Пройдя на кухню, он достал из ящика гвозди и молоток, поудобнее уселся на табурете, просунул руку в ботинок и вдруг нащупал в нем плотно свернутую бумагу. Решив, что Валя насовал ее в башмак для того, чтобы было теплей и суше, Диденко вытащил и развернул бумагу. Это были советские листовки, сброшенные с самолета, точно такие, какие были расклеены на базарных лавках и на дверях шуцманшафта. Детской рукой на листовках были нарисованы трупы фашистов, над которыми кружились черные вороны. А рядом корявыми буквами выведены слова: «Не верьте немцам!»
— Господи, опять он это в дом принес! — послышалось за спиной.
Диденко обернулся. Он не слышал, как вошла Анна Никитична.
— Степан Осипович, — попросила она, — может, вы с ним поговорите? За Витю я спокойна. А Валик такой неосторожный, горячий. Сама что могу делаю… Хоть бы их уберечь…
— Такое время, Анна Никитична, — неопределенно ответил Диденко и добавил: — А за Валика не тревожьтесь. Я его приберу к рукам.
Он пристроил ботинок между колен, вбил несколько гвоздей, свернул и всунул обратно листовки и отнес ботинок на место.
Утром, одеваясь, Валя удивился, что ботинок починен. Когда Анна Никитична сказала, что чинил Диденко, Валя побледнел. Он торопливо сунул руку внутрь. Нет, листовки на месте. «Если он видел листовки, донесет, как Тимоха. Опять в жандармерию потащат».
Весь день Валя не показывался дома. Притаившись на огороде, он ожидал возвращения жильца. И только убедившись, что Диденко пришел один, без жандармов и полицаев, мальчик вошел в дом. Диденко ни словом не обмолвился о листовках.
А на следующий день выпал случай испытать жильца. Было теплое воскресное утро. Степан Диденко пилил во дворе бревно. Возле него остановился Валя.
— Дядя Степа! Я такой сон видел! Будто у вас под матрасом оружие спрятано.
Диденко, продолжая пилить, внимательно посмотрел на Валю. Тот лукаво улыбался.
— Странные сны тебе снятся!
— Ага, очень странные, — согласился Валя. Он немного помолчал, наблюдая за пилой, потом, будто спохватившись, безразличным тоном добавил: — Да, чуть не забыл! Мама велела передать, чтобы вы убрали то, что под подушкой лежит.
Диденко мгновенно отложил пилу, пощупал карман и быстро направился в дом. Валя побежал за ним. Кровать была заправлена, а под подушкой лежал пистолет. Диденко спрятал его в карман.
— Дядя Степа! Значит, вы подпольщик? — обрадовался Валя.
— Послушай, Валик! Тебе сколько лет, двенадцать есть?
— Ага, в феврале исполнилось.
— А мне двадцать два. Ты пионер, я комсомолец, я тоже ни жандармов, ни полицейских не видел. Жили мы свободно, счастливо — одним словом, сами себе хозяева. И так к счастью своему привыкли, даже замечать его перестали. Думали, так оно и должно быть. Про царское время в книжках читали — поволнуемся да скоро забудем. «Чужая беда, что с гуся вода». Хорошо сказано! Мудрые слова. Пока сам по испытаешь, не поймешь, что значит боль. И вот пришла беда для всей Родины. Теперь беда не чужая — твоя или моя. Беда общая — и твоя и моя. Только не все люди одинаково беду встретили. Нашлись среди нас фальшивые людишки. Для них Родина что рубаха: одну снял, другую надел. Эти у немцев холуями стали. Другие… им важно самим уцелеть, выжить, добро сберечь. Притаились, пережидают грозу. Но есть, Валя, такие люди, и их много, их очень много, у которых Родина в сердце сидит: вытащи сердце — человек умрет. Эти не ждут, пока пройдет гроза, — они пошли ей навстречу.
— Дядя Степа! Я тоже с вами!
— Это, Валик, не над книжкой волноваться. Тут самого на каждом шагу смерть подкарауливает.
— А я не боюсь смерти! — решительно ответил Валя.
Он быстро взобрался на стул, достал со шкафа сверток и с гордостью развернул перед Диденко.
— Вот смотрите, что у меня есть. Я ничего не боюсь… Я могу… Вы только скажите, я все сделаю!
Перед Диденко лежали сверкающий никелированный пистолет и несколько старых, уже знакомых ему советских листовок. Взяв пистолет, Степан Осипович полюбовался им.
— Где достал?
— У шефа пути, на дрезине. Ходил к Вите. Смотрю, блестит. И никого нет. Я подкрался сзади и раз — за пазуху!
Диденко покачал головой и опустил пистолет в карман.
— Ни к чему он тебе. Зря пропадешь, и меня арестуют. Если хочешь нам помочь… — И Диденко поманил Валю пальцем.
ПЕРВЫЕ ПОРУЧЕНИЯ
Наступила весна. Легко дышала земля, сбросившая с себя снежный покров; тепло и нежно грели ее солнечные лучи; робко тянулись вверх прозрачные стебельки трав. Но повсюду, где бродил Валя, сохранялись еще следы прошлогодней битвы: попадались то неубранные, разлагающиеся трупы, то воронки от снарядов, то сломанное, покрывшееся ржавчиной оружие. Все это возвращало к горькой действительности, и уже не радовало сердце бурное пробуждение земли.
Мальчик находил среди травы гранаты, диски, патроны, пулеметные ленты. Иногда попадались винтовки, пистолеты, штыки. Часть находок он сносил в кучу и закапывал в землю, часть складывал в свою торбу и прятал затем во дворе. Диденко сказал ему: «Если хочешь нам помочь, собирай за городом боеприпасы. Там и наши оставили и фашисты. Настанет час — все в ход пустим. Придет к тебе человек и спросит гостинцев для меня. Ему все и отдай…»
И Валя собирал, радуясь каждой находке, думал о тех, в чьи руки попадут собранные им гранаты и патроны. «Их много, их очень много», — вспоминались слова Диденко.
Через несколько дней Диденко дал Вале новое поручение. В одном из старых складов птицекомбината был зарыт ручной пулемет. Вале предстояло откопать его, разобрать и по частям перевезти в лес к Славутскому шоссе. Валя кивал головой, говорил, что все понял, — только бы Диденко не раздумал его посылать. Наутро он прикрепил к велосипеду корзинку, положил в нее топор и поехал на птицекомбинат. Пулемет нашел быстро. Начал разбирать, и — ничего не получается! Что делать? Названия частей перемешались в голове. Да разве запомнишь их с первого раза, если никогда в жизни даже не видел ручного пулемета.
Долго возился Валя с пулеметом, пока, наконец, разобрал его. Сложив кое-какие части в корзинку, он накидал сверху щепок и хворостинок, остальное спрятал в тайнике и выехал с птицекомбината.
Не близок путь от птицекомбината до Славутского шоссе — нужно пересечь весь город. Не спеша нажимая на педали, Валя медленно проехал мимо жандармов и полицейских. «Олухи! У вас под носом пулемет везу, а вы ничего не знаете», — с озорством подумал он.
Позади остались поликлиника, школа. Теперь недалеко и до леса. Мальчик невольно нажал на педали и понесся вовсю. В этот момент из-за угла неожиданно появился человек в черной форме полицая. Велосипедист пронзительно зазвонил, затормозил, но было поздно. Полицай заметался на месте. Валя круто повернул руль, чтобы объехать его, но полицай шарахнулся в сторону, и Валя, врезавшись в него, упал, сильно ободрав ногу.
— Чего несешься, как черт! — злобно крикнул полицай, потирая ушибленный бок.
Валя испуганно посмотрел на полицая и только теперь узнал его. Это был Болеслав Ковалевский. Валя быстро вскочил с земли и поднял велосипед.
— А ты не лезь под колеса! — вызывающе ответил мальчик, потирая ободранную ногу.
Испуг прошел, и он радовался, что Болеславу досталось. В другую минуту Валя не упустил бы случая, чтобы посмеяться над полицаем, но сейчас это было опасно. Не обращая внимания на боль в ноге, мальчик начал поправлять съехавшую набок корзину. Неожиданно Болеслав схватил его за руку.
— Погоди! Ты чего везешь? — настороженно спросил он, заметив тусклую металлическую часть, видневшуюся под редким слоем хворостинок.
— «Чего, чего»! — передразнил Валя, вырвавшись из рук Болеслава. — Пушку везу! Не видишь разве — инструмент Витькин.
Он быстро вскочил в седло и помчался к лесу.
Как-то утром к Котикам зашел Коля Трухан. Валя обрадовался и удивился ему. Но виду не подал. В последнее время мальчики совсем не встречались. После того как Валя заметил, что Коля и Степа избегают его, он к ним не ходил. Не хотят — и не надо! Он первым никогда не полезет. И сейчас, стараясь казаться безразличным, Валя сказал:
— А, это ты?
И снова занялся своим делом, словно рядом никого и не было.
— Я шел на работу, ну и зашел. Дай, думаю, узнаю, как вы тут с Витькой живете, — сказал Коля.
— Как живем? Как все… — тем же безразличным тоном ответил Валя.
— Да… — протянул Коля, помолчал и, вдруг многозначительно улыбнувшись, прошептал: — Гостинцев для дяди Степы приготовил?
Валя от неожиданности вытаращил глаза:
— Так это ты?
Коля, хитро улыбаясь, кивнул. Валя не скрывал разочарования. Он-то думал увидеть настоящего подпольщика. И вдруг — это Коля, просто Коля, его дружок! «Вот, значит, почему они сторонились меня!»
— Пойдем покажу, — с нотками обиды в голосе сказал Валя, — там, за сараем, и в лесу. Много набрал. Один не донесешь, я помогу.
— Не надо, сам управлюсь, — отказался Коля. — Да ты не дуйся! Сам понимаешь!
— А я и не дуюсь, — обиженно ответил Валя.
Он показал Коле искусно замаскированные тайники и вернулся домой.
— Сынок, — встретила его Анна Никитична, — Усатенко, сотский наш, приходил. Велел тебе в школу записаться. Все, говорит, дети, которые не работают, должны учиться. Говорит, немцы такой приказ вынесли.
Валя уже слышал от Диденко об этой немецкой школе.
…В середине апреля состоялось городское собрание учителей. Пошел туда и Диденко.
Собрание открыл бургомистр Кольчинский. Немцы откуда-то привезли с собой этого старого, сухого учителя и посадили в городской управе. То и дело любезно кланяясь в сторону гебитскомиссара Ворбса, Кольчинский выражал благодарность германской армии, «освободившей украинский народ от большевиков», заботящейся о его «благе и процветании». Затем выступил гебитскомиссар.
Высокий, сухопарый, щеголеватый Ворбс, исполненный собственною достоинства, говорил о величии германского райха, силе и мощи немецкого оружия, о скорой полной победе. Потом Ворбс не упустил случая напомнить о великой миссии немецкого народа, призванного установить на восточных просторах райха (здесь, на Украине) «орд