– Правда, что тебя звал к себе Жириновский?
– Правда. Предлагал, в случае победы на выборах, пост министра культуры. Но я не принял это предложение всерьёз: ему никогда не быть президентом, а мне – министром.
– А хотелось бы?
– Нет. Не люблю временные должности.
– Что тебя сегодня радует?
– Неограниченные возможности и разнообразие, после того унылого однообразия, в котором мы жили.
– А что огорчает?
– Резкое падение качества юмора. Планка упала ниже колен. Обидно, что и зрителя приучают к этому уровню.
– Что ты сам сегодня пишешь, смешное или грустное?
– Больше грустное. Во-первых: возраст, а во-вторых: постоянно смеётся только дурак.
– Пожалуйста, пиши больше – ты стал мало писать.
– Я не пишу мало – я пишу коротко.
Мы расстались очень тепло и надолго: наши пути как-то не пересекались. Когда я прочитал в газете о том, что его избили, угнали новый автомобиль, похитили легендарный портфель с бесценными записными книжками, я тут же позвонил ему в Москву:
– Как себя чувствуешь?
– Как будто изнасиловали, самым зверским образом. Мерзко и противно.
– Я помогу тебе обрести душевное спокойствие: я был бы счастлив, если б у меня украли деньги, машину, любые рукописи, ограбили квартиру, избили – только бы Майя была жива… То, что произошло с тобой – это не беда. Понимаешь?.. Совсем не беда!
Он помолчал, потом, после паузы, произнёс:
– Спасибо. Ты прав. Спасибо.
Дай Бог ему сил и долголетия! Мне радостно знать, что в моей жизни был и есть Миша Жванецкий.
МОЙ БРАТ МАЙОР
Выход на экраны каждой новой серии телесериала «Следствие ведут знатоки» становился событием для всей страны: в этот вечер улицы были пустынны – народ сидел у телевизоров. («Знатоки» – это аббревиатура из первых слогов фамилий главных героев: Знаменский, Томин и Кибрит). Лёня, играющий там майора Томина, был всеобщим любимцем, хотя в этом сериале положительным персонажам приходилось нелегко: вышло более двадцати серий и, если у отрицательных персонажей были хорошо выписанные характеры, то исполнители «Знатоков» о своих героях почти ничего не знали: где они родились, чем увлекаются, кто их друзья, жёны или любовницы?.. Авторы дали им одну, главную функцию: бороться с нарушителями, и они боролись. Актёры много времени проводили на Петровке, наблюдая, как работают сотрудники уголовного розыска, как ведут допросы, как выезжают на задержание, встречались с ними в нерабочей обстановке, поэтому поведение главных героев сериала было очень достоверно и убедительно. А Лёня ещё и перенёс на экран свой характер, свой темперамент, своё обаяние – получился живой, полнокровный образ. За это его и любили.
…Популярность его была буквально всенародной: с ним здоровались на улицах, фотографировались, приглашали в гости, каждый его приход в магазин вызывал манифестацию и продавцов и покупателей, завмаги приглашали его в свои потайные кладовки и предлагали выбирать всё, что захочет. Но, конечно, больше всех его любила милиция: регулировщики отдавали честь, милицейские машины притормаживали и предлагали подвести в любую сторону… Они считали его абсолютно своим. Я был свидетелем, когда мы с ним проходили сквозь какое-то оцепление, командовавший там лейтенант подбежал к брату, взял под козырёк и отрапортовал ему о проделанной работе.
Когда я переехал в столицу, Лёня повёл меня по отделениям милиции, представил начальству, мне пришлось там выступать, но зато я получил право ездить по городу под девизом «нарушай и властвуй!». У гаишников потрясающая память: они запомнили мою машину, и не раз, даже на Садовом Кольце, среди потока автомобилей, мне приходилось слышать голос, усиленный мегафоном: «Каневский, освободи левую полосу, перейди вправо!». Конечно, было много инспекторов ГАИ, которые не присутствовали на моих выступлениях, не знали о моей индульгенции и, при малейшем нарушении, решительно останавливали меня. Тогда я, как бы случайно, вынимал вместе с правами ещё два-три удостоверения: Союза кинематографистов, «Фитиля», «Советской культуры»… Обычно, это очень хорошо действовало, они их начинали рассматривать и, зауважав, отпускали, простив мне любое нарушение. Но если попадался такой, которому было плевать на мою принадлежность к Кино и Журналистике, тогда вступало последнее, «атомное» оружие: Лёнина фотография, которую он предусмотрительно вложил мне в права. Увидев её, даже самый неприветливый инспектор расплывался в улыбке и требовал подробностей о жизни майора Томина. После такой пресс-конференции мы расставались друзьями на всю оставшуюся жизнь.
Лёня продолжал служить в театре на Малой Бронной, был одним из тех артистов, на которых ходят зрители, но, несмотря на это, он никогда не «качал права», не выбивал себе льгот и привилегий, никогда не участвовал в театральных интригах. Очень многие использовали его популярность: просили помочь вернуть отобранные милицией права, ускорить получение квартиры, оставить сына служить в Подмосковье…
Для друзей он был безотказен, всегда откликался и помогал. Но в личных интересах, для себя, никогда своё влияние не использовал. Когда они жили в маленькой однокомнатной квартире, жена Аня безуспешно упрашивала его обратиться в райисполком и добиться разрешения на строительство кооператива – он отказывался. Даже звание он получил последним из ведущих артистов театра, хотя, конечно, мог это ускорить.
У него была масса друзей, и в Москве, и во всех концах страны, он дружил со своими коллегами-артистами, со спортсменами, с моряками, с рыбаками, с партнёрами по сауне. Аня до сих пор рассказывает, как однажды, часов в семь утра, в дверь позвонили, она открыла и увидела детину двухметрового роста приблизительно с такого же роста мороженной рыбой в руках.
– Семёныч дома?
Оказалось, что он рыбак, зовут его Лёша, прилетел с Камчатки. Когда Лёня был там, на гастролях, они вместе парились, подружились, и брат дал ему свой адрес: «Будешь в Москве, заходи». В Москве Лёша был «пролётом», через несколько часов – дальше, но, уж очень хотелось повидаться, вот он прямо с аэропорта заскочил и «рыбку» приволок. Лёни не было в Москве. Аня, превозмогая страх, пригласила залётного гиганта в дом, накормила завтраком, и он полетел дальше. А безразмерная рыба всю зиму лежала на балконе, от неё отпиливали куски, угощая гостей роскошной ухой.
А теперь я расскажу о жене брата, Ане. Она – дочь Ефима Березина, поэтому мы часто виделись и общались. Однажды, ещё живя в Киеве, я заявил, при Фиме и Розите:
– Анюта, ты мне нравишься, но я уже женат. Из семьи тебя выпускать не хочу, поэтому выдам за брата.
Когда приехал Лёня, я их познакомил и представил друг другу:
– Это – твоя невеста, а это – жених.
Посмеялись, пошутили, но… Бывая в Киеве, он заходил к Березиным, а бывая в Москве, она звонила ему и они встречались. Это тянулось довольно долго, и я стал форсировать события: как бы невзначай, рассказывал – ей, что его там охмуряет какая-то активная красавица, а ему – что она уже почти на выданье. Сработало – в очередной её приезд в Москву всё решилось.
За свадебным столом я прочитал и подарил Ане «Инструкцию для пользования жеребцом по кличке Лёня» . (Я уже говорил, что и у него, и у меня была кличка «Конь»).
Инструкция гласила:
1. Держи конюшню в чистоте. Убирай стойло и готовь пойло. Поить его надо часто и много, тут уж ничего не поделаешь – такая порода. Вообще-то он домашний, но без пойла – звереет.
2. Меняй чаще сбрую, покупай новые подковы – он всегда был пижонистым иноходцем.
3. Помни: он конь горячий, необъезженный, поэтому удила сразу не затягивай – может встать на дыбы.
4. При встрече с молодыми кобылицами будет косить глазом, бить копытом, на губах появится пена – не пугайся, это в нём ещё жеребец бушует, с годами пройдёт. Главное оберегай его от своих безлошадных подружек.
5. Иногда отпускай погарцевать с другими скакунами, чтоб он чувствовал себя свободным мустангом, не понимая, что уже заарканен.
6. Постепенно впрягай его в семейную телегу и поскорей пристегни к ней маленьких жеребчиков, тогда ему будет веселей её тащить.
7. Если будешь соблюдать эту инструкцию, то сумеешь правильно использовать его лошадиную силу и на всю жизнь получишь лихого скакуна, надёжного тяжеловоза и отличного производителя
8. По этой методе наша мама объезжала нашего папу, самого старшего Коня, и всю жизнь он у неё был смирнее пони.
9 Счастливого галопа!
ПРИМЕЧАНИЕ: Инструкцию прочесть и разорвать, чтоб она не попала к моей жене – мне это ни к чему!
Не знаю, пользовалась ли Аня этой инструкцией или нет, но, продолжая традицию своей мамы Розиты, она блестяще освоила профессию жены, жены артиста, популярного артиста, что совсем, совсем не просто!
ЗА МНОЙ, В СТОЛИЦУ!
Сразу, вслед за нами, мама тоже переехала в Москву. Она поменяла две своих больших комнаты на Печерске, на одну, но в самом центре, у главпочтамта, рядом с улицей Кирова. У неё был вариант поменяться на однокомнатную изолированную квартиру в отдалённом районе, но она не согласилась («Детям будет далеко ездить»).
И оказалась права: мотаясь по городу, и я, и Лёня, всегда имели возможность заскочить к ней, завезти продукты, фрукты, овощи и доставить ей самое большое удовольствие – накормить нас обедом. У неё по-прежнему болели суставы, она была малоподвижна, но это не помешало ей уже очень скоро приобрести много новых знакомых, приятелей и даже друзей. Когда бы мы не зашли, у неё всегда были гости. Если она выходила во двор, вокруг неё сразу образовывалась компания слушателей, которым она что-то увлечённо рассказывала, в основном, о своих «мальчиках», то есть, о нас с Лёней.
Каждый год мама продолжала ездить в Пятигорск принимать ванны, которые на какое-то время облегчали ей боли. Причём, путёвки в санатории она добывала сама, по телефону, имея уже и в Пятигорске друзей.