Зато как ты умела радоваться, по-детски, искренне, всему: красивой витрине, букету фиалок, прыгающему по подоконнику воробью… Но больше всего ты любила радовать других. Ты помнила все дни рождений всех наших близких и за месяц, а то и раньше, начинала искать для каждого подарок, именно тот, который особенно порадует. Ты бегала по магазинам, изучала каталоги, заказывала по телефону… По сей день ещё приходят посылки-подарки, которые заказала ты, и я мучительно пытаюсь сообразить для кого это.
На тридцатый день после твоей смерти твои сослуживцы и ученицы устроили день твоей памяти в колледже, где ты преподавала. К этому дню мне удалось сделать фильм о тебе, небольшой, всего на двадцать минут. С большим трудом разыскал несколько телефрагментов с твоими интервью (Их было мало, ведь всегда снимали меня, а не тебя – я заслонял тебя от телекамер!). В одном из них ведущая задала вопрос: «Майя, вы столько времени, сил, здоровья отдаёте нам, а сами… Ведь кто-то же должен вам помогать?».
И ты ответила:
«Я всю жизнь живу с ощущением того, что мне никто ничего не должен. Это я всем должна и стараюсь успеть отдать свои долги». И это была не просто красивая фраза – это был девиз всей твоей жизни. Ты спешила, спешила, спешила, как будто чувствовала, что твоя жизнь заканчивается: успеть укрепить сына в желании работать в отдалённой больнице, успеть повидать в Москве дочь и внуков, успеть устроить на работу своих учениц, успеть оформить свою пенсию, чтобы оставить мне финансовое подспорье… Успеть, успеть, успеть, сейчас, сегодня, не откладывая. Я сопротивлялся: завтра, на той неделе, через месяц… Но ты спешила: «Я не знаю, что будет завтра, я живу сегодняшним днём».
У тебя был любимый афоризм: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах». А я строил планы: ты уйдёшь на пенсию – мы снизим ритм нашей жизни, поменяем квартиру, будем больше отдыхать, больше читать, будем ездить к друзьям в другие страны… О, как я смешил Бога!
Последние месяцы тебя вдруг стала тревожить мысль: только бы не заболеть тяжело, не стать обузой для близких – ты этого очень боялась, поэтому ушла быстро, за четыре дня. Три твои соседки по палате, побыв с тобой только один день, искренне плакали: «Солнышко погасло!».
Ты прожила жизнь добрым солнышком, светлым, радостным, согревающим. Ты наполняла меня своим светом. Ты давала мне уверенность в себе, ты поднимала мои глаза к небу. Я прожил жизнь в атмосфере любви и преданности, окружённый твоей заботой и восхищением – это давало мне силы для полёта.
Теперь, всё это потеряв, я вдруг оглушительно понял, что я потерял! Стало пусто и холодно, ушли цель и стимул, нет сил взмахнуть крыльями, да и не хочется. Ничего не хочется. Жизнь из цветной стала чёрно-белой. Произошла ампутация счастья.
И только теперь я понял, что же такое счастье: это твой силуэт у раскрытого окна, когда бы я не возвращался, даже в два часа ночи после концерта; это ты, сидящая рядом в машине и подсказывающая, куда поворачивать, влево или вправо, потому что я настолько плохо ориентируюсь, что могу заблудиться даже в собственной квартире; это мы, гуляющие по набережной; это мы, сидящие в нашем любимом кафе; это мы, чтобы развеять огорчение от постоянных «минусов», идём и делаем новые растраты…
Счастье – это МЫ, яркое, весёлое, радостное. Оно раскололось, осталось унылое и растерянное Я.
Как часто в своём творчестве я призывал беречь друг друга, продлевать жизнь близких вниманием и заботой. «Берегите живых!» назывался один из моих рассказов. А сам-то не уберёг. Не уберёг!.. И как же теперь жить без тебя?
Мне невообразимо тяжко бродить по квартире, где каждый цветок выращен тобой, где каждая фотография любовно вставлена в специально подобранную тобой рамку; просыпаться по утрам без твоей постоянной радостной улыбки, без твоей шутливой песенки:
Вот проснулся петушок,
Встала курочка,
Просыпайся, мой дружок,
Мальчик Шурочка…
Майя! Майечка! Маюха!
Солнышко моей жизни!..
Я целую каждую твою слезинку, пролитую из-за меня! Я говорю тебе: ты самый мой родной и дорогой человек, самый любимый – те слова, которые ты так редко от меня слышала. Я кричу тебе в Небо: Майя! Ты навсегда останешься во мне: твоя чистота, твоя доброта, твоя нравственность – спасибо тебе за всё и прости, прости, прости меня непрощаемого!.. Майя, мне плохо без тебя, пусто, холодно. Мне стало неинтересно жить, но я буду жить, потому что знаю: ты этого хочешь. Я постараюсь держать нашу семью единой, цементируя её своей душой, своей тревогой, своей заботой. Конечно, так, как ты, я не смогу, но буду стараться, буду. Я попытаюсь снова засесть за работу, буду писать, буду выступать, продолжу делать фестивали юмора… Я постараюсь подхватить эстафету твоей доброты и отзывчивости, хотя так, как у тебя, у меня не получится: я обыкновенный земной человек, а ты – человек Неба. Ты спустилась к нам, чтобы помочь, поддержать, согреть – и вернулась обратно. Я знаю, ты сейчас наблюдаешь за мной, волнуешься, помогаешь выбраться из-под обломков после крушения нашей жизни. Я выберусь, обещаю тебе, я не хочу тебя огорчать.
Когда-то, собираясь в очередную командировку, я виновато предупредил, что могу задержаться. Ты ответила: «Не волнуйся, я привыкла ждать. Я буду всегда ждать тебя, всю жизнь». Потом добавила: «И после жизни».
Сколько мне суждено оставаться на этой Земле, я постараюсь быть достойным тебя. Вся моя дальнейшая жизнь – это путь к нашей встрече. До свидания, моя хорошая, жди меня, я иду к тебе.
ВСЛЕД, ВДОГОНКУ… (Фрагменты из статей, речей, стихов, воспоминаний)
Прошу прощения у мамы.
К ней, озираясь, кралась смерть,
Шепча мне белыми губами:
«Не верь. Не я это, не верь…
Не верь. Она ещё девчонка…»
И усадила в самолёт.
Забрала всё. Осталась плёнка,
Где мама песенку поёт.
Прошу прощения у мамы.
Её уже на свете нет.
На свете нет, но всё же с нами
Её тревожный, горький свет,
Её улыбка в до-мажоре,
И мамой пахнет старый плед…
Она ушла. Осталось горе.
Стена.
Свеча.
Её портрет…
Умчалась ты, куда – не знаю,
Сжигая кровь.
И унесла улыбок стая
Твою любовь.
Сердечко спутало все карты:
Любило, но
И для любви,
И для инфаркта
Оно – одно…
(Сын Миша, врач)
…Моя бабушка была необыкновенным человеком. Улыбка никогда не сходила с её лица и всегда отражалась на других. Она любила всех, и у неё никогда не было врагов. Она всегда думала о других и никогда не думала о себе. Она научила меня жить и, самое главное, она научила меня любить. Говорят, что она была послана Богом на Землю, чтобы улучшить мир. Я в это верю! Бабушка, я очень люблю тебя. Где бы ты ни была, я всегда с тобой!
(Внучка Шурочка, студентка)
…Классик писал, что о человеке можно судить и потому, как он улыбается: хороший человек улыбается хорошо, а плохой – скверно. Майя улыбалась пленительно. Улыбкой своей она вовлекала окружающих в мир благожелательности, доброты, взаимопонимания….. Я не мог себе вообразить, что Майечка может покинуть земное бытие, дарившее надежду и радость очень, очень многим….. И вот я увидел горе безмерное. На похоронах Саша протянул руки с раскрытыми ладонями куда-то вперёд, мне почудилось, в вечность, и проговорил голосом, который я не узнал, примерно такое: «Вот оно, горе, здесь, у меня в руках, у меня в душе. И не мыслимо его пережить…». А я с ужасом подумал: «Немыслимо, но придётся. А как?! Непонятно, невообразимо…»
(Анатолий Алексин, писатель)
…Каждый её звонок из Тель-Авива ко мне в Нацерет был бальзамом, допингом, спасительным лекарством – одновременно. И каждый разговор был не просто неожиданным, а по-своему, провидческим, ясновидящим.
– Боренька, здравствуй. Я подумала, что тебе плохо сейчас – такая погода…
Погода, ясное дело, пришпилена, вроде присказки: она на расстоянии почувствовала, что снежные заносы не за окном, а в замерзающем на жаре сердце. И что-то долго говорила о том, как любит читать мои стихи, как показывает мои книги своим знакомым, о том, что нужно писать, писать – это главное в жизни.
– …А если тебя кто-то огорчил – плюнь!
Всё это суета сует. Люди, которые тебя огорчают – они маленькие, в твоём мире они ничто!
Ты со своей Ольгой – не доступная для них Вселенная…
И вдруг становилось светло и просто, я бросался к письменному столу и писал стихи, посвящённые ей и Саше…
Неужели Майя больше не позвонит?…
Я так нуждаюсь в её звонке…
(Борис Эскин, поэт, режиссёр, тележурналист)
…Как-то мы вели беседу в двоём в вашем кабинете. Вы, как всегда, быстро перешли на интимную ноту, и я вдруг почувствовала, что слова, которые Вы говорите мне, обращены к Вам самой: как надо держаться, даже когда очень тяжело, как надо убеждать каждую минуту и себя и других в том, что есть силы, что ты можешь, ты знаешь как и что Бог с тобой и обязательно поможет…