Это был единственный красный диплом на всём выпуске. Её оставили работать в училище. А вскоре, несмотря на противоречие между фамилией и национальностью, приняли и в Союз Художников.
– А меня в это время жалели, мне сочувствовали, – вмешался Юра. – У нас была соседка… Знаете, что такое одесская соседка? Это инженер человеческих душ. Она вещала про нас: «Я знаю всю их заднюю жизнь. Она (это про Галю) такая умная-переумная, что сама не понимает половины того, чего говорит. А он (это про меня) – шлымазл, ему всё время не везёт. Эта сумасшедшая (опять про Галю) купалась зимой в море, в ледяной воде, а он смотрел, как она уходит в глубину и мечтал… Но она возвращалась!»
Я слушал и радовался: да здравствует великий и могучий одесский язык!
Когда началось их творческое содружество, они в течение пяти лет ездили по деревням, знакомились с народными умельцами, изучали их технику, материалы. Это не могло не дать свои плоды: работы Гали и Юры выгодно отличались от других работ, их завалили заказами. Они оформляли гостиницы, рестораны, пароходы. У них была огромная мастерская, в которой они вкалывали с утра до ночи, а в праздники там устраивались грандиозные вечеринки, в которых участвовали не только одесситы, но приезжали и прилетали друзья из Москвы, Ленинграда и из Киева, то есть – я и Майя. Собиралось человек по сто. Веселились так, как могут веселиться только в Одессе: танцевали до утра, разыгрывали сцены с переодеванием, сочиняли частушки, автором которых всегда была Галя:
Очень весело живём:
Днём рисуем, ночью пьём.
Для вас это агрессия,
А для нас – профессия.
По советским нормам Кармелюки были прекрасно обеспечены: трёхкомнатная квартира, тёплый гараж, огромная мастерская, дача на Черноморке… Но именно они были одними из первых, кто подал заявление на выезд в Израиль.
…Когда выезжали из Одессы, таможенники более часа проверяли их чемоданы, сумки, коробки. Чтобы не стоять у них над душой, Юра и Галя отошли в сторонку, отвернулись и разговаривали друг с другом. Таможенникам это понравилось, они выразили одобрение, что им доверяют, поэтому украли только два блока сигарет.
Юра был членом Охотничьего Общества и получил право на вывоз охотничьего ружья. Вывозил он его вместе с ящиком патронов, что было запрещено. Если скрыть, могли быть большие неприятности. Поэтому на вопрос, что в ящике, Галя честно, но немного игриво, ответила: патроны. Таможенник улыбнулся, подмигнул, мол, и я одессит, юмор понимаю, и пропустил ящик, не заглядывая в него.
Пребывание Юры и Гали в Израиле ускорило наш переезд сюда. То, что они здесь, давало уверенность и надёжность, было куда поставить ногу. Поэтому в июне 1990-го года, в четыре часа утра, первыми, кому я позвонил из Тель-Авивского аэропорта «Бен-Гурион», были мои дорогие Кармели (в Израиле они чуть преобразовали свою фамилию).
И когда сонный Юра снял трубку, я ему обнадеживающе пообещал: «Вот ты у меня теперь выспишься!». А чтобы им не показалось мало, через год вместе с театром «Гешер» прилетел и Лёня…
Но всё это потом, потом, я забежал вперёд. А сейчас хочу представить вам ещё двоих, очень-очень близких наших с Майей друзей-одесситов, тоже художников: Кити Подольскую и Артура Тертеряна.
КИТТИ ПОДОЛЬСКАЯ – ОДЕССКАЯ АССОЛЬ
Красивая, русоволосая, с огромными зелёными глазами, она была похожа на русалку, которая на минутку выскочила на берег и осталась здесь навсегда, чтобы согревать души людей своим искусством, своей добротой и юмором.
В Союз Художников, по понятным причинам, её когда-то не приняли – с тех пор она туда и не стремилась. Работала в Художественном Фонде – это давало статус и заработок. В основном, там рисовали всех вождей ко всем юбилеям. Портреты Ленина выпускали сериалами к каждой красной дате.
– Чем ты сейчас занимаешься? – спросил я её как-то во время очередного Ленинского юбилея.
– Штампую биографию Володеньки, – ответила она, – слава Богу, уже дошла до Мавзолея!
В промежутках между Лениными она писала своё, заветное – маслом, пастелью, батиком на шёлке. Делала игрушки, придумывала ювелирные украшения. Её маленькая квартира превратилась в музей, где все работы светились талантом их создательницы.
Она обожала их дарить: стоило вслух порадоваться какой-то картине – она тут же снимала её со стены и радостно вручала. Мне всё нравилось, но я боялся хвалить, чтобы не оголять стены, поэтому стоял молча.
– Тебе не нравится? – огорчалась она.
– Нет, что ты… Но видишь ли… – Я бекал, мекал, но в итоге, она всё равно дарила – отказаться, значило её обидеть до боли.
Любимый Киттин персонаж – Ассоль, у неё было около тридцати картин, посвящённых героине «Алых парусов», половину она раздарила друзьям, половину завещала музею Александра Грина.
Как всякий талантливый человек, она была талантлива во всём: великолепная рассказчица, с большим вкусом одевалась, изумительно готовила и обожала кормить. С моим безразмерным аппетитом я всегда был у неё любимым гостем.
Жила она в маленьком одесском доме, где основная жизнь его обитателей проходила во дворе. Каждый знал о своих соседях всё, и даже чуть больше. Кити очень смешно рассказывала обо всех жильцах, подмечая забавные, уникальные черты одесских характеров.
– Я тебя уже минут десять жду, – сообщила она, когда я переступил порог её квартиры, не предупредив, собираясь сделать сюрприз. – Прибежала запыхавшаяся тётя Маня и сообщила: «Китиньке! Приехал ваш друг, этот брюнет, этот красавец, мит дер большой нос, мит дер дублёнка!»
– Когда она успела? Я же ехал на такси.
– Она бежала быстрей.
О своих соседях Кити рассказывала с таким юмором, с такой любовью, что влюбила и меня в каждого, и все они стали прообразами героев моих одесских рассказов и повести «Тэза с нашего двора». Её доброта распространялась не только на людей, но и на животных: все бродячие собаки были уверены, что её крыльцо – это их общественная столовая; все беременные кошки города считали её квартиру своим родильным домом.
После смерти матери, тихой, интеллигентной, обаятельной Доры Давыдовны, она жила одна. Когда-то был муж-художник, которого называли гением. Кити его безумно любила, но он пил, много, запойно, и скончался в тридцать пять лет. Оставшись молодой вдовой, Кити никого к себе не подпускала, пока не появился Аким, её коллега по Худфонду, с которым она вместе работала. Совместная работа переросла в многолетнюю связь. Аким был женат, жена постоянно болела, поэтому, как он объяснял, уйти от неё было бы жестоко. В Кити влюблялись, предлагали руку и сердце, звали в другие города и страны, но прибегал Аким, просил, молил, плакал – и она отказывала очередному претенденту. Так продолжалось лет двадцать, пока жена Акима не умерла. Через короткое время Аким женился на молоденькой женщине. Кити не устраивала сцен, никому не жаловалась – вся ушла в работу. Когда бы я не приезжал – она стояла у холста и бесперебойно курила.
– Ты же укорачиваешь себе жизнь! – возмущался я.
Она спокойно отвечала: «А ты уверен, что я хочу быть долгожительницей?» и закуривала следующую сигарету. Она умерла, рано, лет за пятьдесят: даже её огромное сердце не смогло вместить обиду и предательство.
ВУЛКАН ПО ИМЕНИ АРТУР
Это – человек-праздник. Его стихия – вечеринки, годовщины, дни рождений. Всюду он – душа компании, главный заводила, главный «шашлычник». Приезжая в Одессу, я сразу звонил ему: «Где сегодня гуляем?» и он тут же называл место и время. Помните: «Ни дня без строчки»? Так вот, если про Артура, то «Ни дня без рюмки!». Когда ему в Одессе воздвигнут памятник (а я в этом не сомневаюсь), его изваяют с шампуром и бокалом в руках.
По количеству энергии – это маленький атомный реактор, работающий только в мирных целях. Его энергия извергается взрывно, бурно, вулканически. Потом вдруг сразу иссякает, Артур валится набегу, и мгновенно засыпает. Через него можно переступать, носить еду, мебель – он продолжает спать. Потом так же вдруг распахивает глаза, удивлённо спрашивает: «Почему стоим?.. Вперёд!», и снова фонтанирует до следующего «мертвого часа». В глазах у него постоянное желание что-нибудь учудить, как у хулиганистого мальчишки: «Кого бы ещё дёрнуть за косичку?».
Очень добр, щедр и отзывчив. Сразу бросается на помощь, но старается это делать, как бы походя, между прочим. Когда благодарят, отмахивается:
– А! Подумаешь! Ерунда!
Любые неприятности переносит легко, без надрыва, с юмором, как истинный одессит.
Вспоминаю историю с его дачей: она стояла у обрыва над морем, каждый год откос осыпался и часть строений опускалась всё ниже и ниже. Первым пошёл на спуск туалет, потом сараи, приближалась очередь дома. Все очень переживали. Кроме Артура:
– А! Подумаешь! Ерунда! Так даже лучше – будет ближе к морю!
Талантливый художник, мастер, выдумщик, золотые руки, он всё умеет, этакий армяно-еврейский Левша. В Одессе жил вместе с родителями, в старом доме с высокими потолками. У него была большая комната, в которой он построил второй этаж и винтовую лестницу: сверху – спальня, под ней – стойка бара. В этой квартире всё было электрофицировано и автоматизировано: лампочки загорались повсюду, даже под столами; у входной двери – самодельный мегафон, дверной звонок наигрывал модную мелодию, дверь открывалась автоматически…
В своей мастерской он установил ванну ярко-красного цвета.
– Вместо знамени? – спросил я. – Не знал, что ты такой верноподданный!
– Мне это необходимо, – объяснил он, – когда начинаю о себе слишком много понимать и зазнаюсь – ложусь в ванну: на красном фоне моё тщедушное белое тело выглядит омерзительно – меня это сразу отрезвляет.
Он первым стал делать изысканные медные рамы для зеркал, «старинные» дверные ручки, телефоны времён Распутина. Все комиссионные магазины на Украине продавали его изделия, легко убеждая покупателей, что это антиквариат.