Да. Сейчас он пытался думать хладнокровно, но за этим спокойствием шевелилось что-то упрямое, что-то дикое, как волк, загнанный в клетку – молчаливый, но несломленный.
Старейшина Йонг Мин долго молчал. Он даже не ворчал, как обычно, не гремел керамикой, не щёлкал пальцами. Лишь ссутулился за столом и уставился в одну из своих чаш, будто хотел вытянуть из гущи трав предсказание. И наконец, после долгого молчания, сказал негромко, почти задумчиво:
– Есть способ избежать всё это…
Андрей чуть повернул голову, старательно улавливая каждое слово, и каждый его намёк.
– Не идеальный. Но… может, единственный. Если хочешь… Не жить под печатью чужого решения, а иметь право выбирать сам. Если хочешь, чтобы даже глава семьи Хваджон не мог указать тебе на дверь. Чтобы старейшины, увидев тебя, переглядывались, не зная, как к тебе подступиться…
Старик медленно отставил чашу в сторону, встал, неспешно подошёл к дальнему шкафу. Достав свиток, пыльный и завёрнутый в ткань, положил его перед Андреем.
– Уникальность. – Сказал он тихо. – Вот что сейчас тебе нужно. Даже не сила. Потому что силу можно развить. Силу можно купить – пилюлями, артефактами, наставниками. Но уникальность… Она или есть, или её нет. И если ты станешь таким, что тебя невозможно заменить, то тогда практически никто, даже великие роды, не рискнут заставить тебя подчиниться. Они захотят именно договориться с тобой. Потому что если сломают тебя, то сломают то, чего больше нигде нет.
Он развернул свиток. Тонкие чёрные чернила изображали сплетённые алхимические контуры – древний рецепт. Неполный, разрозненный, будто вырванный из большего полотна.
– Ты уже удивил многих тем, что учишься у меня. Удивил боевым стилем. Удивил стойкостью. Но этого мало. Пока ты не достиг уровня Доу Лин, пока ты не вышел за пределы, которые признают в любой секте как по-настоящему “высокий шаг”, ты – всего лишь перспективный. А перспективных можно женить, назначить, переставить, как пешку.
Потом он подошёл ближе, и его голос стал грубее:
– А потому, Анд Рей… Тебе нужно сделать то, чего другие не смогут повторить. Что-то, что закрепит за тобой образ исключительного. И лучше, чтобы это произошло не через бой, а через создание. Через то, что оставляет след не на арене, а в плотной материи мира.
Он указал на котёл.
– Ты варишь хорошо эликсиры и пилюли. Но если ты сможешь создать собственную пилюлю, собственный формат алхимии, которого никто до тебя не практиковал, пусть даже на основе старого, забытого или искажённого рецепта, тогда ты станешь именем, а не просто учеником. А имена не выдают… За родовитую жену. С именами договариваются.
Он снова затих. Лаборатория уже в который раз погрузилась в тишину. А потом, совсем негромко, как будто стараясь не задеть никаких струн души самого парня, старик добавил:
– Но для этого тебе придётся… Заговорить…
Андрей медленно поднял взгляд на старика. В его глазах было не удивление. А что-то другое. Сдержанное напряжение. Сам же старейшина Йонг Мин чуть склонился к нему.
– Я знаю, что тебе, по какой-то причине, удобнее молчать. Я уважаю это. Может, ты просто не хочешь, чтобы услышали твой голос. Может, он звучит как чужой. Или – как напоминание. Но если ты хочешь остаться собой, то тебе придётся заявить о себе не жестами, а словами. Потому что создание требует языка. Ты не передашь алхимический метод без формулы. Ты не изменишь конструкцию пилюли без ментального клейма. Ты не сможешь внедрить своё в ткань мира, если не вложишь в него свой голос.
Сказав это, он выпрямился.
– Ты думаешь, молчание спасает? До поры. Но теперь твоё молчание – пустое место, в которое другие начнут вставлять своё. Свои ожидания. Свои слова. Свои решения. Или ты заговоришь сам – или за тебя заговорят другие.
Андрей всё ещё молчал. Но пальцы его медленно сжались в кулак. Да, он понял. Пока он молчит, просто невидим, удобен, и даже может быть пластичен. Но если он произнесёт имя своей пилюли, своего пути – тогда имя это станут бояться потерять. И тогда, возможно, впервые за всё это время… выбор будет зависеть именно от него.
Лаборатория затихла. Старик ушёл в заднюю комнату, оставив Андрея одного – под склоном сводов, среди ряби пыли, танцующей в тусклом свете фонаря. Но в голове Андрея гудело. Не от усталости – от слов.
"Ты не сможешь внедрить своё в ткань мира, если не вложишь в него свой голос."
Слова Йонг Мина, как алые печати, практически выжглись в его сознании. Прав он, старый лис. До боли прав. Но как… Как он может заговорить, если сам его голос был клеймом, напоминанием, отголоском чужого мира? Он мог бы выдавить звук. Несколько. Но что скажут те, кто их услышит? Его произношение… До сих пор было тяжёлым, слишком рваным, с чуждым выдохом и неправильной тональностью. Даже демоны в Нижнем мире косились на него, слыша, как он произносит какие-либо слова. Но там ещё и не такое бывало. Особенно у тех, кто попадал под воздействие “дикой” магии. А здесь – в мире, где каждое слово имеет структуру, где голос, часть наследия, малейшее отличие сразу превращает тебя в "иностранца", в "отброса", в "некоренного". А то и вообще в “чужака”. Именно поэтому он и понимал, что заговорить для него означает выдать себя. А это равносильно обречённости на стопроцентную гибель…
…………….
Вернувшись в свои покои, парень некоторое время размышлял над тем, что ему теперь предстояло сделать. Потом поднялся и медленно подошёл к ящику, где держал свои личные свитки в тайнике. Древние, потёртые, некоторые он подобрал сам – в развалинах, другие отдал старейшина Йонг Мин, а часть досталась ещё от того самого прошлого… От мрачных учителей – Архидемонов, что хотели использовать его кровь и силу для создания стабильного прохода между мирами… От времени, когда он ещё не понимал цену звука…
Развернул один… Другой… Сейчас он пока что не понимал, что именно искал. Пальцы скользили по жёсткой бумаге, по шелестящей паутинке иероглифов, от которых пахло травами и маслом. И вдруг – он нашёл его. Тот самый древний свиток, что искал буквально на уровне инстинкта. Тёмно-серый, с выцветшим символом 「聲」– “Голос”. Он помнил его. Когда-то он его уже прочёл. Не слишком внимательно. Практически мельком. Но сейчас… Он развернул его. И – да. Он был прав.
На жёлтой, сухой бумаге чётко было записано… “Божественный голос”… Та самая техника, в которой именно слово обретает вес. Звук в ней не только слышен, но и ощущался кожей, проникал в кости. Его невозможно спутать, и невозможно забыть. Он не просто передавал смысл. Он внушает истину. Но… Это требовало великой цены. Чтобы извлечь звук, который услышит весь мир, необходимо, чтобы весь разумный открылся ему. Тело… Каналы Ци… Душа… Сердце… Дух… Эта техника требует уровня, как минимум, Бань Шень (Мнимый Святой) и выше. Если у того, кто собирается использовать подобную силу, уровень будет ниже – последствия будут весьма плачевными. Истощение. Потеря голоса. Или даже безумие. Потому что подобный звук – это не просто вибрация. Он – форма воли, слитая с небом.
Андрей застыл, глядя в слова, как в пропасть. Бань Шень. Мнимый Святой. Его же уровень был… ниже. Намного. Его ядро ещё даже не было оформлено до конца. Его путь только начинался.
И всё же… В этом тексте – была надежда. Не спасение… Нет… Но след…Тропа… Формула… Ведь тогда ему не придётся говорить чужим языком. Он сможет создать свой голос, и обернуть его магией. Сделать из него орудие воли, а не слабость. Но и тут же он встряхнулся как удара осознания… Он не потянет. Не сейчас. Не с такой силой. Он ещё не близок к Бань Шень. Даже путь Дао Цзы у него только формируется. Даже если бы он попробовал, его тело банально не выдержит такой перегрузки. Кровь начнёт кипеть, каналы лопнут, душа треснет, как непрокалённая керамика под пламенем. Он медленно сел. В руке всё ещё был зажат этот свиток. На лице проступила усталость, тянущая к земле. Даже если уже есть путь перед ним, он пока не может идти по нему.
Но… Он аккуратно свернул свиток и положил его рядом с собой. Он будет учиться. Он будет готовить себя. Он не сможет использовать “Божественный голос” сейчас. Особенно в полную силу. Но однажды – да. Он не заговорит голосом чужака. Он заговорит голосом, от которого не отвернутся ни духи, ни старейшины. Он станет тем, чья речь несёт волю, как меч – сталь. И до той поры… Он – будет молчать. Но уже не как раб страха. А как кузнец, копящий жар для одного удара.
…………
Ночь углубилась. Ветер стал холоднее, и влажный запах трав за пределами лаборатории перемешался с ароматом старых чернил и золы из уставших жаровен. Фонари в саду тускнели, один за другим тухли, будто сама Обитель погружалась в сон, оставляя бодрствовать лишь тех, кто слишком много думал. Или слишком опасался того, что может стать их будущим.
Андрей уже привычно сидел, почти не двигаясь, всё ещё ощущая в ладонях тяжесть свитка. В голове клокотало – не от беспокойства, а от тихой, холодной решимости. Он вспомнил. Ту самую древнюю кость Падшего Бога. Не просто реликвию. Не проклятие. Не оружие. Она изменила его. Её присутствие стало частью ядра, отразилось в теле, в духе, в меридианах. Порой он чувствовал, как тепло всплывает под кожей не изнутри – а из самых глубин чего-то иного, древнего, безмолвного. В Нижнем мире демоны шептались о нём, словно чуяли в нём что-то неестественное, ещё до того, как он проник в Гробницу Падшего Бога. И теперь он понял, что именно она может быть ключом. Ключом к тому, чего другие достичь не могут.
“Божественный голос”… Он требует, чтобы тело, дух и энергия слились в единое. И, возможно, моя суть уже ближе к этой целостности, чем кто-либо догадывается… Но если он попробует…Если допустит ошибку… Голос вырвется, как крик, разрывающий небо. И тогда – услышат. Все. Слуги. Ученики. Старейшины. Может, даже представители семьи Хваджон. Нельзя. Он не может позволить себе быть услышанным прежде времени. Печати. Сначала те самые защитные печати, которые сдержат силу этой техники, и истинную силу его ядра. Для этого он встал, зажёг крошечный фонарь тусклым светом. Достал из-под стола свёрток с глиняными пластинами, золотыми чернилами и тонкими кистями из волос ледяной лисицы.