– Я не хотел юлить перед Богом, – неожиданно ответил Лопатин.
– То есть перед девушкой?
– Обманывая другого человека, а тем более обманывая самого себя, вы пытаетесь обмануть Бога, – Лопатин был серьезен. – Таковы мои, извините, религиозные убеждения. Ну а если сбавить пафос, то я вдобавок боялся, что не смогу удержаться от долгих отношений, а значит, от брака, от детей, от семейной трясины в мещанском мирке… Уж очень она была хороша, уж очень я ее любил. Энергия перемен черпается в энергии отношений – но не просто. В некоторой, так сказать, оптимальной разности потенциалов. Вы поняли? В разности! Тогда эта энергия выходит вовне, в достижения, в карьеру, в творчество, а не сгорает внутри, в любви двоих. – Он сделал паузу и закончил: – Итак. Не искать гармонии! Слушать себя! Быть честным с собой и с людьми! Вот и все секреты моих развилок и рисков, – и он положил микрофон на стол. – Спасибо!
Слушатели негромко поаплодировали.
Дальше был доклад крупного страховщика.
Потом пошли ужинать. Сидели за четырьмя большими круглыми столами, по восемь человек за каждым. У Лопатина здесь не было знакомых, кроме президента клуба, но тот сидел в другом конце зала. После ужина гуляли по большой террасе вокруг отеля. К Лопатину никто не подходил поговорить, хотя обычно он бывал в центре компании. То ли компания была не такая, как всегда, то ли он зря всё это рассказывал. Ну и ладно. Зато какой воздух, какая тишина.
Было уже совсем темно.
– Павел Сергеевич! – окликнул женский голос. – Давайте наконец познакомимся.
Немолодая дама, явно ровесница ему, хотя очень ухоженная, вытащила из сумочки визитку, протянула ему.
– Благодарю, с удовольствием!
Лопатин шагнул к фонарю, сощурился, мельком прочитал длинную фамилию и красивую должность. Сунул визитку в карман. Поклонился:
– Очень приятно. У меня, к сожалению, визитки нет. Нет необходимости. Поверьте, это не распускание хвоста, но – но меня и так знают.
– Пустяки! – сказала дама. – Павлик, пойдем к тебе в номер.
– А?
– Бе! Вдруг сейчас я тебе подойду, в социальном смысле?
– Светлана! У тебя же была другая фамилия.
– Ага. Ты хотел, чтоб я сорок лет сидела у окошка и слезы лила?
– Прости, – сказал Лопатин.
– В русском языке сто тысяч слов. Ты выбрал самое глупое.
– Тогда отстань.
– Еще чего. Пошли к тебе, я сказала.
– Почему?
– Не почему, а зачем…
Она обняла его за талию и прижалась к нему плечом. Секунду назад он хотел послать ее к черту. Но каменный пол террасы поехал у него под ногами. Он, в согласии с собственными рецептами и принципами, попробовал послушать себя. Там было тихо.
– Пошли, – ответил он, обнимая ее за плечо, пальцами лаская ее шею, ухо, висок с дужкой очков.
В номере было прохладно: открыта балконная дверь. Наверное, он забыл закрыть ее, когда шел делать доклад. Закрыл. Задернул занавеску. Потом зажег свет.
– Какой ты смешной, – сказала она. – Окно на горы смотрит. Никто нас не увидит.
– Да, да, – кивнул он.
– Ты только не думай, что я специально приехала, на тебя посмотреть. Так совпало.
– Но когда увидела мою фамилию в программке, не отказалась? Уже спасибо. Ты садись, что ты стоишь посреди ковра?
– Да пожалуйста! – она как-то странно попинала ногой кресла, пощупала диван, покосилась в сторону кровати. – Скажи мне что-нибудь. Что ты молчишь?
– Что тебе сказать… Ты не обиделась, что я всё это рассказал? Я же не знал, что ты тут сидишь.
– Нет, не обиделась. Ты же не знал, что я тут сижу.
Он уселся на диван. Положил ногу на ногу. Скрестил руки на груди. Посидел так недолго. Потом уперся ладонями в диванные подушки, справа и слева от себя. Покачал ногой в красивом узком ботинке.
Она села в кресло напротив, оттолкнула в сторону журнальный столик, пододвинулась ближе к нему. Сняла туфли, отбросила их в сторону. Положила свою левую ногу ему на колено.
– Погладь! – едва ли не приказала она.
– А не… не слишком?
– Самый раз. Имею право. Ты тогда меня почти убил. Хотя, казалось бы, чепуха какая. Пришел мальчик, поцеловал, полапал и убежал. Может, у мальчика не встал, и он застеснялся. Бывает. Но нет. Всё не так. Я обожала себя.
– Ты сказала «себя» или «тебя», в смысле «меня»? – Лопатин не расслышал.
– Я сказала «себя»! – она ткнула пальцем себя в грудь. – Меня. Светку Быстрову. Я обожала свою красоту. Павлик, Павлик, какая я была красивая…
– Ты и сейчас красивая.
– Не перебивай! Я – это была моя любовь, моя красота. Глаза, волосы, губы, шея, плечи, грудь, живот, бедра. Мне было наплевать на всё. На институт, на маму с папой, на умные книжки, на работу, деньги, кино, что там еще бывает у нормальных людей. Главное в моей жизни – это была женщина – хорошо, девушка! – по имени «я». Я смотрела на себя в зеркало. Часами. Одетая и голая. И вдруг я влюбилась в тебя. Первый раз в жизни влюбилась по-настоящему. То есть полюбила тебя сильнее, чем себя. Я хотела отдать себя – тебе. А ты меня оттолкнул. Как-то особенно грубо и пошло. Как будто побрезговал. Ужасно.
– Меня тоже бросали девушки! – Лопатин пожал плечами. – И после отношений, и просто отталкивали. Сто раз. И вот я перед вами. И вот ты перед нами. Ты что, повесилась? Спилась? Скололась? Забомжевала? Вышла замуж за жлоба-козла-подонка?
– Хуже. Я разучилась любить…
Вдруг она заплакала, наивно и громко, закрыв лицо ладонями. Ее нога продолжала лежать у него на колене. Сквозь мысок чулка он увидел, как она поджимает и разжимает пальцы. Как будто зовет его. Он взял ее за пятку, чуть поднял ее ногу, сам чуть пригнулся, поцеловал ее подъем.
– Светка! – негромко сказал он. – Не плачь. Ничего… Ничего…
Она протянула к нему руки.
Они поцеловались.
– Давай свет погасим и разденемся, – сказала она.
Он встал, выключил люстру и свет в прихожей.
– Торшер тоже, – сказала она. – Нам уже не сорок. И даже не пятьдесят.
Она была очень худая.
Она сильно хотела. Он тоже. Она ему помогла. Всё получилось.
Ему было тяжело физически. Он наслаждался и задыхался одновременно. Смотрел в темное окно и пытался представить себе ее тогдашнюю – он ведь тогда так и не увидел ее совсем раздетой, только грудь целовал, розовую и стоячую. А теперь она была в бюстгальтере.
Кажется, ей было хорошо. Она стонала и дрожала. У него вдруг заныло сердце. Но он все-таки довел дело до конца. Она почувствовала и кончила вместе с ним. Кажется, в третий раз. Сердце болело всё сильнее. Вся грудь, в центре и с боков, и боль переходила на шею и даже челюсти.
– Спасибо, – прошептал он, не показывая, что ему нехорошо.
– Не за что! – прошипела она.
Он встал, шатаясь дошел до ванной.
Отерся. Вернулся. В полутьме увидел, что она одевается. Из последних сил натянул брюки. Накинул рубашку. Сказал:
– Душно! – открыл балкон, еле-еле вышел наружу.
Луна светила. Горы были далекие и красивые. Ближе была темнота – склон, скалы, кусты.
Он сел на низкую каменную ограду.
Она встала в дверях.
– Не молчи! – шепотом попросил он.
– Я только теперь поняла, как я на самом деле тебя ненавижу. Мне ничего не надо было. Я прожила чужую жизнь. Из-за тебя. Я не хотела кидаться в бизнес, наживать миллионы, управлять банком. Я хотела быть женой. Твоей. И всё. Хотела трахаться с тобой. Вот как сейчас. Целыми днями. А ты меня бросил…
– Мне плохо, – сказал он.
– Мне еще хуже. У тебя жена, дети, внуки. А я – одна. Знаешь, я тогда перед свиданием, заранее, за четыре дня, сама лишила себя невинности. Ручкой от столового ножа. Обмакнув в водку. Так жгло, что даже не больно. Всё для тебя, любимый. Чтоб тебе было приятно. Чтоб ты не мучился мне целку ломать, а на-сла-жда-лся!
– Зачем ты рассказываешь всякую гадость? – застонал он.
– Это не гадость. Это любовь. Она была. Теперь ее нет. Ты ведь не женишься на мне сейчас? А если да, то я всё равно буду тебя ненавидеть. За сорок зряшных лет.
– Мне плохо, – повторил он и застучал зубами. – Кажется, у меня инфаркт.
– Конечно, я могу подождать немного. Потом пойти на рецепцию, вызвать скорую. Они приедут в лучшем случае через час. Девяносто девять процентов, что ты сдохнешь сам. Но я тоже не хочу юлить перед Богом!
Она шагнула к нему и сильно толкнула в грудь.
Он упал с низкой ограды наружу, секунду задержался на узкой гравийной бровке и рухнул с крутого обрыва вниз.
«А теперь мне кажется, что он всё решил правильно! – подумала, а может быть, шепотом проговорила она. – Если бы он тогда остался – мы стали бы жить вместе, через полгода была бы свадьба, через пятнадцать лет он бы дослужился до завотделом в своей несчастной газетке, а я – до завуча в школе, и это в лучшем случае. Мы бы ссорились из-за бедности, изменяли бы друг другу, плодили бы несчастных и злых детей… А так – у меня прекрасная, интересная, богатая жизнь. Такой дом, такие деньги, такой круг. У него тоже всё отлично сложилось. Всё правильно».
Наклонилась, посмотрела вниз.
Между скалами были кусты, там едва угадывалось его тело.
Кажется, он уже не шевелился.
«Ничего, ничего… – шептала она. – Наймем адвоката… А если докажут и посадят, ещё интереснее. Напишу автобиографический роман и буду знаменитая, почти как он».
Он выжил, несмотря на сильный сердечный приступ и перелом руки.
Они поженились и живут вроде бы счастливо.
Вот такие развилки и риски.
Фундаментальные диалогииз подслушанного
– Ты что, вот прямо так сразу прямо вся разделась? (С легким осуждением.)
– Во-первых, не сразу, а минут через двадцать. А во-вторых, не вся!
– Что ж оставила-то? (С искренним интересом.)
– Линзы.
– Хорошие трусы труднее найти, чем хорошего мужа.