Увы, желающих хватало. Некоторые вампиры просто не способны были понять, что чудеса творятся для всех, что никто не может владеть чудом единолично.
За те десять дней, что она провела здесь, Даниэла успела увидеть одну попытку штурма, и была готова к другим. Надеялась, что готова. Вспоминать о ночном бое было страшно до сих пор, а еще страшнее — думать о том, что штурмовать могут и днем, когда она будет слишком слаба, чтобы защищать своего святого.
От нее и ночью-то было немного пользы. Она совсем не умела драться. Афат не подарил ей ни одного боевого дайна, и раньше Даниэла считала, что это хорошо. В Бакеде начала задумываться о том, что стоит научиться хотя бы стрелять. Вроде бы, это было несложно — обзавестись пистолетом, патронами, потренироваться в стрельбе по мишеням. С оружием проблем не возникло, это же Бакед, тут все есть, и пистолеты, и автоматические винтовки, и даже огнеметы с гранатометами. И боеприпасов хватает. Заминка была за инструктором. Учиться у кого-нибудь из Слуг Даниэла не могла, а взыскующие не задерживались в миссии настолько долго, чтобы дать ей хотя бы несколько уроков. Причастившись крови Онезима, они забывали об оружии, они так менялись, что у Даниэлы не хватало духу насильно возвращать их в реальность. Достаточно того, что мир за пределами Бакеда сам напомнит о себе.
Когда ей доложили о том, что в миссию приехали Заноза и мистер Намик-Карасар, Даниэла сначала обрадовалась. Заноза точно не искал крови Онезима, а стрелял он как Сатана, и невозможно было представить лучшего учителя…
Нет. Все было не совсем так. Даниэла действительно сначала обрадовалась. На секунду или даже меньше. Потому что Заноза явился не за причастием, и умел стрелять, и мог научить… Но что она услышала по рации? Что сказал командир поста в докладе? Он сказал:
— Здесь Турок и его бешеный пес. Как нам быть, госпожа Даниэла?
Кто в тийре не знал о них двоих?
Для Даниэлы они были Заноза и мистер Намик-Карасар, а для остальных — Турком и Бешеным Псом, чужаками, за зиму приведшими под руку ее отца шесть миссий, и не собирающимися останавливаться на достигнутом.
— Зачем тебе власть? — спрашивала Даниэла, — зачем тебе настоящая власть, ответственность за миссии, за вампиров и людей, которые теперь от тебя зависят? Разве не лучше жить как раньше — тихо и спокойно, и предоставить прелатов самим себе?
— Два года назад они могли спасти всех погибших, — вот что ответил отец, — если бы они были здесь, не случилось бы беспорядков. Сама судьба сказала нам тогда: хватит думать, что вы пребываете в мире. Сказала: тийру нужны защитники. И они нашлись.
Даниэла сожалела о тихой и спокойной жизни, но признавала, что к весне тишины и спокойствия в Алаатире стало больше, чем когда-либо раньше. Просто это были тишина и спокойствие для всех, кроме ее отца. Власть накладывает обязательства, Хальк Алаа оказался к ним готов, а Даниэла — не очень. Хотя, от нее-то как раз ничего и не требовалось. Первый опыт командования, управления, принятия решений не только за себя, она получила здесь, в Бакеде.
Работу с музыкантами, поиск талантов, устройство их судеб нельзя было считать даже разминкой по сравнению с тем, чем Даниэла занималась теперь.
И, если быть честной с самой собой, ответственность и власть оказались захватывающим переживанием. Теперь она, наверное, лучше понимала отца.
Правда, все равно была рада, что сейчас решение принимать не ей.
— Не впускайте их, пока я не поговорю с Онезимом, — приказала она, — не вступайте в диалог, и ни в коем случае на них не смотрите.
Может быть, было уже поздно. Поздно не смотреть. Узнали же постовые Занозу, значит увидели, значит могли оказаться под чарами. Но нет, нет-нет, Заноза никого не чарует без необходимости, и пока ему не сказали, что въезд в миссию запрещен, не станет применять дайны. А скажут ему об этом через мегафон, и смотреть на него больше не будут, значит, и зачаровать никого у него не получится. Да и незачем. Ведь не совсем же их в Бакед не пускают, а только пока Онезим не решит, как лучше поступить. Ему самому должно быть интересно. Таких как Заноза он мог и не встречать.
— Почему ты считаешь, что они не взыскующие? — спросил Онезим. — Мне кажется, ты думаешь, что они могут быть опасны для меня.
Даниэла так не думала… Нет, именно так она и думала. Но для этих мыслей не было никаких оснований. Что бы ни рассказывали о Турке и его Псе, они всегда старались решать проблемы миром, старались договориться, и убивали только если договориться не получалось.
Вот только, как такое может быть, чтобы Заноза и не смог кого-то убедить? А если такого не может быть, то кого же и зачем они убивали?
Раз убивали, значит так было нужно. Убитые, наверняка, заслужили окончательную смерть, а чем именно — мистеру Намик-Карасару виднее. Он лишен жалости, но не справедливости. Увидев Онезима, узнав его хоть немного — даже просто выслушав, что расскажет о нем Даниэла — они полюбят его так же, как любила она.
Даниэла попыталась представить мистера Намик-Карасара, проникшегося обаянием Онезима, и помотала головой. Некоторые вещи невозможны. Ни в этой вселенной, ни в какой другой. Мистер Намик-Карасар не любил никого, кроме Занозы. Да и Занозу — только из-за того, что все время был под чарами. А вот сам Заноза, он поймет Онезима, увидит его красоту. Когда они вернутся в город, он расскажет о том, что видел, и отец позволит Даниэле принять причастие.
Все складывалось хорошо. Совершенно нечего было бояться.
— Им не нужно причастие потому, что у Занозы нет тела, — объяснила она то, что ей осенью объяснял отец. — Проклятие не-мертвых ложится на наши тела, а не на души, а у Занозы есть только душа.
У отца объяснять получалось куда лучше. Даниэла-то его тогда поняла. А сама сейчас, похоже, только сбила Онезима с толку.
— Я догадываюсь, что он не бесплотен, — Онезим улыбнулся, — ты выражаешься метафорически.
— Н-не совсем…
Лучше не стало.
— Тело есть, но оно… не считается. Как если бы его не было. Остается душа, а Заноза, — Даниэла развела руками, — ему восемнадцать лет, он просто не успел ничего сделать такого, чтобы испачкать душу.
— Большинству людей не удается сделать ничего такого за всю свою жизнь, — мягко сказал Онезим. — Для того и дана нам совесть, чтобы души оставались чистыми. Так чего они хотят, если не причастия и не моей смерти?
— Узнать вас. Я ведь рассказывала об отце, он предубежден, но прислушивается ко мне. Наверняка, это он попросил их приехать.
— А им самим, этому… Занозе, было бы не интересно? Без просьбы твоего отца?
— Не знаю. Думаю, они не поверили в вас, даже когда он рассказал. До мозга костей материалисты и прагматики, никаких сказок, тем более, никаких чудес.
— Материалист, отрицающий существование своего тела? — Онезим рассмеялся. — Даниэла, ты запуталась сама и запутала меня, могу вообразить, что же ты рассказываешь обо мне отцу, и сколько он способен понять из твоих слов. Я просто обязан встретиться с этими господами. Не предупреждай их о том, как я выгляжу. Иди домой, я тебя позову, когда мы познакомимся.
…Когда дверь за Даниэлой закрылась, Онезим негромко произнес:
— Франсуа, свяжись с блок-постом. Прикажи уничтожить обоих.
— Дипломатия — это умение вести себя вежливо даже под прицелом, — скучно сказал Хасан.
Заноза удивился:
— Под прицелом себя обычно вежливо и ведут. Для того ведь и целятся.
Ответом ему был взгляд. Нет — ВЗГЛЯД. Хасан как бы молча сказал: «да ну?», и в этом молчании Заноза услышал больше скепсиса, чем если б Турок говорил вслух.
— Вот что сразу? — ему казалось, что он вообще всегда ведет себя вежливо, пока не становится ясно, что перестрелки не избежать. — Я же ничего не делаю. А если б не ты, между прочим, я бы и не знал, что у них тут гранатометы с огнеметами, сидел бы себе спокойно и ждал, пока пропустят.
— Скорострельные пушки на обеих вышках.
— Спасибо, я помню.
Прежде чем ехать в Бакед, они тщательно изучили снимки миссии, сделанные со спутника. Прошлой ночью пришли сюда пешком, оставив машину подальше от любопытных взглядов, и провели рекогносцировку на местности, выбрав несколько точек для экстренного входа. Или выхода. Зависело от того, с какой стороны смотреть. На полосе отчуждения полно было растяжек, ветер посвистывал в спирали Бруно, а Хасан, будто этого мало, сказал, что он бы для верности еще и заминировал подходы, и снаружи, и изнутри.
— От слишком прыгучих гостей, которым заграждения — не помеха.
Мины — это было плохо. Гранаты — тоже не подарок. Еще баррикады простреливались из соседних домов, откуда велось круглосуточное наблюдение.
— Я их чую, — признался Заноза.
— Мины?
— Ага.
— Мне нужно как-нибудь привязать тебя к стулу, выдать перо и блокнот, и не отпускать, пока ты не составишь список всего, что умеешь. Что значит «чуешь»? Можешь найти по запаху?
— Ну, да.
Хасан только головой покачал.
— Я-то думал, тебя обзывают собакой потому, что характер скверный.
— Бешеной собакой, — уточнил Заноза. — По-любому, из-за характера. Но нюх у меня тоже собачий.
В общем, входы в Бакед, и выходы из него, они присмотрели еще прошлой ночью. Но попасть в миссию на законном основании и покинуть ее, ни с кем не поссорившись, было предпочтительней, чем под обстрелом обходить мины и растяжки. Разминировать же подступы заранее — дело слишком рискованное. Слуги, стерегущие полосу отчуждения, наверняка, умели видеть сквозь «туман». Их тут было около сотни, при таком количестве они просто обязаны были обладать всем набором дайнов, включая ясновидение.
Если б кто-то заметил на баррикадах двух чужаков и поднял тревогу, о мирном визите в Бакед точно пришлось бы забыть. А врываться сюда с саблей наголо, не зная, где Даниэла, не представляя возможностей Онезима, бессмысленно. Даниэлу не увезешь, перекинув через седло, она против будет, да и Алаа такой цели перед ними не ставил. Онезима найти и убить, конечно, можно, но тут уж против был сам Заноза. Не хотелось ему убивать неизвестно кого неизвестно за что.