в «доступный период».
Неоднократное пребывание в этом партийном логове дало мне возможность наблюдать за его обитателями в расслабленном состоянии. Впрочем, я не прав: они и там не расслаблялись. Для каждого периферийного «партайгеноссе» пребывание в столичном санатории – это был шанс познакомиться с влиятельными людьми и выжать из этого знакомства максимальные выгоды для своей карьеры. Этим мышатам надо было поскорее узнать, кто есть кто, поэтому они обхаживали и задаривали конфетами сестру-хозяйку, которая каждый день принимала новых посетителей, размещала и записывала их данные. Если приезжал «нужник», они начинали подобострастно вылизывать перед ним дорогу. Если вновь прибывший не был влиятельной фигурой, они пренебрежительно его даже не замечали. Но Тимошенко и Березин, хотя и не являлись партийными бонзами, всегда были в центре внимания: каждый из этих клерков хотел пообщаться со знаменитыми артистами, чтобы потом у себя в Конотопе или в Белой Церкви похвастаться с какими людьми он знаком.
Особенно активно добивался общения с Тимошенко маленький, юркий человечек, похожий на хорька. У него было сморщенное лицо с редко торчащими волосинками, как-будто сшитое из машонки. Он подстерегал его у столовой, у бильярда, у кинозала и всё расспрашивал, расспрашивал, расспрашивал… Однажды Трофимыч пришёл с опозданием на обед и объяснил, что его снова задержал любопытный хорёк.
– Но теперь он уже интересовался вами, – смеясь, сообщил он, имея в виду меня и Роберта.
– Тогда, пожалуйста, подробней, – попросил Роберт. И Тимошенко в лицах пересказал такой диалог:
– Юрий Трофимович, – спросил его тот, – вот с вами всё время эти двое. Кто это?
– А как вы думаете? – очень серьёзно спросил Юра.
– Телохранители? – догадался хорёк.
– Конечно.
– А от кого они вас охраняют?
– А вы сами сообразите, – многозначительно произнёс Тимошенко, обожающий подобные провокации и розыгрыши. Того вдруг осенило:
– От сионистов?
– Молодец! Правильно! Только об этом ни слова! – Юра приложил палец к губам, как персонаж плаката «Враг подслушивает!».
– Могила! – шёпотом пообещал его догадливый собеседник. – А они справятся? Тот высокий, в свитере (это обо мне), ещё ничего, а что может такой малой? (Это про Роберта).
Тимошенко приблизился к его уху и выдал ему самый большой секрет:
– Тот малой одним ударом убивает быка. – Мы все взорвались хохотом, но Юра остановил нас. – Это не всё. Он поверил и в подтверждение рассказал: «Когда я у нас в Кривом Роге служил в органах, у меня был заместитель, ещё меньше вашего малого. Так он, если давал подследственному под дых, того потом полдня водой отливали!».
– Теперь понятно, что это за фрукт, – сказал я. – Надо его проучить.
– Саша, пожалуйста, без скандала, – предостерёг осторожный Березин.
– Скандала не будет, но я его пугану.
Хорёк сидел от нас через два столика и, как всегда, наблюдал нами. Демонстративно указывая на него, я громко спросил у Юры:
– Это он?
– Он, он! – подтвердил Тимошенко, с интересом ожидая развития событий. Я встал, подошёл к столику, где тот сидел, нагнулся и со скрытой угрозой в голосе произнёс:
– Интересуемся?… Ну, ну!..
И вернулся на место. Хорёк перепугался насмерть, втянул голову в плечи, его лицо стало белым, как флаг капитуляции. Через пару минут, не завершив обед, он поспешно вышел из столовой, и больше мы его не видели: сестра-хозяйка потом сообщила, что он срочно покинул санаторий, на три дня раньше срока.
До встречи с нами Тимошенко и Березин выступали как два ведущих, вели парный конферанс. Написав для них несколько интермедий, которые имели успех у зрителей, мы почувствовали свою силу и стали настаивать на театрализованном спектакле с разными образами.
– Но мы не можем никого играть, – сопротивлялись они, – у нас уже есть образы: Тарапунька и Штепсель.
– Ну, так что! – доказывали мы. – Вы и останетесь ими, но появятся Тарапунька-хулиган, Штепсель-демагог, Тарапунька-анонимщик… Это даст новые краски и углубит образы.
Наконец, нам удалось их убедить. Но, завершив работу над пьесой, мы стали уговаривать их ещё и пригласить режиссёра на постановку спектакля (до этого они сами ставили свои программы). И Тимошенко, и Березин опять отказывались, убеждая, что хороших эстрадных режиссёров нет, а театральный режиссёр, любой, даже самый крупный, в эстраде ничего не понимает. Но мы стояли насмерть и, наконец, добились своего.
– Ладно! – в сердцах произнёс Юра. – Мы вам докажем, что вы не правы!.. Хотите самого лучшего режиссёра?.. Любимова?
– Да-а-а! – хором пропели мы.
– Я ему сейчас же звоню.
Тимошенко и Любимов были близкими друзьями, и они быстро договорились. Любимову послали пьесу и через две недели он приехал в Киев вместе со своим художником Давидом Боровским, бывшим киевлянином, которого мы очень хорошо знали.
Пьеса называлась «ОТ И ДО». «Зри в корень!» – говорил Кузьма Прутков. Отталкиваясь от этого афоризма, мы в этой пьесе исследовали, откуда пришли сегодняшние пороки. Например, заглянув в средневековье, выяснили, что хамство пошло от первого пса-рыцаря, а пошлость родилась во времена зарождения синематографа, когда создатели фильмов шли на поводу у богатых купцов… И так далее, и так далее.
Поскольку наши гости приехали только на один день, мы сразу приступили к делу. Давид вынул эскиз оформления будущего спектакля и Любимов стал пояснять:
– Это светофоры. Вся сцена в светофорах. Сначала горят красные, потом жёлтые, потом зелёные… А в конце – они мелькают всеми цветами одновременно!.. Ну, как? – гордо спросил Юрий Петрович, ожидая наших восторгов. Но их не последовало – мы все напряжённо молчали. Первым заговорил Тимошенко:
– Юра, ты читал пьесу?
– Конечно.
– При чём тут светофоры?
– Как при чём?.. Это же очень эффектно!
– А где логика? Зачем они в нашем спектакле?
– Они… Они дают вам дорогу, загораются, гаснут, опять загораются…
– Все два часа?
– В общем, да.
– Через десять минут зрителям это надоест.
Любимов обиделся.
– Давид, я же тебя предупреждал, что они не поймут. Давай запасной вариант. – Давид развернул новый эскиз. – Это принцип домино, – произнёс Любимов, – чёрно-белый занавес, чёрно-белый задник, чёрно-белый рояль…
– Юра, ты читал пьесу? – тоскливо повторил свой вопрос Тимошенко. – При чём здесь домино? Зачем? Почему?…
– Оправдаем! Посадим перед сценой двух пенсионеров – они будут весь спектакль забивать «козла». А чёрно-белый рояль – это пещера. Ты влезешь под него и будешь целых полчаса сидеть там, задом к зрителям… Представляешь, как ты их будешь эпатировать!
– Юра! – простонал Тимошенко. – Если я, находясь на эстраде, хотя бы на полминуты упущу внимание зрителей, я потерял их навсегда. А ты предлагаешь мне полчаса стоять на четвереньках к ним задницей!?.
Словом, альянс не состоялся. Мы завершили нашу встречу обедом в национальном ресторане «Млын» («Мельница»), накормили наших гостей борщом с пампушками и варениками с вишней, напоили «Горилкой с перцем» и проводили на вокзал. Мы с Робертом признали своё поражение, и этот спектакль опять ставили сами Тимошенко и Березин. В дальнейшем, я неоднократно убеждался, что большинство театральных режиссёров не знают специфики эстрады, теряются и терпят неудачу, даже такие прославленные как Эфрос, Такаишвили, Любимов…
За годы нашего сотрудничества мы написали для Тимошенко и Березина, помимо отдельных интермедий, четыре пьесы. Спектакли, поставленные по этим пьесам, выдерживали, в среднем, по тысяче аншлагов, а потом были экранизованы и прожили вторую жизнь на телеэкранах. Когда Тимошенко и Березин гастролировали по Союзу, их выступления шли в переполненных залах и директора филармоний всегда просили дать дополнительные концерты, которые помогали филармонии выполнить финансовый план. Артисты работали по два выступления в день, а в субботы и воскресенья – по три. И я, и Роберт всегда удивлялись, как у них на это хватает сил.
Каждый сотый спектакль мы отмечали банкетом, на который приглашали всю бригаду: администратора, осветителя, киномеханика, костюмершу, рабочих сцены и всех музыкантов. Юра и Фима лично подходили к каждому и напоминали, что те могут прийти с жёнами и мужьями. Они очень заботились о своих соратниках, всячески помогали им: кому-то «пробивали» квартиру, кому-то добивались большей зарплаты, кого-то спасали от неприятностей. Им обоим как Народным артистам полагались «люксы». Тимошенко всегда на гастроли ездил с женой-певицей, а Березин, бывало, выезжал один – тогда он поселялся в одноместном номере, чтобы разницу между стоимостями люкса и его номера доплачивали музыкантам и рабочим, улучшая условия их проживания. И Тимошенко, и Березин, были теми немногими, кто достойно прошли испытание славой и остались добрыми, порядочными, отзывчивыми людьми, избежав чванства и высокомерия.
А теперь я расскажу о некоторых членах их бригады.
Саша Эткин, представитель старой школы администраторов, был их бессменным импресарио, фанатично преданным и заботливым. Любые гастроли были прекрасно организованы, залы отобраны, номера в гостиницах проверены, оговаривалось, какая именно машина будет возить гастролёров – всё, вплоть до обязательного посещения закрытого обкомовского распределителя, где можно было купить любые дефицитные товары: джинсы, шубы, магнитофоны. Но, привезя в город таких «выгодных» гастролёров, Саша требовал от дирекции филармонии и для себя льготы, а именно: они должны были организовать ему лично с десяток выступлений, которые Саша называл «вертушками». Сейчас объясню, что это значило. В одном из своих телефильмов Тимошенко и Березин отсняли Сашу сидящим в холодильнике. Когда холодильник открыли, покрытый инеем Саша произнёс:
– Закройте, дует!
Это была вся его роль, но она дала ему право, подготовить соответствующие выступления. Он поехал в «Госфильмофонд» в Белые Столбы, сделал копии из всех фильмов, где участвовали Райкин, Миронова и Менакер, Тарапунька и Штепсель, Миров и Новицкий, и смонтировал все их эпизоды в одном ролике, минут на сорок. В начале каждого выступления он показывал себя в холодильнике, чтобы зрители убедились, что он тоже киноартист. Потом произносил вступительный монолог, где уже на законных основаниях звучало: «Мы с Тарапунькой», «Я и Райкин», «Мы с Мироновой» – после чего пускал ролик. Зрители были довольны, их радовали встречи с любимыми артистами, а Сашу радовали гонорары за эти выступления.