодолели трудности, они так глубоко исследовали тему удовольствия, что сблизились, а потом расслабились в любовном акте. Впервые, наверное, за всю свою жизнь он любил тогда без страха, забыв, кто он, – так на него повлиял чудесный наркотик под названием «Лукреция Немрод».
Но, впервые не испугавшись женщины, он испугался отношений.
Я в зрелом возрасте, а она молода.
Я на излете карьеры, а она свою только начинает.
Я большой и толстый. Она маленькая и тоненькая.
Она заслуживает лучшего, чем я, – молодого, вдохновенного, веселого, любящего праздники, ночные клубы, который сделал бы ей детей, женился бы на ней, обеспечил бы ей нормальное будущее.
Я даже могу помочь ей найти такого человека. Она действительно заслуживает счастья с достойным ее мужчиной.
А я мог бы остаться ей другом. Я помог бы ей с избранником, был бы свидетелем у них на свадьбе, крестным отцом их детей. Что угодно, только не она и я вместе.
Я должен быть холоднее, дальше, недоступнее, чтобы освободить ее от чувств, которые она ко мне еще питает. Нужно помочь ей избавиться от глупой мысли, что между нами может быть что-то помимо профессиональной взаимодополняемости и дружбы…