– Миллионы лет, – отвечает он, – обезьяны медленно эволюционировали и в конце концов превратились в людей, в нас.
Озадаченная девочка бежит к матери.
– Странно, ты говоришь, что первых родителей сотворил Бог, а папа – что это эволюция обезьян.
Мать с улыбкой отвечает:
– Все просто, милая. Я рассказала тебе о своей семье, а папа – о своей».
Из скетча Дариуса Возняка «Война полов с вашим участием».
173
Дельфин Ринго падает в воду, поднимая фонтан брызг. Второй дельфин, Пол, выпрыгивает еще выше.
Акула Жорж спряталась от всей этой суматохи в дальний угол отремонтированной и укрепленной цистерны.
Исидор Каценберг сидит за письменным столом. Ремонт позволил значительно усовершенствовать всю обстановку.
Бассейн посередине остался широким и глубоким, но выглядит более экзотично. Вокруг прибавилось пальм, всяческих саженцев, ползучих растений, песчаных дюн.
На самом большом из экранов постоянно отображено Древо возможностей – интернет-сайт, где любой может отразить свои представления о будущем в виде листочков на дереве. Все эти варианты будущего образуют буйнозеленую листву на черном фоне.
На Исидоре наушники, подключенные к айфону. Он слушает музыку к фильму «Чайка по имени Джонатан Ливингстон».
Она помогает ему вспоминать ключевые моменты расследования BQT.
Доставая из чемоданчика по одному различные предметы, он раскладывает их на столе.
Пакетик с блинчиками из Карнака, пластмассовая игрушка в виде яхты, на которой они приплыли на остров с маяком, рисунок – царь Соломон, белая маска послушника GLH с нейтральной мимикой, почтовая открытка с шеренгами карнакских менгиров, открытка с видами Мон-Сен-Мишель, фотография архангела, поражающего дракона, бюстик Граучо Маркса в тоге, фотографии Дариуса и его могилы, фотография Анри Бергсона. Здесь же сборники анекдотов, филогелосы всех стран и эпох. Исидор долго смотрит на большой клоунский нос.
Он вводит в компьютер вопрос: «Почему мы смеемся?»
На его лице улыбка. Хорошее начало для задуманной истории!
Он теребит клоунский нос, катая его поочередно каждым пальцем, потом бросает его в сторону бассейна. Красный шарик еще не долетел до воды, а дельфин Джон уже выскочил оттуда, радуясь новой игре. Ринго и Пол присоединяются к нему, и троица затевает веселую игру в мячик.
Исидор Каценберг размышляет. По его мнению, нельзя нанизывать фразы, как жемчужины в ожерелье, надо следовать генеральному плану и многослойной интриге.
Он стремится изобрести свой собственный инструментарий, приспособленный к особенностям жанра, которому он намерен следовать: напряженный научный детектив.
Он говорит себе, что всякая творческая работа тождественна сотворению жизни. К истории нужно относиться как к живому существу: сначала скелет – интрига, на которой держится сюжет. На скелет нанизываются органы – ключевые сцены, благодаря которым в интриге циркулируют кровь, воздух и гормоны. Потом, когда скелет обретает равновесие, а органы силу, наступает очередь кожи – накидки, скрывающей происходящее внутри.
При этом необходим простой и эффективный стиль, родственный стилю анекдотов. Никаких затей, никаких бросающихся в глаза красивостей, никаких длинных усложненных фраз. Только прочная кожа, натянутая не невидимую геометрию скелета.
Научный журналист, он же потенциальный романист, берет карандаш и ручку. Слушая мощную симфоническую музыку из «Чайки по имени Джонатан Левингстон», он рисует силуэт – очертания своей истории. Тут и ноги, и бедра, и живот с пупком, руки, шея, голова и… половой орган.
Там, где это кажется уместным, он размещает фразы.
«Почему мы смеемся?» – на уровне ног.
Он вертит ручку и пишет на уровне правой икры: «Кто убил Дариуса?»
На уровне левой икры: «Как совершить убийство в закрытом помещении, не оставив следов?»
На уровне правого колена: «Первые версии».
На уровне полового органа: «Три энергии: Эрос – секс. Танатос – смерть. Гелос – смех».
Эти три энергии пронижут весь организм его романа.
На сердце он пишет крупными буквами: «МОЖНО ЛИ УМЕРЕТЬ ОТ СМЕХА?»
На уровне кишечника: «ПЗПП, дуэли, пожирающие юмористов и превращающие их в трупы».
На уровне лба: «GLH, священное наследие из глубины времен».
На уровне бедер: «Тусовка парижского шоу-бизнеса».
Чем больше он размышляет, тем сильнее подозревает, что драма Дариуса искусственно спровоцирована системой, зажигающей звезды только для того, чтобы эффектно тушить, принося в жертву.
Система надувает их, нашпиговывает деньгами, подсовывает власть, кокаин, секс, а потом закалывает, как разжиревших рождественских индюшек, и питается их смертью, превращая ее в зрелище.
Исидор Каценберг бросает дельфинам белую маску. Один просовывает морду в резинку и плавает в маске, как будто понял ее предназначение.
Маски – вот ловушка. Звезды путают маски со своей сущностью. Простившись с реальностью, они обречены.
Среда юмора еще более жестока, потому что в ней еще сильнее власть.
Дариус Возняк вырос, без сомнения, среди юмора света, но рухнул в юмор тьмы и породил третью энергию – Катрин Скалезе.
Та изобрела на свой манер новое направление развития юмора – «синий юмор».
Он пишет на уровне горла: «Доктор Катрин Скалезе».
Она все поняла в юморе. Воспитанная как клоун, она уловила глубинный механизм смеха и довела его до пароксизма. Она еще больше, чем Беатрис, заслужила звание Великой магистерши GLH.
Он задумчиво изучает свой рисунок.
Нет, Беатрис лучше, потому что связана с источником не смеха, а письменной шутки. При ней Ложа пребывает в чудеснейшем на свете месте, не на острове и не на материке, а где-то посередине. Мон-Сен-Мишель – сам по себе геологический анекдот.
Дальше он пишет: «Сочинение романа похоже на сотворение живого существа».
А значит… «Любой роман можно свести… к длинному анекдоту».
«Что, если сама человеческая жизнь – попросту шутка? – пишет он. – Что, если всякая форма жизни – шутка?
Что, если юмор – высочайший уровень самосознания?
Что, если эволюция любой формы жизни приводит к тому, что она становится невозможно смешной?»
Он погружен в раздумья.
Внезапно раздается звонок.
Он дистанционно отпирает дверь.
Посредине острова возникает Лукреция Немрод. Она проходит по мостику и направляется к нему.
На блузке Лукреции снова пронзенный мечом дракон, только в этот раз блузка не китайская, а венецианская. На ней мини-юбка и туфли на высоком каблуке. Длинные светло-каштановые волосы собраны в сложную прическу со сложными завитушками.
Она целует его в лоб.
– Ну? – с ходу спрашивает Исидор.
Она бросает на письменный стол номер «Геттёр Модерн». На обложке набрано большими красными буквами: «БОЛЬШОЙ СЕКРЕТ». Ниже почти так же крупно: «ЭКСКЛЮЗИВ О СМЕРТИ ЦИКЛОПА».
Исидор удивленно поднимает на нее глаза.
– Вы уговорили Тенардье? Не думал, что получится, браво, Лукреция!
Он хватает журнал и рассматривает обложку. Последние секунды Дариуса в зале «Олимпия»: он приветствует публику, приподнимая повязку и показывая сердечко в пустой глазнице.
– Кто мог подумать, что этот жест – кульминация расследования? Все сочувствовали его физическому изъяну, а это было доказательством его преступления. Даже сердечко намекало, возможно, на его роман с Катрин Скалезе. Все было в его глазу и у нас на глазах с самого начала. Вот это анекдот так анекдот!
Он открывает статью. В ней фотография могилы юмориста и заголовок белыми буквами на черном фоне: «ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ДАРИУСА ВОЗНЯКА. НАШ УБОЙНЫЙ ДОКУМЕНТ. Эксклюзивное расследование Кристианы ТЕНАРДЬЕ, репортер – Флоран ПЕЛЛЕГРИНИ».
Лукреция Немрод опережает Исидора, открывшего было рот:
– Таково было жесткое условие публикации статьи. Кристиане Тенардье требовалось восстановить репутацию: все давно смеются, что она за всю жизнь не написала ни строчки.
– А Флоран Пеллегрини при чем? Он, что ли, автор статьи?
– Нет, я. Но эта Тенардье сказала, что под всеми серьезными криминальными расследованиями публика привыкла видеть подпись Флорана Пеллегрини. По ее выражению, «это залог достоверности».
– Понятно.
– Я упомянута в конце статьи.
Исидор замечает, что к двум подписям внизу страницы добавлено мелким курсивом, да еще в скобках: «Сбор материала: Лукреция Немрод».
– Это лучше, чем ничего. Там тридцать один лист, и мне в кои-то веки заплатили правильно. Даже очень правильно. Мне повысили ставку: теперь мне платят пятьдесят евро за лист.
Исидор молчит. Он быстро читает начало статьи.
– Это еще не все. Тенардье согласилась погасить все расходы: на рестораны, отели, бензин.
Ему не передается ее энтузиазм.
– Для главной статьи номера это минимум, – бросает он.
Лукреция продолжает:
– Кристиана Тенардье меня поздравила. Сказала даже, что подумает о моем переводе в штат. Пообещала поговорить об этом с руководством.
Научный журналист переворачивает страницу и спотыкается о подзаголовок: «ДАРИУС УМЕР ОТ СМЕХА НА СЦЕНЕ, КАК ВЕЛИКИЙ МОЛЬЕР В «МНИМОМ БОЛЬНОМ»».
– Это вы придумали?
– Нет, Пеллегрини.
– Ясно. Великие артисты умирают на сцене, в разгар спектакля. Страдают, видите ли, жертвуя собой ради чужого развлечения. Какое геройство! Удачный поворот.
Он смеется надо мной! Он не слышал обещание Тенардье. Или думает, что она обманет. Почему ему обязательно надо все испортить?
Лукреция в раздражении пытается отнять у него журнал.
– Напрасно я пришла. Знала, что лучше не надо. Дальше вам лучше не читать.
– Наоборот, мне делается все интереснее.
– Нет, я сама вам расскажу. 1) Дариус горел на работе. 2) Ему удалось примирить поколения смехом. 3) Он искал и поощрял молодые таланты. 4) Он не следил за своим здоровьем, слишком был поглощен своей миссией – делать добро современникам. 5) Он искал абсолютную шутку, доходя в своей профессиональной требовательности до маниакальности. 6) Вероятно, из-за этой чрезмерной требовательности и поиска совершенства он и умер на сцене.