Внучка старейшины Цуй Ёнъчжина, того самого, кто на недавнем собрании публично насмехался над старейшиной Йонг Мином, называя его “старыми костями, позабывшими, как течёт кровь”, а самого Андрея – “немым недоразумением, которое почему-то решило, что может сидеть за одним столом с достойными детьми сект”. Тогда она стояла чуть позади деда, и смотрела на Андрея с плохо скрываемым презрением, жалостью, и хихикала, не утруждая себя даже маской вежливости. Сейчас же – она улыбалась. Широко, открыто, почти призывно.
– Я слышала, что ты направляешься к алхимику. – Она сделала шаг ближе, откинув за плечо длинную прядь блестящих волос. – Но ведь у нас есть ещё час до начала занятий. А парк у павильона нефритовой каллиграфии в такое время – особенно красив.
Она медленно приблизилась к парню. Теперь они стояли почти рядом, между ними осталась только лёгкая тень от перголы. В глазах девушки сейчас сиял мягкий свет, а внимательный взгляд был направлен прямо в его глаза. И на губах застыла всё та же улыбка, отточенная, искусная, будто вышитая по канону женской школы светского обольщения.
Андрей же не ответил ей ничего. Лишь наклонил голову – коротко, вежливо, но без особого интереса. В его взгляде не было даже тени удивления. Он понимал, что всё это может значить.
Ведь после даже этого тренировочного поединка с Соль Хва он стал ещё опаснее в их глазах. Особенно в глазах тех, кто считал его угрозой только потому, что он молчал. Цуй Ханэр не пришла сюда по собственной воле. Или, по крайней мере, не полностью по своей. Это была – проверка, или, хуже, попытка вовлечь его в игру, где он изначально был бы пешкой. Но она продолжала:
– Ты был весьма… грациозен. – Она плавно склонила голову на бок, блестящая серьга с достаточно крупным драгоценным камнем покачнулась у уха. – Я видела, как ты двигался. Очень по-своему. Не как мы. В этом даже есть нечто дикое. Немного неотёсанное, но… – она сделала паузу, а затем чуть понизила голос. – Привлекательное.
И тут же добавила с лёгкой усмешкой:
– Надеюсь, ты не принял прошлое за личное. Мы ведь просто… не знали тебя тогда. В секте многое держится на слухах.
Он молчал. Но в глазах промелькнула тень. Она заметила.
– Я подумала, раз уж теперь ты тренируешься с мастером Хва… и раз уж твой наставник всё-таки заслужил уважение, – она сделала паузу, – будет глупо игнорировать возможность… поговорить. Узнать друг друга. Хотя бы во время прогулки.
Её рука на мгновение, на полдоли, коснулась его предплечья. Быстро и “невзначай”, но достаточно точно, чтобы дать понять. Это не просто попытка загладить неловкость. Это было полноценное предложение. Личное. Или, по крайней мере, разыгранное как личное.
Андрей же смотрел на неё всё также спокойно. Внутри него кипела осторожность. Не злость. Он давно научился сдерживать это чувство. А именно осторожность, как у зверя, внезапно почувствовавшего запах приманки, рассыпанной на старой охотничьей тропе.
Он медленно поднял руку и сделал жест – движение, которым благодарят, но вежливо отказываются. Всё было предельно вежливо. Без грубости. Без отказа, который можно было бы счесть оскорблением. Он указал на запад – туда, где тянулся путь к алхимической лаборатории, и чуть склонил голову. Почти как извинение. Почти как поклоны в старом театре. Цуй Ханэр замерла на секунду. Видимо она не привыкла к тому, что её предложения не принимают. Но она всё же улыбнулась. Хотя уже чуть более натянуто.
– Конечно. Учёба – превыше всего. – Сказала она легко. – Тогда… В другой раз.
Она повернулась и ушла, не оборачиваясь, но её лёгкий и плавный шаг стал чуть резче, чем был прежде. Спина – явно напряжена. Плечи – слишком прямые. А Андрей остался стоять на месте. Несколько мгновений. Пока её аромат не исчез полностью. А потом – неспешно направился к алхимической лаборатории, чувствуя, как ветер снова стал прохладным. Он знал, что в следующий раз она не придёт одна. И уж точно – не без намерений. И с этого дня его путь по этой обители перестанет быть тихим.
Алхимическая лаборатория находилась в глубине западного крыла зданий обители – за несколькими пролётами изогнутых мостиков, где журчали тонкие струйки воды, и за стенами, увитыми лианами душистой луговой розы. Здесь воздух был всегда напоён горьковатым ароматом редких кореньев и терпких настоек. Врата лаборатории хранили на себе древние символы. Плавные иероглифы, выгравированные чёрным лаком по кости чуди, отливающей матовой желтизной.
Андрей остановился перед входом и чуть замедлил шаг, будто сбрасывая с себя остатки прежнего – напряжение от поединка, взгляды девушек, след от слов Соль Хва и улыбки Цуй Ханэр, в которой сквозил яд. Тишина внутри была другой.
Старейшина Йонг Мин, главный алхимик всей секты Пяти Пиков Бессмертных, сидел, как всегда, на своём резном табурете, окружённый кипой свитков, чаш, стопок обожжённых пергаментов и трескучих коробочек из лакированного дерева. Его седые волосы были завязаны в пучок, но пряди всё равно торчали в стороны, как у человека, который давно перестал обращать внимание на внешний вид, ибо жил среди вещей куда более капризных – ингредиентов для пилюль и различных эликсиров.
– Опять задержался… – Глухо буркнул старик, даже не поднимая глаз, пока его перо скользило по бумаге очередного свитка. – Если бы ты был духом корня лотоса, я бы тебя уже выкинул. Ты ведь знаешь, что он вянет от капельной росы, если она задерживается более двух вдохов.
Андрей молча поклонился, как учили. И, не ожидая команды, прошёл к дальнему столу – своему месту. Там стоял его личный котёл – небо́льшой, круглый, гладкий, из сплава серебра и чёрного обсидиана, с тремя ножками, украшенными гравировкой в форме извивающегося водяного дракона. Он получил его всего два месяца назад, как только сумел впервые зажечь духовное пламя.
В этом – вся алхимия. Духовное пламя – это не огонь, не жар дров и не тепло магической печати. Это – воля, сжатая и очищенная энергия ядра, направленная внутрь, преобразованная в пламя, что не жжёт кожу, но прожигает суть. Оно практически не видимо глазу обычного человека, но в котле, в момент трансмутации, озаряет всё изнутри, словно в сосуде открывается отдельный мир.
Сосредоточившись, он сел, сложил пальцы в нужном порядке мудры, замкнув печать зажигания, вздохнул, и немного напрягся. Его ядро дрогнуло, и тут же отозвалось на его своеобразный призыв.
И вспыхнуло пламя. Тихо, из ладоней, без дыма, без жара, но с ощущением, будто изнутри кто-то выдернул тонкую нить света. Она задрожала в воздухе, заискрилась – и вошла в котёл, в сердце сосуда, где уже лежал первый ингредиент. Измельчённый лист фениксового шипа.
Пламя коснулось его – и началось чудо. Не сгорание. Нет. Лист не почернел и не рассыпался в пепел. Он растворился, слой за слоем, словно пелена пыли снималась с его сущности. Лишняя влага испарилась, токсины вспыхнули в тонкой дымке, а то, что осталось – сияющий янтарный экстракт, поднялось вверх, зависнув в центре котла.
Андрей тихо выдохнул. Следующий компонент – пыльца синих муравьев, собранная ночью в полнолуние. Он осторожно вложил её в котёл – пыль медленно сползла вниз, сверкая как роса. И снова – духовное пламя. Он следил, как пыльца начала медленно плавиться, вытягиваясь в тончайшие нити. Но важно было не допустить слипания – иначе возникнет примесь, и пилюля станет нестабильной. Он слегка изменил поток пламени, направляя его в правый сектор, туда, где шло наслоение. Контроль – вот что отличает ученика от мастера. Духовное пламя можно создать. Но удержать его – искусство. На заднем плане раздался хриплый голос старейшины:
– Не используй третий компонент раньше, чем стабилизируешь первую пару. Не торопись. Это не бой – это плавка сути.
Андрей кивнул, хотя Йонг Мин его не видел. Следом он вложил наструганную сердцевину лунного гриба – мягкую, почти влажную массу, которая при неправильной температуре выделяет ядовитый дым. Но если нагреть ровно до точки расщепления – она превращается в основу мягкого связывающего вещества, необходимого для формирования оболочки пилюли. Тонкая капля влаги заскользила по его виску, пока он держал духовное пламя в котле. Но он не сбился.
Три компонента – очищенные, трансформированные, взвешенные волей. Они теперь кружились в середине котла, искрились, будто мириады светлячков, выстраиваясь в медленный вальс. Андрей сжал печать и, почти не дыша, замкнул контур. Последняя печать должна была начать слияние.
Пламя внутри котла вспыхнуло разом, ослепительно, и тут же схлопнулось, оставив в середине лишь одну маленькую, идеально круглую, серебристо-янтарную пилюлю, медленно опускающуюся вниз, как падающее перо. Он выдохнул. Долго. Глубоко. Старейшина подошёл тихо, взял щипцами пилюлю, поднёс к глазам, крутнул в пальцах.
– Чистота – на девяносто процентов. Для новичка? Это… Совсем не плохо… – Он коротко хмыкнул. – Учитывая, что ты из всех учеников самый молчаливый – выходит, ещё и самый внимательный.
Он положил пилюлю на поднос рядом. Там уже лежало несколько других – недожжённых, потемневших, растрескавшихся.
– Запомни. В алхимии нет торопливых мастеров. Только живые – и… Сгоревшие…
Андрей только кивнул ему в ответ. И тут снова – дрожь. Из глубины ядра, не из-за усталости. Скелет парня, изменённый костью Падшего Бога отреагировал на духовное пламя. Не вмешался, но будто бы наблюдал. Он чувствовал, как где-то в нём разгорается другое пламя, древнее и неподконтрольное. Но парень его удержал. Он был здесь не чтобы стать чудом. А чтобы научиться. И однажды – переплавить даже судьбу в пилюлю нужной формы…
……………
День клонился к закату. Солнце лениво стелило багряные нити света сквозь узорчатые ставни лаборатории, окрашивая всё внутри тёплым золотом. Даже ряды котлов и стеллажей с порошками казались мягче, будто приручённые временем. Воздух благоухал густым запахом древесной пыли, корня золотого хиноса и едва уловимым следом настойки сердцевины пепельного лотоса.