Вечер вёл Аркадий Хайт.
– Я слышал, что творческим вечером Александра Каневского занимался лично горком партии, – начал он своё вступление. – Узнав об этом, я возрадовался за Киев: если горком занимается выступлением писателя, значит, все остальные проблемы в Киеве уже решены!
Эта фраза послужила для меня камертоном – я много себе «напозволял на посошок»: читал неопубликованные, непропущенные цензурой рассказы, говорил всё, что думаю о положении юмора на Украине, о патологической перестраховке и удушении всего нового и нестандартного. Всё это я рассказывал с шутками, со смешными примерами, поэтому зал, сначала напуганный и настороженный, постепенно «разогрелся», отбросил зажатость, стал смеяться, аплодировать и задавать довольно острые вопросы. Например: «Как вы стали сатириком?». Я ответил:
– Благодаря социализму.
Затем пришла такая записка: «10 лет назад мы отмечали тысячелетие Киева. В этом году отмечаем ему уже 1500 лет. Вам не кажется, что нас дурят?».
– Ни в коем случае! Наша жизнь в Киеве, – ответил я, – засчитывается, как в зачётном лагере, год за пять, за десять, за пятьдесят – поэтому всё правильно!
Потом была ещё записка, тоже связанная с юбилеем города: «Как вы прокомментируете тот факт, что срыли половину нашей любимой Владимирской Горки и на этом месте построили ещё один музей Ленина. Неужели одного музея Ленина мало?».
– Конечно!.. Известно, что Ленин не любил Киев, поэтому, чтобы показать, как Ленин его не любил, одного музея недостаточно – нужен ещё один.
И в заключение вечера я прочитал записку, которую специально держал для финала: «Вы всю жизнь высмеиваете невежд, проходимцев и дураков? Откуда они берутся в таком количестве?». И я ответил:
– Широка страна моя родная!
Сегодня, прочитав эти строки, читатель просто улыбнётся, а тогда – это была вопиющая крамола, антисоветчина, покушение на святыню!.. Но я уже был недосягаемым для них москвичом, прикрытым, как щитами, полосами центральных газет, в которых публиковался. А вот бедный директор Дома Кино получил ещё один очередной выговор.Я ВАРИАНТЕН
Попытка совершить прямой обмен на Москву была обречена: квартирами такой площади в столице владели очень важные сановники, которые не стремились в Киев. Если же их переводили по службе, то предоставляли аналогичную квартиру. Поэтому в бюро обмена нам подсказали, что надо нашу квартиру разменять на две в Киеве, а затем, каждую из них отдельно менять на Москву. Я заполнил карточки, дал объявление и стал ждать откликов. Чего только нам не предлагали! И две однокомнатные квартиры в полуподвалах, и трёхкомнатную в «хрущёвке», но зато плюс тёплый гараж, «где можно спать», и даже одну корову и два дома в станице Кочановской, Краснодарского края, откуда «всего сутки до Москвы»…
– Найди маклера, – посоветовали друзья, – иначе никогда не поменяешься.
Легко сказать – найди! В то время маклеры были законспирированы, как Штирлицы. После недели неудачных попыток выйти с ними на связь, дедушкин брат Мотя разыскал своего школьного приятеля, который занимался подпольной маклерской деятельностью, и повёл меня к нему на тайное свидание. На условленном месте стоял маленький сухонький старичок и делал вид, что внимательно изучает плакат, на котором краснощёкий здоровяк хвастался, что он «в сберкассе денег накопил – путёвку на курорт купил». Мотя направился к старичку один. Мне было категорически запрещено подходить, пока не подадут сигнал: этот маклер очень осторожен и, если я нарушу условие, немедленно исчезнет. Перейдя улицу, Мотя стал рядом со старичком и тоже стал любоваться здоровяком с путёвкой. Они обменялись условленными фразами и Мотя, не оборачиваясь, почесал затылок – это был сигнал. Я перебежал улицу и стал третьим у плаката.
– Что у него? – не поворачивая ко мне головы и подчёркнуто не замечая меня, спросил маклер.
– Четыре по ордеру, шесть в действительности, – чётко отрапортовал Мотя. – Всего сто семнадцать метров.
– Что он хочет?
– Две по три. Можно меньшей площади.
– Балкон есть?
– Да. Двадцать метров длины.
– Он вариантен, – обнадёжил нас старичок. – Я его беру. Встречаться больше не будем. Телефон мой не давай – на связь выйду сам. Пароль тот же. Месяц звонить не буду – уезжаю в Херсон, там заболела моя племянница.
Я хотел что-то спросить, но маклер-конспиратор пресёк эту попытку:
– Всё! Ша! Расходимся по одному!..
Как выяснилось, этот маклер был трогательно привязан к своим родственникам, он ездил к ним ко всем, выхаживал их и лечил. К сожалению, у него была огромная родня, поэтому ему некогда было заниматься нами.
– Видишь, – сказал я Майе, – судьба вынуждает нас остаться.
– Нет, – ответила Майя, – судьба вынуждает меня самой заняться этим.
Она взяла отпуск, стала регулярно ходить на все биржи обмена и через две недели нашла две трёхкомнатные квартиры в хороших районах, на которые мы и разменяли наш дворец – маклер оказался прав: я, действительно, был вариантен!
Теперь предстояло получить разрешение на обмен в Москве, что было безумно сложно. Я обратился за помощью в редакцию «Фитиля» и оттуда председателю киевского горсовета пришла телеграмма за подписью лауреата государственных премий СССР, депутата Верховного Совета СССР, секретаря союза писателей СССР и главного редактора «Фитиля» – Сергея Владимировича Михалкова. Из этой телеграммы явствовало, что если я немедленно не перееду в Москву, то вся работа «Фитиля» тут же остановится и все культурные учреждения Столицы начнут стремительно разваливаться. Эта телеграмма была зачитана на первом же заседании исполкома, который единогласно постановил дать мне разрешение, чтобы такой взрывоопасный субъект поскорее покинул Киев.
Получив разрешение, мы занялись поиском подходящих квартир в Москве и нашли одну двухкомнатную в районе проспекта Мира, и другую, трёхкомнатную – в Кузьминках. В трёхкомнатную переехали мы с Майей и Машей, а двухкомнатная досталась Мише и Ире с Поличкой Теперь несколько слов о самом переезде.
Мебель, чемоданы, коробки, ящики, связки книг – всё это грузчики погрузили в огромную «Колхиду», я сел в кабину с шофёром и утром мы выехали в Москву, куда должны были прибыть через сутки… А Майя и Маша вечером сели в поезд и следующим утром встречали меня в нашей новой квартире. Как я доехал – это своя особая душеразрывающая история, об этой поездке надо писать отдельный роман. Единственное, что я за время этого переезда точно понял: «Колхида» планировалась бетономешалкой, но в последний момент создатели передумали и сделали её грузовой машиной, сохранив все качества бетономешалки: машину трясло так, что я от Киева до Москвы беспрерывно бился головой о потолок кабины, а все мои внутренности периодически менялись местами: мозги проваливались в район паха, а подброшенная вверх печень заполняла черепную коробку.
В Москву мы прибыли в воскресенье, все мебельные магазины были закрыты, поэтому добыть грузчиков не удалось. Мы позвонили Жене Панковой (Женя и Володя Панковы – наши московские друзья), и через час прибыла сформированная Женей бригада грузчиков, в которую входили: сам Володя, писатель, редактор «Фитиля», плюс один доктор экономических наук, плюс два известных Московских журналиста и один дипломат, которого Женя выдернула с какого-то приёма, поэтому он был в костюме с «бабочкой». Бригада грузчиков-интеллектуалов, раздевшись до трусов, за час перетаскала на второй этаж все наши вещи. Потом, потные и усталые, потребовали: «Хозяин! Давай магарыч!». Одна комната была сплошь завалена картонными коробками и ящиками, чтобы разобрать этот завал, мне бы потребовалось полдня. Но тут меня осенило:
– Ребята, как вы относитесь к «украинской горилке с перцем»? – общий восторженный стон был мне красноречивым ответом. – Так вот, мы привезли шесть бутылок этого нектара, они в какой-то из этих коробок. Если найдёте, я их ставлю на стол.
Мои грузчики, забыв про усталость, напевая «Эх, дубинушка, ухнем!», минут за двадцать разобрали весь этот завал и, естественно, отыскали нужную коробку. Началось пиршество, в котором участвовал и бывший владелец квартиры, шофёр такси, который, загрузив «Колхиду» своими вещами, должен был на ней ехать в Киев. Перед отъездом он выпил вместе с нами несколько рюмок и произнёс тост приблизительно такого содержания:
– За время нашего обмена я хорошо узнал Семёныча и полюбил его. Поэтому хочу оставить ему на память подарок. Но не простой подарок, такого он нигде не купит – я его сделал своими руками, для себя, а вот теперь решил подарить. – Он протянул мне маленький, величиной с ладонь, самогонный аппарат. – Пользоваться очень просто: сюда подводишь трубку, а отсюда капает. Никакая милиция не поймает!.. Бери, Семёныч, и вспоминай меня!
Я обнял его и искренне поблагодарил: я понимал, что он отдаёт самое дорогое! (Забегая вперёд, расскажу о дальнейшей судьбе этого аппарата).
У меня в Киеве были друзья Марк Ляховецкий и Ира Марголина, он – кинорежиссёр, она – сценаристка.
Ира была всегда экстравагантно одета, в вечерних платьях, шубах, украшениях, устраивала приёмы, читали стихи, спорила об искусстве… И при всём этом, Ира любила и умела гнать самогон, и делала это очень профессионально. Они переехали в Москву за полгода до нас. Когда мы с Майей впервые пришли к ним в их московскую квартиру, я подарил ей этот миниатюрный самогонный аппарат. Ира была в восторге и, каждый раз, после добывания очередной порции самогона, звонила мне и приглашала приехать на дегустацию, причём, разговор был зашифрован, потому что самогонщиков тогда сажали в тюрьму:
– Сашенька, я написала новый сценарий. Я долго работала над черновиком, чистила, кое-что добавляла – Марик прочитал две страницы чистовика и пришёл в восторг. Но дальше один читать не хочет, ждёт вас, чтобы одолеть весь сценарий вместе. Приходите, ждём!
Должен признать, что самогон, то есть, сценарий у неё всегда получался великолепный!).
Торопясь поскорей добраться до Москвы, я пропустил рассказ о том, как мы прощались с нашей квартирой. Сейчас восполню этот пробел.