– Фу! – закричал папа. – Какая пошлятина! Прекрати немедленно! Это не в жанре!
Или это я сам себе закричал? Как папа мог залезть мне в голову и всё увидеть-услышать? Но это действительно было не в жанре, и поэтому я прекратил. Или забыл?
Неважно.
Важно другое.
В этих бесконечных путешествиях – в этой неустанной и безрезультатной погоне за Девочкой на шаре – я влюбился вдобавок еще и в железную дорогу. В вагоны и электровозы, в станции, вокзалы, рельсы и стрелки. Я познакомился сначала с проводниками, потом – с машинистами, несколько раз сидел в кабине локомотива, и потихоньку стал разбираться во всём этом хозяйстве.
И постепенно я понял, кем я хочу быть. То есть я еще пока не знал точно, чем мне заниматься – тягой, путями, станциями или чем-нибудь еще. Но я был уверен, что это будет железная дорога.
– Ты? Инженер путей сообщения? – засмеялся, просто даже захохотал папа.
– Да! – ответил я. – Во-первых, в книге ты сам инженер! К тебе приходят друзья, вы до ночи копаетесь в чертежах и спорите-кричите… А во-вторых, это же рассказ! Ничего. Всё в жанре.
– Хорошо, пускай так, – папа кивнул. Или мне показалось, что кивнул.
И вот примерно тогда, когда я это окончательно решил, я наконец-то оказался в Саратове, где выступали Яворсы и Таня Воронцова.
Вечером я пошел в цирк.
«Бронзовые люди» сверкали своими как будто и впрямь бронзовыми мускулистыми телами, то вертясь и кувыркаясь, то застывая в невероятных скульптурных позах. Им не очень-то аплодировали, но я хлопал изо всех сил: ведь я знал, что это ее родители. Потом был клоун, потом жонглеры и только потом, в конце первого отделения, – Девочка на шаре. За это время она, конечно, подросла, вытянулась, но была такая же прекрасная, как в тот раз в Москве, даже еще красивее. Она медленно плыла по кругу, и светилась, и звенела, и это было удивительно.
Но я застеснялся идти к ней за кулисы. Поэтому завтра с утра я подстерег ее около служебного входа. Она уже выходила из дверей; наверное, репетиция у нее была в самую рань. Я сразу ее узнал. Подошел к ней и громко сказал:
– Здрасьте, Татьяна Ярославна.
– Ярославовна, – машинально поправила она и спросила: – А вы кто?
– Нет, Ярославна! – уперся я. – Ярослав-Ярославна, Вячеслав-Вячеславна и так далее. Так будет правильно по-русски.
– Допустим. Но вы – кто?
– Давай лучше на ты. Скажи, ты читала рассказ «Девочка на шаре»?
Она даже покраснела:
– Да. Конечно! Это же про меня.
– И про меня, – сказал я и всё ей объяснил и доказал. Мне, кстати, уже полгода как исполнилось шестнадцать, так что я ей показал паспорт. И заодно рассказал, как я за ней гонялся по всей стране.
– Ой, правда?
– Правда!
– Пойдем, я тебя с мамой-папой познакомлю!
Мы пошли к ней домой. Они снимали маленькую квартирку недалеко.
Поговорили, попили чаю.
Наверное, мы с Таней как-то особенно друг на друга смотрели, потому что Ярослав Сергеевич, ее отец, вдруг сказал:
– Ты хороший парень, ты мне нравишься. Давай сразу коротко и честно. Если вы с Таней захотите пожениться, мы с Серафимой Павловной будем не против. Сима, ты не против?
– Очень даже за! – сказала Танина мама.
– Но тут есть одно «но». Ты пока еще школьник девятого класса. Перешел в девятый, так? Танечка тоже. Но тут важная разница. Ты, при всем уважении, просто школьник, а она уже артистка. И бросать цирк не собирается.
– Да зачем бросать? Конечно, не надо бросать! – сказал я.
– Дело не в ней, дело в тебе. Если вы на полном серьезе, то тебе придется идти в цирк. А лучше не просто в цирк, а к Тане в номер. Придумаете общий номер. В цирке так принято. Иначе нельзя. Нельзя, чтоб жена ездила по гастролям, а муж чтобы оставался дома. Разве это семья, разве это жизнь – встречаться раз в полгода?
– Понятно, – я вздохнул.
– Что? – спросила Таня.
– Всё понятно, всё логично, – сказал я еще грустнее. – Хотя я вообще-то хотел стать инженером-железнодорожником.
– Да ну? – засмеялся Танин отец. – Почему, откуда, как? Ты ведь сын Вити Драгунского! Витя же работал в цирке, и тебе тоже понравится! Витя был чудный клоун, я его помню. И у тебя получится, еще лучше.
– При чем тут Витя Драгунский? – чуть не закричал я. – Я Денис Кораблёв, мой папа инженер на заводе! Так в рассказе написано.
– Да! – сказала Таня. – Смотри, какая картинка у нас на стене!
И в самом деле, над кроватью висела картинка в рамочке, иллюстрация к «Девочке на шаре» – просто вырезанная из книги.
– Ну вот! – сказал я.
– Погоди! – объяснял Ярослав Сергеевич. – Рассказ рассказом, читали, помним, любим, ценим. Спасибо Вите Драгунскому. Но ты ведь живой? Ты ведь не на бумаге? Ты ведь настоящий! – и он своей сильной рукой сжал мое плечо и чуточку встряхнул.
– Да. Живой. А почему не наоборот?
– Что наоборот? – спросила Таня.
Но Ярослав Сергеевич всё сразу понял.
– А потому не наоборот, что ты еще не решил окончательно, кем станешь, а Таня – уже артистка. Подумай.
Таня проводила меня до улицы Чапаева, где стоял цирк. Нам почему-то не хотелось разговаривать. Мы попрощались, пожав друг другу руки, и всё.
Я прошел по улице Кирова до самой Волги. Погулял там полчаса. Потом вернулся, зашел в студенческое общежитие на Вольской, где меня приютил один парень, знакомый моего знакомого. Забрал сумку и пошел на вокзал.
«Нельзя жениться на каждой девочке, в которую влюблен, – думал я. – Особенно если это Девочка на шаре».
И вот так я прожил целый год или даже полтора, уговаривая себя, что есть вещи более важные и нужные – например, работа, призвание, дело жизни и другие взрослые слова. Но, наверное, так и не сумел уговорить.
Потому что еще через полгода в Москве я увидел афишу «бронзовых людей Яворс» и эквилибристки Т.Воронцовой. Я пришел в цирк и отдал вахтеру записку. «Нам надо увидеться». И номер моего телефона.
Не успел я прийти домой, как она мне позвонила.
– Здравствуй! – сказала она. – Да, нам обязательно надо увидеться.
Честно говоря, я немного испугался. Уж больно скоро и легко она согласилась. Кстати, девушка, которая меня бросила – уже в реальной жизни, не в этом на ходу сочиняемом рассказе! – та девушка тоже очень легко согласилась пойти на свидание. Почти что сама меня пригласила. Раньше, чтоб ее вызвать на прогулку или в театр, надо было звонить три дня по три раза в день, и она то была занята, то ее не отпускала мама, то просто была не в настроении… а тут раз – и пожалуйста: «Да, да, обязательно надо, назначай время и место!» – для того, чтобы сказать, что между нами всё кончено, – извинившись за банальность этой фразы.
Поэтому я боялся, что это быстрое «нам обязательно надо увидеться» означало «нам надо окончательно расстаться». То есть расстаться с глупыми фантазиями.
Вышло смешно: я принес записку в цирк на Цветном бульваре, пешком вернулся домой в нашу квартиру в Каретном ряду – там минут пятнадцать ходьбы дворами и переулками, – сразу же услышал ее звонок – и тут же обратно.
Был август. Уже много желтых листьев. Таня ждала меня на бульваре, сидя на скамейке спиной к зданию цирка.
– Пересядь! – сказал я вместо «здравствуй», указав на скамейку напротив.
– Это еще зачем? – она пожала плечами.
– Там цирк, а в цирке манеж. А сидеть спиной к манежу нельзя. Старая цирковая примета.
– Папа Витя рассказал?
– А хотя бы. Пересядем, прошу тебя.
Она встала, отряхнула осенний листок с брюк.
– Ты как маленький! – засмеялась она, усаживаясь на другую скамейку.
Я сел рядом, перевел дух, достал из внутреннего кармана сложенную вчетверо бумажку, отдал ей.
Это была справка о том, что я поступил на первый курс ГУЦЭИ – Циркового училища, проще говоря.
Таня прочитала, вздохнула и вдруг погладила меня по щеке и плечу:
– Какой ты хороший. Я не ожидала, честно. Только зря ты всё это.
– Почему? – шепотом спросил я.
Хотя что тут спрашивать. Я знал, что она скажет. «Извини, я завтра выхожу замуж». Или еще хуже: «Ты очень хороший, давай будем просто друзьями».
Она открыла сумочку и протянула мне справку о том, что Воронцова Т. Я. успешно сдала вступительные экзамены и по конкурсу зачислена в МИИТ. То есть в Московский институт инженеров транспорта.
Мы обнялись и в первый раз поцеловались.
– О, боже! – закричал я, с шумом выламываясь из рассказа в свою реальную, неприятную, обидную, ни капельки не романтичную жизнь. – Папа! Папочка! Разве можно? Это слишком! Это даже, извини меня, сладко до пошлости! Просто какие-то «Дары волхвов» незабвенного О. Генри! Так нельзя!
– Ты сам всё это придумал, – сказал он, продолжая сидеть в кресле и глядеть в окно. – При чем тут я? Это во-первых. Во-вторых, ну что такого подарили друг другу Делла и Джим? Черепаховые гребни и платиновую цепочку. Чем они пожертвовали? Пышными кудрями и золотыми часами. Какая ерунда! Часы можно купить. Кудри отрастут сами. А тут – настоящий подарок судьбы.
– Подарок судьбы? – я не понимал. – Где он? В чем?
– Да не в том смысле! Не в смысле, что судьба дарит тебе подарок. А в другом, совсем редком и самом дорогом. Ты даришь любимому человеку свою судьбу. И берешь его судьбу как свою. Ты сказал – «так нельзя». А по-моему, только так и надо.
Всё помню, одного только не помню – был этот давний разговор с отцом? Или он мне привиделся-послышался, соткался-склеился, и тут же растворился – за те пять секунд, когда я посмотрел в окно поезда? Я ехал на «Сапсане» в Петербург. Была минутная остановка в Твери. Там на платформе стоял парень в железнодорожной форме, и с ним девушка – стройная, крепкая, жилистая, с балетной или даже цирковой осанкой.
Поезд потихоньку тронулся, эта парочка исчезла. Я поудобнее уселся в кресле, огляделся.
В проходе стояла Таня Воронцова. Я ее сразу узнал.
– Здравствуй, – сказал я.
Она не отвечала и не садилась на свободное кресло. Почему она не разговаривала со мной? Мне захотелось на нее взглянуть. Я поднял голову. У нее было очень серьезное и грустное лицо.