Казалось бы, немыслимо, невероятно, но…
Строились дома, правда, их постоянно не хватало. Работали атомные станции, правда, они иногда взрывались, Двигались поезда, правда, они всё чаще сходили с рельсов… И мы гордились своей страной и смеялись над глупыми иностранцами, которые безуспешно пытались понять великую и неразгаданную тайну нашего государства, именуемого – Союз Нерушимый Республик Свободных.
А теперь его нет. Распался. Кончился. Умер.
Что же осталось? Стремительно отстранённый Горбачёв и всё ещё не похороненный Ленин?.. Усталость интеллигенции и озлоблённость обывателей?.. Экстремизм или благоразумие?… Хаос или рывок в будущее?.. Что вырастет новое на развалинах бывшего СССР?..
…С этими незатухающими вопросами в мозгу я бродил по улицам столицы. Настроение у москвичей было под стать погоде: теракт на кладбище, взрыв здания, убийство одного из организаторов Фестиваля «Золотой Остап». Правда, уже привыкли, говорили об этом спокойно, без эмоций, как о чём-то обыденном и неизбежном. Труднее привыкнуть к тому, что нет зарплат и пенсий. Покупательная способность резко упала. В магазине возле дома, где я жил, по десять сортов колбасы и всего два-три покупателя. Продавщицы призывно улыбаются – оказывается, они это умеют. Уходит, уходит от сатириков тема хама-продавца. Теперь уже покупатель может нахально заявить: «Вас много, а я – один!».
Но несмотря на дефицит денег у большинства, Москва напоминает огромную ярмарку, продают всё, всюду, везде: в киосках, которых уже больше, чем горожан, на тротуарах, на вокзалах, в подземных переходах, в министерствах, в коридорах Останкинского Телевидения… Перед светофорами, среди машин, снуют бойкие мальчики с книгами, газетами, мороженым, бутылками «Кока-колы»… Берите, покупайте, платите!.. В одном из киосков я купил бутылку молдавского коньяка «Белый аист» – когда-то он мне очень нравился. Когда сделал первый глоток, содержимое тут же вылил в раковину, а сам сел писать завещание. Вспомнил Ильфа и Петрова: «Всё делается на Малой Арнаутской». Потом кто-то из журналистов назвал мне количество ежегодных смертельных отравлений от «самопальной» выпивки – цифра была страшная, шестизначная.
И при всём при этом Москва стремительно благоустраивается и хорошеет, много света, яркие рекламы, дома-терема с разноцветными куполообразными крышами… Великолепная окружная дорога, расширенная, парадно освещённая, ухоженная… Бесконечное стадо машин заполняет все улицы и переулки. Старые «Москвичи», «Жигули», «Запорожцы», реанимированные новыми запчастями, которые теперь продаются чуть ли в каждом квартале… Их обгоняют роскошные «Мерседесы», «Вольво», «БМВ», презрительно пукая выхлопными трубами. Здесь, на дорогах, наглядно демонстрируется расслоение нового общества. У светофоров скандалы, переходящие в драки. Голодная озлоблённость плюс классовая ненависть проникали даже сквозь металл машины, в которой меня возили. Но зато на телеэкране – масса развлекательных передач, в которых участники рассказывают друг другу анекдоты и сами дружно смеются над ними. Меня приглашали на телевидение, я дал несколько интервью, но запомнилась мне передача «Правду! Ничего, кроме правды!». Там меня подключили к какому-то прибору, что-то вроде детектора лжи, и задавали всякие вопросы, в основном, интимные и провоцирующие. Например:
– Ваше самое большое достоинство и самый большой порок. Знаете ли вы их?
– Конечно, – ответил я. – Своим самым большим достоинством я считаю то, что Господь лишил меня чувства зависти. Я никогда никому не завидую – наоборот, всегда радуюсь успехам моих друзей, моих коллег.
– А свой главный порок знаете?
– Знаю. Это очень большой порок, который особенно проявлялся при встречах с красивыми женщинами. Но, к сожалению, с каждым годом он становится всё меньше и меньше.
Посмеялись. Потом продолжили вопросы:
– Вы пришли на передачу в красной куртке. Почему?
– Потому что я приехал в Москву – на всякий случай.
– А почему под ней чёрно-траурная рубашка»?
– Потому что я приехал в Москву – на всякий случай.
Снова посмеялись, хотя это уже было не смешно.
И ещё одна передача привлекла моё внимание – «В постели с…». В ней женщина рассказывала, с кем она спит, как это происходит в интимных подробностях. Пишу не для критики – сам с интересом смотрел и слушал. Просто передачу показывали сразу после сообщения об очередном заказном убийстве. Как всё знакомо и как всё изменилось. Сколько понятного и сколько необъяснимого в этом, по-прежнему, родном для меня городе. Какой клубок противоречий!
Много работы и нельзя заработать.
Масса денег и отсутствие денег.
Меньше бандитов на улицах, больше убийств в подъездах.
Всё есть, всё доступно: еда, одежда, красивые женщины, мощные телохранители, полупродажные друзья… Всё имеет цену, за всё надо платить. Даже в новых анекдотах и джинн, и Золотая Рыбка уже выполняют только предварительно оплаченные желания. Всё стоит денег, и немалых. Вот уж воистину – «Дорогая моя столица»! Но и «Золотая моя Москва» тоже соответствует: много восстановленных соборов, церквей, церквушек в новых куполах. Сейчас при этой пасмурной, дождливой погоде они не так нарядны, как под синим небом, умытые солнцем. Но пройдёт слякоть, придёт весна – закон смены времён года не сможет отменить ни президент, ни дума, ни мафия.
Весна обязательно настанет!
ШИРВИНДТ БЕЗ ДЕРЖАВИНА
В один из моих недавних приездов в Москву, зашёл в Театр сатиры к Александру Ширвиндту, которому перед этим послал для ознакомления свою пьесу. Он мне по телефону наговорил комплиментов, но сказал, что нужно поговорить лично.
– Понимаешь, Саша, твоя пьеса смешная, милая, интеллигентная… Она мне понравилась, но мы с тобой из другого века. Как она понравится сегодняшним зрителям – не знаю. Сегодня есть проблема посещения: у нас зал – 1250 мест и наверху ещё сто пятьдесят. Заполняемость, в среднем, семьдесят процентов – восемьсот мест. В любом другом театре – это аншлаг, а у нас – видны пустые места, наши актёры к этому не привыкли. Есть пять аншлаговых спектаклей, остальные до аншлагов не дотягивают – заполнять тысячу четыреста мест ежедневно – это не просто. Боюсь рисковать! Хотя, повторяю: мне твоя пьеса понравилась.
Чтобы позолотить пилюлю, протянул мне свою книжку «Былое без дум» с подхалимской надписью: «Любимому представителю любимой семьи!».
– Ладно! Раз ты не взял пьесу, я возьму у тебя интервью.
Общеизвестно, что породистыми бывают не только собаки – в людях порода часто проявляется ещё ярче, чем в животных. Александр Ширвиндт – прямое этому доказательство. Вызывающе красив, не по эпохе аристократичен, непозволительно умён и искромётно остроумен, он всегда в центре внимания, окружён поклонницами, о нём рассказывают, его цитируют, его обожают. В спектаклях и фильмах ему поручают роли гордых баронов, герцогов, принцев, королей или обаятельных мошенников и шулеров. Не случайно актёрам, у которых не сразу получалась роль Остапа Бендера, режиссёры подсказывали: «Играйте Ширвиндта!».
– А почему не приглашали первоисточник?
– У каждого режиссёра своё видение. Например, Михаил Швейцер взялся за «Золотого телёнка» только потому, что увидел Сергея Юркого в главной роли. Гайдай позвал меня на пробы, потом он перепробовал ещё пол-Москвы. Он и твоего брата Лёню пригласил, и он ему нравился. Но, поскольку Бендер должен быть выше всех, то для Лёниного окружения пришлось бы приглашать только маленьких артистов – думаю, это Гайдая остановило.
– Он выбрал Миронова.
– Да. Но Андрюша снимался с моей личной трубкой в зубах и с моим «тусклым блеском» в глазах, как он потом мне признался.
– Как существует «Театр Сатиры» под руководством Народного артиста России Александра Ширвиндта?
– Я – самодеятельный художественный руководитель, выбранный народом. Для меня это нелёгкая должность, я человек вяло мягкий.
– А театр, как ты когда-то сказал, это террарий единомышленников?
– Да. Но я в этом террарии прожил жизнь, поэтому меня уже не кусают. А, в общем, живём нормально. Главная проблема, как я уже говорил, – заполнение зала.
– Время такое, да и потери были у театра невосполнимые: Миронов, Папанов…
– Это два кита, на которых многое держалось. После их ухода с нашей афиши осыпалось полрепертуара.
– Скажи, сложно быть худруком, именно тебе, всю жизнь играющему роли в театрах, в фильмах, выступавшего в капустниках… Ведь «худручество» – это совершенно другая профессия.
– Конечно. Это производство, машина, которая должна двигаться без остановок. Каждый день забит до отказа. Конечно, есть и свои радости, когда выходит хороший спектакль-результат твоей деятельности.
– Но это же в ущерб актёрству. Бывает ли сожаление, мол, я просиживаю дни здесь, а мог бы!..
– Нет. Этого нет. Что я теряю? В телесериалах участвовать не хочется. Эстрада? Уже не по возрасту.
– А если бы тебе предложили что-то супер-супер-супер?
– Я уговорил бы худрука Ширвиндта отпустить актёра Ширвиндта. Уверен, он бы что-то придумал, он меня слушается.
– С друзьями видишься? Просто так, без дела?
– Сегодня просто так уже почти не бывает. Все дружеские встречи стали полуделовыми. Раньше приходили друг к другу попить водки, потрепаться, отогреться сердцем – и всё! А сегодня, непременно: «Да, кстати, старик, мне нужно чтобы ты протолкнул, порекомендовал, продвинул…»
– Увы, это болезнь времени: во-первых, рационализм, а, во-вторых, вечный бег: бежим, даже когда лежим.
– Да, к сожалению, это уже данность. Раньше мы неслись к коммунизму, теперь – к обогащению. И то, и другое – призраки.
– А теперь к тебе вопрос как к президенту Академии юмора. Но сперва вспомню о встрече с известным польским писателем Ежи Юрандотом. Он тогда сказал мне: «Мы перед вами склоняем головы: у нас много дорог, мы можем выбирать, а у вас одна разрешённая тропинка и вы по ней умудряетесь продвигаться вперёд!..».