– Конгениально! – повторил Бендер. – Обнимемся, Киса!
Бендер, устроившись на диване, вдохновенно читал вслух:
«Прилежный паровоз, увешанный флагами и гирляндами, поздней ночью втянул литерный поезд на станцию Гремящий Ключ, место соединения Северной и Южной ветки. Поезд остановился под импровизированной триумфальной аркой, сколоченной из жердей, украшенных портретами и бумажными цветами. На платформе стоял начальник строительства, взволнованно глядя на поезд. В вагонах не было огней. Все спали. И только правительственный салон светился большими квадратными окнами. Дверь его быстро открылась, и на низкую землю спрыгнул нарком путей сообщения.
Начальник Магистрали сделал шаг вперед, взял под козырек и произнес рапорт, которого ждала вся страна. Восточная Магистраль, соединившая прямым путем Сибирь и Среднюю Азию, была закончена на год раньше срока. Когда формальность была выполнена, рапорт отдан и принят, два немолодых и несентиментальных человека крепко обнялись и поцеловались».
– Неплохо, а? – спросил он свою единственную слушательницу.
Это была Зося Синицкая.
Теперь она была литсотрудником журнала «Черное море».
При первой же встрече она простила Бендеру внезапное бегство и позвала его, теперь – начинающего писателя, в гости.
– Неплохо, и даже очень! – Зося встряхнула завитыми локонами.
Бендер перевел дух, перевернул предпоследнюю страничку и закончил:
«Наступило утро. Солнце внезапно и быстро выкатилось из-за барханов, по-южному торопливо побежало вверх и осветило бескрайнюю жаркую пустыню. Теперь уже – бывшую пустыню! Теперь всё стало иным на этой древней земле. Стальная магистраль прорезала вековые пески, оживила их, соединила со всей страной, и уже ясно было, что вдоль магистрали скоро встанут новые рудники, заводы, города с рукотворными оазисами, школы, университеты, театры, стадионы, детские сады. И всё это сделала стальная воля человека, чей портрет был укреплен на самом верху триумфальной арки. Человек на портрете улыбался и со спокойной уверенностью смотрел вдаль, вперед, в наше великое будущее».
– Хороший, красивый финал! – вздохнула Зося Синицкая и пересела со стула на диван рядом с Бендером.
Подвинулась ближе. Еще ближе.
Через полминуты молчания и взаимного пожирания глазами он положил рукопись на стол и спросил:
– Маленький вопрос, Зоя Викторовна. Вы меня позвали в гости. Я очень рад. Я взволнован, у меня бьется сердце, – он приложил руку к груди. – Но где ваш супруг? Мы с ним пару лет назад были, кажется, знакомы, вы представили меня ему, я помню.
– Тогда вы не были таким моралистом! – тонко усмехнулась Зося.
– Я это говорю не в интересах морали, а в интересах нравственности, – Бендер усмехнулся в ответ.
Зося не поняла шутки, да и откуда ей было знать, что он перефразировал смешные слова бухгалтера Берлаги: «Я это сделал не в интересах истины, а в интересах правды». Поэтому она перестала улыбаться и спросила:
– Вы опасаетесь, что мой муж вас побьет?
– Меня? Ха-ха! – Бендер поднял кулаки к ушам и развел локти, демонстрируя бицепсы. – Да я кого хотите одной левой…
– Или вы боитесь, что он сообщит в горком партии или в Союз писателей? Напишет заявление? – И после краткой паузы сказала: – Не напишет. Мы разведены.
– Недавно разведенные мужья самые ревнивые! А вдруг он сейчас стоит под окном, с черенком от швабры? Как только погаснет свет, он взберется по пожарной лестнице, выбьет стекло и…
Зося прервала этот шутливый поток:
– Он арестован и осужден.
– Хм! Однако! – Остап и в самом деле не знал, как реагировать. – Трудно поверить! Неужели чудесный молодой советский инженер Перикл Фемиди оказался растратчиком? Или взяточником?
– Нет. Его взяли по «греческому делу».
– Первый раз слышу.
– По делу греческой шпионско-диверсионной группировки, – негромко, но очень внятно сказала Зося.
– Какой кошмар, – неопределенно сказал Остап. Вздохнул: – Ну что ж. Я знаю, все мы знаем, что органы НКВД не ошибаются. Да. Но как же…
И замолчал, глядя в пол.
– Вы хотите спросить, но как же я? – шепотом воскликнула Зося. – Почему не арестовали жену греческого шпиона и диверсанта? А то вы не поняли…
Она вдруг вскочила, бросилась к двери, выключила свет, снова села рядом с Бендером, приникла к нему и зашептала:
– Я хочу жить. Я еще молодая. Мне двадцать три года, вы понимаете? Я хочу жить. Я жить хочу. Счастья хочу. Простого советского счастья скромной советской творческой работницы, комсомолки, общественницы. Любить хочу, душой и телом тоже! Я подлая, гадкая, гнусная. Да, да, сама знаю. Безнравственная, мерзкая. Но я сильнее всего на свете хочу жить, жить, жить, вы понимаете? Жить!
Она забралась на диван с ногами и вдруг обняла Бендера и повалила его навзничь.
– Со мной? – спросил он.
– Да!
– Вы серьезно так считаете?
– Говори мне «ты»!
– Зося, ты серьезно этого хочешь? Жить со мной? На постоянной, прости меня, основе?
– Да! – и она, как пишется в переводных любовных романах, страстным, горячим и влажным поцелуем заставила его замолчать.
Бендеру вдруг стало страшно.
Да, она молодая, красивая, страстная, наверное, истосковавшаяся без мужчины, но… Но вдруг он сболтнет ей что-то о Корейко, о своем неудачном кратком миллионерстве, о румынских пограничниках – и она испугается и снова страстно захочет жить, просто жить…
– Зося, прости! – он высвободился из ее объятий, сел. Потом встал. – Зося… Зоя Викторовна, мне пора. У меня на вечер назначена встреча с товарищами… Я не рассчитывал задерживаться надолго. Видите ли…
– Вижу! – закричала она громко и обидно. – Ты педераст!
– Я? – поразился Бендер. На секунду захотелось накинуться на нее и доказать, что это неправда, но тут же расхотелось. Он вытер пот со лба и насильно рассмеялся. – Зося, что с вами… Я педераст?
– Ты, ты! Теперь понятно, почему ты тогда от меня убежал! И вся ваша компания такая. Как их, Козловский, Панкевич, Базаров – три друга-педераста, и ты четвертый! Вон отсюда!
Она тоже вскочила с дивана и затопала ногами.
Бендер с некоторым испугом выскочил за дверь.
Вслед ему в коридор полетела рукопись повести.
Делегация писателей на заготпункте ПермЛесЛага.
Начальник: Граждане заключенные! Поздравим ударников труда и перековки, зека Матюшкина, Харлова и Балаганова! Решением правления они премируются сапогами и повидлом! Ура! Оркестр, туш!
Бендер: Товарищ Магидсон, я бы хотел повидать передовика труда зека Балаганова. Познакомиться.
Начальник: Пожалуйста, товарищ писатель Бендер! А зачем вам?
Бендер: Лицо у него хорошее, открытое. И фамилия у него простая, но очень яркая! Прямо просится в роман! Думаю, и человек интересный!
Бендер и Шура сидят за столом в дежурке.
Бендер: Неужели за одну сумочку – такой срок?
Шура: Что вы, Остап Ибрагимович. Я уж успел отсидеть, и вот снова сел. Пустяк. По пиломатериалам. Ничего.
Бендер: Давайте-ка, Шура, я за вас попрошу. Напишем вместе просьбу. Чтоб на легкий режим перевели, как минимум.
Шура: Я уж второй год на легком режиме.
Бендер: Ну вот! Тем легче просить о пересмотре.
Шура: Не надо, Остап Ибрагимович. Выйду – через полгода снова проворуюсь. Зачем вот так, туда-сюда? Я уже освоился. У меня тут даже жена есть. Вполне законная. Мы расписаны, тут можно. Нюра Трофимук. Анна Федоровна то есть. Повариха. Чего еще желать?
Бендер: Неужели на свободу не хотите?
Шура(внимательно глядя на белые брюки Бендера) : А вы? Как насчет Рио-де-Жанейро?
Бендер(вздрагивает) : Но-но! Мы живем в самой свободной стране мира!
Шура(кивает) : Вот и нам гражданин Магидсон объясняет: советская тюрьма в сто раз свободнее любой буржуазной республики. Оставьте папирос.
Бендер: Я не курю. Простите, Шура.
Шура: На нет суда нет. Рад был повидаться.
Кабинет Сталина.
Шолохову сразу бросилась в глаза книга, лежащая на другом конце стола: желтая, в дешевом картонном переплете. Чуть напрягши глаза, он прочел название: «Песок и сталь». Автор: О. Бендер.
Шолохов вспомнил, что читал ее – вернее, листал: повестушка про Турксиб, бездарная приспособленческая писанина. Слог, впрочем, бойкий и узорчатый. Но слишком много правоверных лозунгов и восклицательных знаков, и вдобавок пошлая восточная экзотика: арык, ишак, урюк, рахат-лукум, узун-кулак. Брр…
– Вот такая занятная книжица, товарищ Шолохов! – сказал Сталин, толкая ее по столу. – Садитесь. Закуривайте. Читали?
– Да… Да, товарищ Сталин. Точнее говоря, просматривал.
– Товарищ Бендер – журналист, печатается в «Известиях». Вот написал книгу. Какое у вас впечатление об авторе?
Шолохов нутром почувствовал, что Сталину книга нравится. Начиная с названия: советская сталь – да-с, именно сталь! – прорезает дремлющие пески Востока. И еще Сталин любит выспренний романтический стиль. Поэтому Шолохов ответил:
– Книга интересная и талантливая! – и честно пояснил: – Хотя автор, конечно, пока еще неопытный. Начинающий. Отсюда некоторые провалы сюжета. Но думаю, из него получится хороший советский писатель.
– Вы правильное слово сказали, товарищ Шолохов. Я не спрашиваю, какой он талант. Я спрашиваю, советский ли он писатель. Бывают очень большие таланты, но – не совсем советские. Например, товарищ Пастернак. Выдающийся талант. Но – не целиком советский. Хотя, конечно, не враг. Скорее даже друг. Или вот товарищ Мандельштам. Настоящий мастер слова. Но – какой-то непонятный. Ни да ни нет, ни рыба ни мясо. Ни в городе Богдан, ни в селе Селифан… – Шолохов терпеливо ждал, пока Сталин закончит этот свой любимый пассаж, и понимающе улыбался в ответ на шутку вождя. – В общем, как говорят в народе, ни Богу свечка, ни черту кочерга. Много у нас таких пока еще остается. А что в этом смысле товарищ Бендер?